— Двигайся, — сказал господин Второй. — Едем обратно. Шевелись!
Обратно? Кори совсем не хотелось этого! Но если подумать, самое плохое ждёт на площади. Пора, пожалуй, замкнуть этот круг и перед концом навестить места, где началась её жизнь. Их с Леоной жизнь.
И она пересела.
— Веришь, что твой брат ещё там? — спросила, пока вагоны ползли, держась за канат тёмными руками.
— Он должен быть там, — твёрдо ответил господин Второй. — Живой или мёртвый, я должен знать...
Когда прибыли, он пошёл, почти побежал вперёд по узкой тропе между грудами хлама. Саблю вложил в ножны, но в вагоне не оставил.
— Фло! Ты слышишь меня? Флоренц, братишка, отзовись! — кричал он. — Фло, прошу, ответь мне!
Кори нагнала его.
— Проверим ту сторону, — указала она рукой, — потом левую. Я знаю все укрытия, если ничего не менялось за последние годы.
Господин Второй послушно шёл следом. Не роптал, если приходилось пробираться боком, пачкаясь и цепляясь одеждой. Не спорил, не указывал, только окликал брата время от времени. Но Свалка молчала.
— Ты говоришь, у калек нет души, — горько сказала Кори. — Едят с земли, как одичалые твари. А думаешь, они виноваты? Ты видишь здесь стол? Тарелки?
— Погоди с разговорами. Если Фло окликнет, я не хочу прослушать.
— По-твоему, еду сюда подвозят в кастрюлях, горячую и свежую, и каждому накладывают порцию? Если валить на землю, чего удивляться, что люди оттуда и едят.
— Послушай, из Раздолья привозят многое. Хотели бы, устроили столы, утварь бы разыскали...
— Так ведь не подвозят. Мы точили обрезки металла вместо ножей, а ложек мне видеть не приходилось.
— Чего ты хочешь от меня сейчас? — раздосадованно воскликнул господин Второй. — Ну, чего? Много где жизнь трудна. Знаешь, там, где я жил прежде, у нас была одна миска на троих. И мы оставались людьми.
— Но у вас была свобода. И ты, когда захотел, пришёл в Раздолье. А когда захотела я, случилось это, — и Кори вытянула руку.
— А что, по-твоему, я мог?
И господин Второй оттолкнул её руку.
— Мне только дали повышение. И я должен был привезти в Раздолье хлам со Свалки и поплатиться местом, а может, и головой? Да и что ты думала делать в городе? Если бы не сорвалась по пути, там бы тебя и завернули.
Он вырвался вперёд и бросил через плечо сердито:
— Я сам был тогда мальчишкой, которого и принимать не хотели. Дрожал, спать не мог, боялся сделать что не так. Мне это место дорого далось. Потом кошмары снились, что маленький оборванец не бросал камни, и я не выглянул на шум. Тебя бы обратно, а что меня ждало, даже не знаю.
Он передёрнул плечами.
— Очень может быть, что ослепили бы и тоже на Свалку, и напарника заодно, ведь мы отвечали за это вместе. Да я вообще чудом решил осмотреться! Напарник сказал потом, он бы и не дёрнулся, эти уроды часто что-то бросают. Все привычные, а я был новичком.
— Кто-кто бросил камень? — только и спросила Кори. — Меня так долго мучила эта мысль.
Господин Второй обернулся к ней.
— Да тоже мальчишка, — сказал он, — или девчонка. Вас, чумазых, разберёшь? Волосы белые.
Кори застыла.
— Ты ошибся. Может, она просто махала рукой?
— Точно. А в руке был камень или какой-то хлам из того, что вокруг. Она ещё раз на моих глазах бросила, а как поняла, что я тебя заметил, отстала. А что, это была твоя подружка?
Кори не ответила.
— Что ж, можно сказать, она тебя спасла.
— Это тебя она спасла! — закричала Кори. — Тебя! А я... а меня...
И она потянула рукав.
— Смотри, как я живу! Если что-то держу, я не понимаю, крепко ли сжала. Мне не искупаться по-человечески, никогда не плавать в море. Не поправить волосы, не вынуть соринку из глаза. Вот это всё нужно чистить, смазывать. Натягиваю штаны — рвутся. Заштопать не могу, иглу не удержать. Если кто за руку возьмёт, не чувствую...
Господин Второй глядел на неё, не отрываясь.
— Я вроде не так далеко достал, — пробормотал он сконфуженно. — Не помню толком, напугался тогда, а потом напился капель, чтобы забыть.
