городишко, поспрашивать, поискать Васю, но…
Она внезапно закашлялась, словно подавившись словами, потянулась куда-то, глотнула из белой чашки с розовым сердечком.
— Меня от этого городка прямо морозит, хотя я там не была ни разу. Не могу… Никак не могу себя заставить! — Римма оправдывалась, хотя Вадим и не думал ни в чем ее обвинять. — Мне кажется… Я даже уверена: там жуть творится.
— Да ты и не…
Вадим хотел сказать, что она не обязана отправляться на поиски, на это есть полиция, но Римма поняла его неоконченную фразу по-своему.
— Не надо мне говорить, что это обычное захолустье! Я сама всю жизнь в таком живу, только размером побольше, конечно. Нет, там другое. И Васька говорил… Я сначала не восприняла серьезно, сказала же. Но потом… Сны эти.
Вадим почувствовал, как резко пересохло во рту.
— Что ты видишь? Какие сны? — спросил он.
— Не сны даже, а сон. Одно и то же всегда. Спать уже боюсь. То и дело повторяется, спасибо, хоть не каждую ночь.
— Что тебе снится? — снова напряженно спросил Вадим.
— Будто я под землей. В провале, в том городишке. Не знаю, как там оказалась, но мне надо выбраться, это я точно знаю. Иначе — все, хана. Во сне мне страшно настолько, что аж колотит всю. — Римма содрогнулась. — Я бегу и знаю, что Васька тоже тут где-то. Вроде надо мне его найти, но и понимаю, что не стоит. Потому что Васька — уже не совсем он! Пока бегу, чувствую, что кругом копошатся разные… разные существа. Они шепчут. И еще я знаю, что они хотят меня сожрать, поэтому бежать надо быстрее, а у меня ноги заплетаются. Я вижу свет впереди и чувствую вонь. Так смердит, что охота развернуться и обратно рвануть, но…
«Но потом ты видишь брата», — подумал Вадим.
— Смотрю — Васька. Боком ко мне стоит, лица не видать. И я понимаю, что это хорошо, потому что лицо у него… — Римма шумно сглотнула. — За секунду до того, как просыпаюсь, он поворачивается. Не Васька это, а тварь какая-то в его обличье. Демон. Я не мастак описывать, но это просто жесть.
Римма замолчала, встретившись с Вадимом взглядом.
— Ты тоже видишь сон, да? — проницательно заметила она. — Можешь не отвечать, я и так догадалась. У тебя на лбу написано. Но как так может быть, что двум разным людям одно и то же снится? Почему?
— Это как раз понятно, — скрипучим голосом произнес Вадим. — И у тебя, и у меня близкий человек пропал. В этих самых Вязах.
Римма недоверчиво покачала головой.
— Только не говори мне, что собрался туда. Ты же не настолько дурак?
— Похоже, именно настолько, — усмехнулся Вадим. — Я уже еду туда. Надеюсь, завтра к вечеру доберусь до Октябрьского. Заночую там, а утром…
— Не надо, — прошептала Римма. — Не езди.
— Я должен. Там моя дочь.
Римма чуть не плакала.
— Ты не понимаешь? Год прошел! Если она и была жива тогда, то…
— Замолчи! Немедленно замолчи!
Вадим не мог допустить, чтобы девушка произнесла это вслух. Не облеченная в слова, убийственная мысль оставалась всего лишь химерой, но если дать ей тело, обернув в буквы или звуки…
Римма смотрела горестно, сочувственно.
— Я тебя не отговорю, да?
— Не отговоришь.
— Ты хоть дай знать, как доедешь. Что там вообще, в Вязах. Может, новости какие будут о… о Ваське моем.
Им стало трудно говорить.
Каждому захотелось остаться одному, прервать беседу.
— Ты прости, мне идти надо, — тоненько сказала Римма.
— Конечно. И мне тоже.
Они прощались, неловко желали друг другу удачи, на душе у каждого было тяжело. Римма была уверена, что больше не увидит Вадима, ей было тошно, стыдно: у него хватило смелости сделать то, на что она не решилась.
А Вадим прикидывал, где ему раздобыть побольше ценной информации о Верхних Вязах, чтобы не заявляться туда совсем уж голым, не вооруженным даже сведениями об этом месте, не говоря о прочих средствах защиты.
Когда-то город Октябрьское считался туристическим центром — конечно, не крупным, не всесоюзного значения, но все-таки посмотреть тут было на что.
Во-первых, огромная пещера, где были обнаружены следы поселений древних людей. Найдена была наскальная живопись первобытных людей — рисунки, выполненные с помощью охры и угля: отпечатки рук, изображения лошади, бизона, оленя, мамонта, антропоморфные фигуры, а также всевозможные линии, треугольники и некое подобие лестниц. В пещеру водили экскурсии, показывали восхищенным туристам открытые для посещения залы.
Во-вторых, рядом с городом имелось большое озеро, а на его берегу — база отдыха. Можно было проводить здесь выходные или отпуск, купаться, загорать, фотографироваться, кататься на лодках.
В-третьих, в Октябрьском работал интересный историко-краеведческий музей со всевозможными археологическими и палеонтологическими экспонатами, а еще имелся музыкальный фонтан.
И, в-четвертых, Верхние Вязы! Организовывались экскурсии на соляные шахты, предлагалось посмотреть, как добывается соль.
Однако с началом перестройки и приходом девяностых активность стала угасать. Это происходило медленно, постепенно, но неуклонно. Люди предпочитали ездить отдыхать и набираться впечатлений в другие места.
Городские власти столкнулись с необходимостью благоустроить пещеру, чтобы продолжать привлекать туристов. Первым делом требовалось провести освещение, сделать подсветку, проложить удобные дорожки и прочее — кому хочется бродить в сырой темноте, спотыкаясь и рискуя свалиться и сломать что-то, а то заблудиться, если ненароком отойдешь от экскурсовода?
Не мешало привести в порядок и базу отдыха. Дощатые домики, деревянные туалеты на улице, общие кухни — кого приманишь спартанским советским уютом? Да и озеро с годами порядком загрязнилось, гладь его тут и там затянуло тиной, берег был заболочен. Нужно чистить, обустраивать, приводить в первозданный вид.
Однако денег на все не хватало. Вдобавок на Урале имелись и другие озера, и пещеры повнушительнее, поинтереснее: ледяные, с несколькими этажами, подземными реками и озерами, живописными гротами, сталактитами и сталагмитами.
Дешевле и проще оказалось забросить пещеру — что и было сделано. Экскурсии прекратились, появились таблички, предупреждающие возможных посетителей об опасности и полной ответственности за свои действия: осматривать пещеру теперь предлагалось на свой страх и риск, отдавая себе отчет в возможных последствиях. Так что в пещеру отправлялись только редкие экстремалы, да и тех с каждым годом становилось меньше.
Соляные шахты дышали на ладан, дело было в постепенном закрытии добычи, в пресловутых провалах. Кто пожелал бы рисковать жизнью, отправляясь в место, которое не ровен час провалится прямо под твоими ногами, даже если бы это было по-прежнему разрешено?
А больше в Октябрьском и окрестностях смотреть было
