в ящик, как заметил, что к нему приближается старшина, но только без привычной формы с погонами, а в штатской одежде. Он понял, что надо брать ноги в руки и бежать. Спасительных кустов рядом не было, и он рванул вдоль по улице. Но коротконогий старшина оказался не таким уж кривоногим увальнем, как утверждал Макс… Пашка бежал изо всех сил, оглядывался, старшина почти догнал его. Но в тот момент, когда широкая старшинская лапа почти схватила его за рубашку, Пашку охватил страх. Ему представилось мгновенно, как Гад бьет его по голове, как пинает ногами… А он уже знал, что такое настоящий страх…
Зимой ребята любили кататься на лыжах и санках по склону большого лога. Обрыв был крутым, и как-то им пришло в голову соорудить из снега и льда настоящий трамплин. Он получился на славу, и самые смелые и умелые улетали аж метров на десять-пятнадцать… С лыжами Пашка не дружил. Но на санках попробовал однажды прыгнуть с этого трамплина. Дело было уже в марте, снег кое-где уже растаял и наверх выступила промерзшая земля. Вот на эту землю улетел Пашка с трамплина, и санки встали намертво. От удара о землю у него отшибло дыхание, он лежал грудью на санках и не мог вдохнуть воздух. Выдыхать мог, а вот вдохнуть не получалось. В глазах постепенно начало темнеть, рядом никого не было, никто не мог придти на помощь, и Пашке стало страшно… Страх черной пеленой охватил все тело, кажется, что все вокруг застыло и даже снег стал черным… Потом дыхание пришло, но страх остался…
Вот и сейчас он подступил к Пашке и грозил вновь окутать своим черным плащом… Ноги стали непослушными и он упал, прокатившись с разбега по асфальту, который в тот момент вовсе не показался ему мягким. Не ожидавший этого старшина, налетел на него и тоже свалился. Падение для него оказалось не таким безобидным, как для мальчишки, он неудачно упал на руку и громко выматерился. Видимо, вывихнул или сломал руку. К старшине подошли прохожие и стали поднимать его, а он продолжал сыпать ругательствами. Пашка, воспользовавшись суматохой, юркнул в подворотню и дворами побежал домой. Только позже почувствовал боль в боку – старшина наткнулся все-таки на него своим сапогом. Узнав об этом происшествии, мать запретила сыну несколько дней выходить на улицу. Ему пришлось сидеть взаперти и с тоской глядеть на друзей во дворе. Сосед Владимир Матвеевич, заметив, что Пашка который день не выходит из дому, посочувствовал ему. Пашка, неожиданно для самого себя рассказал ему о причинах домашней отсидки. Владимир Матвеевич одобрительно покивал головой.
– Вот какое дело оказывается… Вы хорошие ребята, правильно делаете, а этот гад…
– А откуда вы знаете, что мы его Гадом прозвали?
– Так ведь гад он всегда гад, а этот старшина гад самый настоящий…
На следующий день в дверь квартиры постучали. Мать вышла. На лестничной площадке стоял человек в костюме, хромовых сапогах и при галстуке и рукой на перевязи. Мать с первого взгляда поняла, кто это. Как старшина узнал Пашкин адрес, можно было только гадать, но он узнал. Мало того, он даже знал Пашкино имя, видимо, проболтался кто-то из мальчишек и с порога грозно спросил.
– Где ваш сын, гражданка?
Мать не растерялась от неожиданного вопроса.
– Его нет дома, гуляет где-то на улице, а вы кто такой? Зачем вам нужен мой сын?
– Твой сын, гражданка, злостный нарушитель закона, нарушает правила строгого режима.
Из своей комнаты вышел Владимир Матвеевич, мягко отстранил от двери мать и стал перед старшиной.
– Ты кто такой? – загремел он. – Документы! Ты что, мусор? Если не мусор, катись отсюда подобру-поздорову…
Старшина побледнел, поправил руку на перевязи и что-то забормотал. Видимо он привык к раболепию зэков и не ожидал такого отпора. Владимир Матвеевич неторопливо и демонстративно засучил рукава и поднес к старшинскому носу здоровенный татуированный кулак.
– А ну, чеши отсюда вертухай поганый, а то сосчитаешь все ступеньки на лестнице.
Пашка, который наблюдал за этой сценой через щелочку в двери, даже хихикнул, видя, как старшина отшатнулся от соседского кулака и бросился вниз по лестнице.
– Вот так с ними нужно разговаривать, мусорами позорными.
Он весело рассмеялся, похлопал мать по плечу и ушел в свою комнату.
Через пару недель строительство дома было закончено. Забор, караулку, вышки, колючую проволоку разобрали и увезли на новую стройку в другом конце города. Скоро пришла осень, Пашка пошел в школу и с радостью узнал, что будет учиться в одном классе со своим другом Максом. Их связывала не только дружба, но и общая тайна…
* * *
Командировка в Ригу подходила к концу. Павел Андреевич закончил все дела, хотя до возвращения домой можно было провести в этом прекрасном городе еще два-три дня. Он заранее решил купить билет на вокзале и стал изучать расписание. Его взгляд наткнулся на красивое, с детства знакомое название – Даугавпилс. Повинуясь какому-то непонятному желанию, он приобрел еще один билет до Даугавпилса. Благо, ехать было недолго.
В поезде перед ним снова вспомнились картинки из детства, как он со своим другом Максом находил и отправлял письма зэков их родным. Вспомнилось, как их гонял злой старшина по прозвищу Гад… Они отправили десятки писем по разным адресам, он их всех не помнил сейчас, но первый, в этот город с красивым названием он запомнил на всю жизнь «Латвия. Г. Даугавпилс, улица Матиса, дом 10, квартира 4, Юлия Лаукшене». По старой детской привычке Павел Андреевич оценил имя, как доброе и спокойное…
Таксист без труда нашел и улицу, и нужный дом. Павел Андреевич несколько минут постоял перед подъездом, обдумывая, что же он скажет этой женщине. Она, должно быть, сейчас очень старая… Если, конечно, еще жива. Дверь открыл высокий мужчина в очках и поинтересовался у Павла, кто он и зачем…
– Юлия Лаукшене… – Больше он сказать не смог.
– Вы говорите о моей матери? К сожалению, ее давно нет… А вы, видимо, ее студент? Многие ее студенты часто навещали ее… Заходите, пожалуйста.
Квартира была небольшая, в старом доме с высокими потолками, обстановка скромная, зато много книг, отметил про себя Павел Андреевич. На стене висела большая фотография двое молодых людей, видимо, молодожены с улыбками на лицах. Фотография была старой. У женщины были красивые волнистые волосы, а мужчина был в военной форме, но не советской…
– Я только