— Да, может, и не так далеко, но рана была плохая. Меня выхаживали, как могли, и вот.
— Рафаэль?
— И он тоже.
— И всё-таки ты не с ним?
— Нет, я не с ним, — горько сказала Кори.
Они пошли дальше и друг с другом старались не говорить. Окликали Флоренца, прислушивались, но отвечал им только ветер.
— Есть ещё место, — произнесла Кори неохотно. — В другой стороне, но мало надежды, что он там. Об этом убежище даже местные не знали.
Она привела господина Второго туда, где прошли её самые страшные дни. Без воды, без надежды, почти без сил. Туда, где прошли самые радостные дни, когда живы были Сиджи и Ржавый. Где они лежали, глядя в небо сквозь дыры купола, и мечтали. Где хранили нехитрые сокровища — цветные осколки, бронзовые завитушки, ключи.
Кори подняла лист, прикрывающий лаз. Перевернула — на металле ещё сохранились фигурки, выведенные зелёной краской. У каждого по четыре руки. Но вторая пара — это не руки, крылья. Дети Свалки просто не знали толком, на что они похожи.
— Фло, ты здесь? — позвал господин Второй. — Братишка, если ты здесь, ответь!
И когда он уже опустил плечи, утратив надежду, изнутри донеслось недоверчивое:
— Эрих? Эрих, это ты?
Кори пробралась через трубу, чтобы оглядеть этот уголок напоследок. Ей показалось, труба стала уже. А старый вагон будто обтаял, расползлись дыры, от днища почти ничего не осталось.
А внутри, в убежище, с тревогой ожидали трое: мальчишка, его приморский товарищ и Алтман.
— Кори! — воскликнул мальчишка.
Голос его звучал обрадовано. Ещё бы, в этом месте любому порадуешься, даже такой, как Кори.
— А, это ты, — заворчал его сосед, глядя исподлобья. — Что, пытать пришли?
— Фло, выбирайся! — окликнул господин Второй, заглядывая в трубу. — Поезд наготове, нужно спешить. Оставаться здесь тебе опасно.
— Разве только мне? Эрих, я пойду только с Ником. И с Алтманом!
— Мы их позже заберём. Братишка, им ничего не грозит, а тебя будут искать те, кто сюда отправил. Ну же, скорее!
— Знаешь, Эрих, я тогда здесь останусь, — решительно ответил мальчишка. — И только сунься, я тебе как дам ломиком!
— Фло, не дури! — рассердился его брат. — Кори, тащи его сюда!
— Тут не протащить, — спокойно ответила она. — Места мало, и вагон может обрушиться. Это вправду хорошее убежище.
Она стояла, придерживая купол рукой. Когда-то ходила под ним свободно, и ткань дети растягивали, поднимая друг друга, а теперь голова упиралась. А вот сохранились и отметины. Это её, Кори, отпечаток. Он остался, а руки больше нет.
— Хорошо, — согласился господин Второй. — Мы берём всех. Выходите!
Алтман, кряхтя, приподнялся на локте.
— Вы идите, — сказал он, морщась, — а за мной вернётесь потом. Шевелиться больно, не ходок я, ребята.
Кори подумала и достала флакон. Ей он уже не пригодится, а этого человека, может, спасёт. Он ведь не чужой, Алтман. И грузы таскали вместе по ночам, и с водой он выручал.
— Пей, — сказала она, присаживаясь у изголовья. — Только не всё, чтобы с непривычки плохо не стало. Это уймёт боль.
— И мне оставь, — подал голос господин Второй, встревожился. — Мне нужнее!
— Не помогло, — вздохнул Алтман. — Что ж, не судьба, видно.
— Не сразу берёт, — сказала Кори. — Ты подожди.
Она отошла, отвернула ноготь на мизинце и взрезала купол, придерживая ткань. Осторожно, чтобы не задеть отпечатки, отделила неровный квадрат. Поглядела в последний раз, огладила ткань, сложила бережно и спрятала на груди.
— Полегчало! — изумлённо и недоверчиво воскликнул Алтман. — Надо же, вправду полегчало!
Он сумел подняться сам и сам же, без помощи, одолел трубу. За ним кое-как выбрался Ник, потом Кори. Когда она встала, утирая испачканную ржавчиной ладонь о штаны, Ник стоял, недобро глядя на правителя, но молчал.
Флоренц выбрался последним, и не сказать чтобы радовался брату.
