— Куда он пошел после?
— Не знаю, — медленно помотала головой женщина, — мне кажется, тогда я уже потеряла сознание. Мне даже показалось, что он потащил Киноцефала в сторону, чтобы там спокойно убить. Не на моих глазах. Хотя, может мне и это показалось. Мне сейчас всё эти события кажутся кошмарным сном.
— Как он был одет?
— Рубашка с коротким рукавом с непонятным цветом, может быть из-за странного желтого освещения. Джинсы на ногах. Черные стоптанные кроссовки.
— Лицо?
— Борода, усы и достаточно длинные волосы.
— То есть, судя по вашему описанию, он сейчас сильно отличается от фотографии? И нет никаких характерных или необычных примет? Может, он хромает, например?
— Нет, ничего необычного. Я узнала его по движениям, по походке, по контуру головы. И я бы легко узнала его по глазам, но он ни разу не приблизился ко мне, даже на мгновение не глянул на меня. Я не видела его лица, — только борода и волосы, чуть скрывающие уши.
Она вздохнула. И спросила:
— А вы как узнали, что это был он?
— По отпечаткам пальцев на ноже. Извините, Мария Давидовна, я позвоню.
Майор встал и, отойдя к окну, по телефону продиктовал приметы Парашистая, затем вернулся к кровати и сел на стул.
— Мария Давидовна, я не верю, что эта встреча в больничном дворе случайна. В одном месте совершенно неожиданно ранним утром, когда все люди крепко спят, случайно собрались вы, Киноцефал и Парашистай. Ха-ха, скажу я вам, дорогая Мария Давидовна, — ухмыльнулся Вилентьев, глядя на неё прищуренными глазами. — Мы нашли, где все это время скрывался Киноцефал — на чердаке морга. У него в дальнем углу чердачного помещения была лежанка и запас продуктов. Скорее всего, Парашистай для него был учителем и вдохновителем, и я не удивлюсь, если они имели постоянный контакт и поэтому он и оказался именно в том месте и в то время, когда вы появились ночью на территории больницы. С этими двумя маньяками всё понятно. И тут возникает вопрос — а зачем вы-то там оказались? Как вас туда занесло?
— Вы подозреваете меня в том, что я пришла на встречу с Парашистаем?
— Да, дорогая вы моя, замечательная Мария Давидовна, именно так я думаю, и никакой другой причины вашего появления там я не вижу.
Мария Давидовна улыбнулась. Вот она, проза жизни. Убогость бытия. Её подозревают в том, чего она так страстно желала. Встречаться с Михаилом Борисовичем Ахтиным, пусть даже тайно, — не об этом ли она мечтала?! Любить человека, который стал изгоем, — это ли не счастье?! То, чего она хочет, и что абсолютно недостижимо, сейчас озвучил следователь.
— Чему вы улыбаетесь?
Майор с удивлением посмотрел на неё.
Мария Давидовна засмеялась — этот тупой следак всерьез думает, что она весь прошедший год знала, где находится Парашистай, он уверен, что она все это время водила его за нос, тайно встречаясь с убийцей. Он установил за ней слежку, и этот погибший от ножа Киноцефала парень, был его оперативник. Он полагал, что рано или поздно именно она выведет его к Парашистаю.
Мария Давидовна открыто и жизнерадостно смеялась.
Впервые за последние дни она просто и откровенно радовалась.
Она продолжала веселиться даже тогда, когда с грохотом за майором захлопнулась дверь палаты. И только после этого смех перешел в глухие истерические рыдания. Она, прижав израненные руки к лицу, вслух проклинала этот гребаный мир, где для её любви нет места. Где тупые мужики, не способные на высокие чувства и простые эмоции, правят обществом. Где для неё, умной и красивой женщины, есть только одна работа, — носить каштаны из огня этим гребаным мужланам. И где благодарность за эту работу, — спокойно и уверенно сказанные слова о том, о чем она могла только мечтать.
Мария Давидовна посмотрела на красные цветы, которые принес Вилентьев. Они лежали так, словно их бросили на свежевырытую могилу.
Утренние лучи заглядывают в окно. Я не люблю солнце, потому что оно мешает видеть простую истину.
На этой круглой планете, медленно и необратимо катящейся в тартарары, новая жизнь всегда произрастает на разлагающейся зловонной гниющей массе старой мертвечины. Смерть всегда основа жизни — так было и так будет. И этот новый свежий росток никогда не будет лучше и крепче старого засохшего ствола, — изменится только внешний вид, но никак не содержание.
Смерть — многогранна, жизнь — однотипна.
Я выдавливаю крем для бритья на помазок и намыливаю подбородок. Станок убирает волосы, оставляя за собой ровные полосы чистой кожи. Я привык к бороде, но после сегодняшней ночи мне приходится её убирать. И я даже немного рад этому. Моё прежнее лицо нравится мне значительно больше. Так даже лучше, — я не только возвращаю имя, но и своё лицо. Я возвращаюсь после долгого отсутствия, и нахожу, что моё лицо практически не изменилось.
Я умываюсь холодной водой, и смотрю в зеркало.
— Привет, доктор Ахтин, образца две тысячи шестого года, — мысленно говорю я себе, и улыбаюсь. Избавившись от бороды и усов, я будто вновь рождаюсь. И это чувство приносит мне ни с чем несравнимое удовольствие. Я возвращаюсь в комнату, неся эту улыбку на лице. С ней же через полчаса я выхожу и иду к своему будущему месту работы. Кроме улыбки, на моём лице очки в толстой оправе, благодаря которым, как мне кажется, меня не так-то просто узнать. Может, я наивен в своих конспиративных попытках скрыть свою личность, но мне так спокойнее.
В холле поликлиники обычная для таких мест суета. Слева у регистратуры небольшая очередь. В центре большой стенд, на котором написаны все кабинеты и врачи. Справа — отделение платных услуг. Я внимательно изучаю стенд, и, найдя нужного мне человека, иду на третий этаж. В кабинете заместителя главного врача по медицинской части я, по-прежнему улыбаясь, говорю, что я врач-терапевт и хотел бы работать по специальности. Я смотрю в глаза женщины с короткой стрижкой и протягиваю документы. Александра Александровна Шлеус, возраст около пятидесяти лет, карие глаза внимательно смотрят на меня. И если имя и фамилию я узнаю из таблички на двери, то возраст и цвет глаз — по лицу.
— Очень хорошо, терапевты нам нужны, — говорит она и, начав смотреть мои документы, добавляет, — садитесь, пожалуйста, Михаил Борисович.
Она открывает диплом и внимательно его изучает. Затем открывает трудовую книжку и, посмотрев последнюю запись, спрашивает:
— Последнее место работы — областная больница. Вы год не работали в медицине?
— Да. Уехал в деревню, выращивал кроликов, — киваю я, — но, как оказалось, это не моё. Я понял, что врачевание — это моё призвание и что без него я не могу. Вот, поэтому вернулся.
