Я улыбаюсь, — если это человек Вилентьева, то капитан думает, что эта женщина что-то значит для меня. Что рано или поздно я приду к ней. В какой-то степени он оказался прав.
Я, действительно, пришел.
Время помчалось вперед семимильными шагами. Я смотрю, как от удара ножом в живот, медленно умирает оперативник. И жду еще чуть-чуть, глядя, как человек в маске бежит за женщиной, которая, споткнувшись, падает на асфальт. И только потом выскакиваю из-за контейнеров. Я вижу занесенный для удара нож в руке убийцы. Он сейчас опустит его. И будет поздно. В прыжке я пролетаю последние метры и, сбив с ног убийцу, падаю сверху на него.
И вижу веселый волчий оскал. Круглые глаза сквозь отверстия маски, которые смотрят прямо на меня. Левой рукой прижав руку противника, в которой зажат нож, я правой бью по морде волка. Кулак сминает картон, и где-то внутри я смеюсь. Так смеется хищник, когда понимает, что в битве с другим хищником он победил, и поверженный боец не так страшен, как кажется. Это всего лишь маска, под которой прячется обычный человек. И это человек уже повержен.
Я совершаю простые движения. Поднимаю кулак и опускаю. Раз за разом. И когда нож вываливается из руки убийцы, я останавливаюсь.
Это не моя жертва.
Я не хочу, и не буду совершать ритуал.
Вполне достаточно того, что я сделал. Остановил преступника, который пользовался моим именем.
Подтащив безжизненное тело к дереву, я с силой загоняю нож в ладонь и дерево — это, по моему мнению, сейчас лучший способ оставить преступника на месте. Мне бы не хотелось, чтобы он смог убежать.
Когда ухожу, я чувствую, что Мария Давидовна зовет меня. И даже не поворачиваюсь. Мне нечего ответить на зов любви. В моем сердце нет места для этой женщины. Во всяком случае, пока. Если я повернусь и дам ей надежду, то это все равно ни к чему не приведет, — кроме пустого страдания. Она будет ждать, и надеяться, а я не приду.
Я мысленно говорю — прости.
И быстро ухожу.
Я знаю, что любовь — это песок, который струится между пальцев. Ты сгребаешь его и посыпаешь на руку. Ветер подхватывает песок и несет прочь. Ты хочешь сосчитать песчинки, но не успеваешь даже понять, в какую сторону дует ветер. И ты снова сгребаешь новую порцию песка, и он вновь струится между пальцев. И так по кругу, пока вокруг тебя не останется ни одной песчинки. И сидя на камне, ты будешь вспоминать, как любовь просачивалась сквозь пальцы, и, подхваченная ветром, улетала вдаль.
Часть вторая
Называй меня моим именем
Открыв глаза, она спокойно посмотрела на белую стену и удивилась. Почему она не дома? И практически сразу память услужливо вывалила из своих запасников ночные события, заставив вздрогнуть.
Мария Давидовна приподняла руки и увидела бинты на них.
Значит, все было.
И она сейчас в больничной палате.
Расслабленно закрыв глаза, она отогнала от себя такие яркие и такие пугающие воспоминания. И неожиданно для себя подумала о смысле своей жизни. О простом женском счастье, которое пролетело мимо.
Любить и быть любимой. Как это просто, и как часто бывает недостижимо.
Идти с любимым человеком рука об руку по жизни, и знать, — наверняка знать, ну, или почти наверняка, — что этот человек любит тебя так же, как ты, а может даже и сильнее, чем ты.
Носить ребенка под сердцем, ежедневно чувствуя его толчки. Родить в муках, и приложив его первый раз к груди, тихо плакать от счастья.
Любить и быть любимой.
Простое женское счастье.
Почему же он поняла это только сейчас, когда уже поздно что-то изменить. Зачем она делала карьеру, зачем хотела перепрыгнуть через себя? Для чего — и самое главное, для кого — она сейчас одна живет в собственной квартире, имеет хорошую зарплату и признание коллег? Зачем эта суета и тщета? Что ждет её впереди, если единственный человек, которого она любит, даже не обернулся, когда она звала его.
Отсутствие смысла в жизни.
Мария Давидовна Гринберг лежала на кровати в одиночной палате отделения травматологии, и слезы медленно стекали из углов закрытых глаз, оставляя извилистые дорожки на щеках. Забыв о тех психологических упражнениях, которые выручали её в последнее время, она просто плакала над своими утраченными мечтами и наивными мыслями.
Услышав какое-то движение у двери и тихие голоса, она вздохнула. И открыла глаза.
Майор Вилентьев с букетом гвоздик стоял у двери и смотрел на неё. Увидев, что она открыла глаза и смотрит на него, он улыбнулся и шагнул вперед.
— Мария Давидовна, как вы меня напугали! — покачав головой, сказал он укоризненным тоном. — Что это вас понесло ночью на работу? Зачем? Вы ведь знали, что Киноцефал еще на свободе.
— Его поймали? — сказала она тихим голосом. И подумала, что ей все равно поймали или нет маньяка по имени Киноцефал. Сейчас для неё гораздо важнее, чтобы не поймали его, того единственного, имя которого она мысленно прошептала, испугавшись в последний момент, что произнесла его вслух.
— Да, — кивнул Иван Викторович и, по-хозяйски придвинув стул, сел рядом с кроватью, и положил красные цветы на прикроватную тумбочку, — я, собственно, и пришел, чтобы поговорить с вами об этом. Доктор сказал, что у вас со здоровьем всё в порядке, ссадины и ушибы, поэтому я бы хотел узнать, что там было. Кроме Киноцефала, вы единственный свидетель.
— Что вы хотите узнать?
— Кто еще, кроме вас, моего оперативника и Киноцефала, там был? — Майор пристально посмотрел на женщину и, увидев, что она не торопится отвечать, продолжил:
— Мария Давидовна, я ни за что не поверю, что это вы обезоружили убийцу, избили его и пригвоздили его ножом к дереву. Там был кто-то еще, и я бы хотел от вас услышать — кто это был?
Она смотрела на следователя и вдруг поняла, что он уже знает. Нет никакого смысла скрывать. Откуда он знает, — сейчас неважно. Главное, что он ждет ответ на тот вопрос, который уже не имеет смысла. Ждет именно от неё.
— Да, там был доктор Ахтин.
Вилентьев удовлетворенно кивнул. И выдохнул, словно он задержал дыхание на вдохе.
— Рассказывайте.
Мария Давидовна короткими фразами описала все события, которые видела, опуская излишние подробности и собственные чувства.
— Куда он пошел после?
— Не знаю, — медленно помотала головой женщина, — мне кажется, тогда я уже потеряла сознание. Мне даже показалось, что он потащил Киноцефала в сторону, чтобы там спокойно убить. Не на моих глазах. Хотя, может мне и это показалось. Мне сейчас всё эти события кажутся кошмарным сном.
