Арена, окруженная ложами для гостей. Финалы Лотереи транслировались круглосуточно: «Кэл-Корп» получал процент с каждой занятой комнаты во всех мотелях мира. Экран пересекала извилистая трещина: видимо, кто-то пытался таким образом отключить изображение. Но выключить Лотерею нельзя – можно только убрать звук. Впрочем, за грохотом эстакады и так не было слышно ни слова.
Дрейк вдохнул из трубки горького холодного пара и откинулся на спинку кровати, глядя, как высокий темнокожий мужик в фиолетовом парике что-то говорит в сияющую пустоту под куполом, прижимая руки к груди и страдальчески кривя рот. Внизу экрана мелькали цифры онлайн-голосования: соперник только что обошел его, и разрыв медленно, но верно увеличивался. Перед финалом всех кандидатов проверяют на допинг – Дрейк знал это, потому что проверки осуществлялись силами Департамента. Зрителям всего мира нужны только искренние эмоции, не заполированные грэем: отчаяние, стыд, страх… Люди любят видеть чужой страх, когда не могут ощутить свой собственный.
По данным Департамента, на грэе сидела по меньшей мере половина взрослого населения планеты. С момента его изобретения в 2090-х эти цифры только росли, несмотря на все усилия по контролю за сбытом и производством, – хотя контролировать надо было не распространение наркотика, а страх, фоновую экзистенциальную тревогу, в которой пребывал каждый житель Земли с того момента, как ученые объявили об открытии Переноса.
Мозг человека заканчивает формироваться примерно к 25 годам. После этого он в любой момент может принять «космический нейросигнал» – то есть получить номер для переноса сознания на Гарторикс. На Земле от человека остается только пустая оболочка в криохранилище. Лет пятьдесят назад была надежда, что перенесенные сознания можно будет вернуть в законсервированные тела, и все, кто когда-либо совершил Перенос, воскреснут. Но теперь криохранилища – это просто модная замена кладбищам.
Ученым так и не удалось определить алгоритм, по которому сознания абсолютно здоровых людей разного возраста получали или не получали свои номера. Это не было болезнью: большинство болезней давно научились лечить, пересаживая синтетические органы и продлевая жизнь пациента практически до бесконечности. Калипсо Скай, поп-звезда, почти сто пятьдесят лет назад основавшая корпорацию имени себя для перераспределения номеров через Лотерею, была живым памятником тому, на что способна современная медицина при безграничных финансовых возможностях.
Перенос мог случиться с каждым; это было обстоятельство непреодолимой силы и стандартный пункт в любом договоре. При получении номера нижеподписавшийся обязан в течение четырнадцати календарных дней закончить дела и передать все свои активы и обязательства доверенным лицам, потому что на пятнадцатый его не станет.
Вместе с тем Перенос не был смертью. Научившись принимать и даже записывать мыслеобразы от сознаний с Гарторикса, люди получили доказательство того, что там, за гранью, что-то продолжается. Потребовались многолетняя пиар-кампания в масштабах планеты, проведенная силами «Калипсо Корп» и Центра Сновидений, чтобы убедить человечество, что это «что-то» было жизнью.
Исследования, посвященные бытованию человеческих сознаний на Гарториксе, изначально были частью пиар-кампании, но со временем превратились в самостоятельную область научного знания. Оказалось, что после Переноса сознание на Гарториксе получало возможность произвольно менять тела, а значит, фактически жить вечно. На Земле от этого открытия, в сущности, ничего не менялось: любой человек старше 25 лет мог получить номер и уйти навсегда. Наука о Гарториксе утверждала, что в этом нет ничего страшного, – но наука была уделом избранных интеллектуалов. Для всех остальных существовал грэй.
Шоу на экране подошло к концу: мужик в фиолетовом парике извивался в руках улыбчивых ассистентов и что-то надсадно кричал, пока его уносили с Арены. Дрейк сделал глубокий вдох и почувствовал, как под действием паров грэя сжатый до хруста кулак у него между ребер медленно разжимается. Серебристая трубка выпала из расслабленных пальцев. Он прикрыл глаза и смог наконец подумать о Лиз.
Она ждала его дома. В их доме – о котором он боялся даже думать, когда был на задании, так что со временем стал его забывать. К тому же Лиз постоянно делала какие-то перестановки, перекрашивала стены, покупала новую мебель, так что, возвращаясь, он всякий раз путался в комнатах и открывал не те двери. Дом встречал его как чужого – весь, за исключением Лиз.
Ее мягкие глаза цвета сумерек были единственным, что никогда не менялось. Они всегда смотрели на Дрейка с надеждой, особенно в первые дни после его возвращения, но в глубине их таилась легкая укоризна. И чем дольше Дрейк был дома, тем яснее видел, как эта укоризна проступает сквозь надежду, – словно кит-убийца, всплывающий к поверхности за добычей. Дрейк никогда не оставался надолго, чтобы не встретиться с ним лицом к лицу.
Самому себе Дрейк объяснял частые отлучки словами Ванхортона, своего начальника, когда тот отправлял недавно женившегося молодого сотрудника Департамента на внедрение в транспортный картель, осуществлявший связь между сетью наркоторговцев и некой подпольной лабораторией. «Никто не защитит твою семью от этого дерьма, кроме тебя самого». Именно этим Дрейк и занимался с тех пор – защищал семью.
Лабораторию он вычислил месяца за три – благодаря одному из своих контактов, которого пришлось потом убрать, чтобы продолжать работу под прикрытием. После разгрома лаборатории и транспортного картеля он вернулся к Лиз – и ничего ей не рассказал, потому что некоторые вещи лучше никогда не произносить вслух. Тогда-то на дне ее глаз и поселилась тихая укоризна; а может, Дрейк придумал это себе, чтобы в следующий раз было проще уходить на внедрение.
…На треснутом экране мелькали слезящиеся глаза и перекошенные рты кандидатов: между трансляциями финалов, как всегда, крутили повторы лучших моментов. Дрейк подобрал с покрывала остывшую трубку, снял насадку и аккуратно пересыпал остатки грэя обратно в пакетик. Там оставалось еще много – больше, чем он рассчитывал. Дрейк туго свернул пакетик, снял ботинок и засунул пакетик под стельку. Он твердо решил защищать Лиз от этого мира – еще тогда, в первый раз, когда вернулся к ней, насквозь пропахший своей и чужой смертью. Именно поэтому он ничего не сказал ей тогда – и завтра тоже ничего не скажет.
Спальное западное побережье встретило его неожиданно ярким солнцем и свежим морским ветром. Пневмопоезд сделал крутой вираж над скалами и нырнул в долину, застроенную эргономичными умными домами. Дрейк посмотрел на электронное табло над дверями вагона: десять минут пятого. Лиз наверняка еще на фитнесе. Он успеет принять душ, переодеться и спрятать пакетик где-нибудь на заднем дворе.
Выйдя на станции, Дрейк взял гироскутер и сделал круг-другой по району – больше для проформы, чем для безопасности. Тихие солнечные улицы были пусты; из окна мансарды высунулся
