— Окажи мне услугу, — говорю я.
— Какую?
— Я слегка взволнован и не хочу ничего объяснять. Окажи мне услугу и позвони Видоку. Скажи, что я хочу заняться этим делом. Я не люблю угрозы и ненавижу хулиганские звонки.
Кэнди надевает свои робо-очки.
— Хотя бы этот кто-то считает меня симпатичной.
— Даже у мудаков может быть хороший вкус.
Менее чем в квартале от отеля «БИТ» есть парковка. Видок ненавидит ездить на угнанных машинах, так что я высматриваю ту, которая сделает его наименее несчастным, и останавливаюсь на коричневом «Вольво-240», одном из самых скучных автомобилей в мире. Никто, особенно копы, не посмотрит дважды на «Вольво», особенно цвета шведского дерьма.
Я оставляю Кэнди в заведённой машине, направляюсь в номер отеля и меняю обгоревшую рубашку на чистую. У меня с собой всегда нож и наац, но выходя я прихватываю Смит и Вессон.460. Вам не нужно стрелять в слона из такой большой и мощной пушки. Вы просто бьёте его прикладом по колену, и слон сам отдаст вам все свои деньги на обед. Увидев, как я сую пистолет в карман пальто, Касабян качает головой, которая, в его случае, и составляет всё тело.
— Я узнал, что они втянули тебя. Ты не можешь держаться подальше от неприятностей.
— А что я могу поделать, если я на быстром наборе у неприятностей?
— Повеселись, лошара.
— Вайя кон Диос, Альфредо Гарсиа.
Сола уже дала Видоку домашний адрес Сентенцы, так что я заезжаю за ним, и мы направляемся по Голливудскому шоссе на север.
Студио-сити из тех мест, где беднякам приходится вместо особняков довольствоваться «роскошной недвижимостью» за два миллиона долларов. Единственное отличие между ними и по-настоящему богатыми на холмах заключается в том, что им приходится обходиться одним бассейном, и они не могут припарковать 747-й в своей двухэтажной гостиной, хотя, наверное, могли бы втиснуть приличного размера аэростат. Там фальшивые виллы с фальшивой римской мозаикой на фасаде и фальшивые замки с коваными воротами, словно Генрих VIII собирается заскочить с гуакамоле на пивную вечеринку.
К счастью для всех, адрес, что дала нам Джулия, принадлежит месту на Колдуотер-Каньон-Авеню, где нет ничего, кроме длинной извилистой подъездной дорожки. Никаких монарших ворот, вооружённой охраны или гигантского герметично запечатанного дома Джетсонов [49].
В конце дорожки рядом с чистым, но изрядно потрёпанным «Фордом-пикап» припаркован золотистый «Лексус». Вокруг ниш колёс грузовичка полосы грязи и засохшего цемента. Мы выходим и направляемся по каменной дорожке к входной двери. Я звоню в колокольчик.
Секунду спустя дверь открывает женщина. Она явно ждала нас. Ей около пятидесяти, симпатичная, с короткими тёмными волосами и породистым подбородком.
— Ой, — восклицает она, и вся надежда и блеск исчезают из её глаз.
Это мама Хантера. Я вижу сходство с одной из фотографий в баре. Мама бросает взгляд на моё лицо в шрамах, и я практически могу видеть слова «вторжение в дом с многочисленными жертвами», крутящиеся у неё в голове, словно дракон на параде в честь китайского нового года.
— Миссис Сентенца. Нас прислала Джулия Сола, — говорю я.
Она расслабляется. Буря у неё в голове унимается, и кровяное давление падает ниже уровня аневризмы. Её лёгкий нервный срыв, должно быть, сбрил добрые пять лет жизни, но в конце они всё равно дерьмовые, так что не такая большая потеря.
— Ой. Должно быть, вы мистер Стар и мистер Видок. Джулия сказала, что вы зайдёте. — Она замирает, глядя на Кэнди в её солнцезащитных очках-роботе.
— Это моя помощница Кэнди.
Миссис Сентенца слегка улыбается Кэнди.
— Конечно. Пожалуйста, входите.
Внутри дома светло, свет льётся из миллиона окон и отражается от полированного кафельного пола. Навязчивый калифорнийский шик. Словно они владеют небом, и, чёрт подери, собираются использовать каждый его дюйм. У ведущей на верхний этаж двухуровневой гостиной лестницы нас поджидает мужчина.
— Это отец Хантера, Керри.
— Рад со всеми вами познакомиться. Зовите меня К.У.
Общие рукопожатия. Его хватка крепкая и важная. У него грубые рабочие руки, словно он действительно трудится, чтобы заработать на жизнь.
— Вы трое тоже экзорцисты?
— Нет. Чётки у отца Травена. Мы скорее духовные вышибалы.
— Ну, если вы можете это исправить, мы готовы попробовать.
От этих людей не исходит никаких флюидов худу. Ничего хитрого и скрытного. Они воспринимаются как добропорядочные гражданские, которые не отличат Руку Славы от прихватки. Они не несут ответственности за призыв демона в дом. Если только они ненамного могущественнее, чем кажутся, и не могут создавать чары настолько мощные, чтобы одурачить даже ангела в моей голове. Их глаза расширены, а сердца учащённо бьются. В запахе пота мамы ощущается валиум и алкоголь. По большей части от них исходит тяжёлый страх за своего ребёнка, замешательство и смиренное недоверие к нам троим. Неудивительно. Они не сталкиваются с людьми вроде нас на поле для гольфа в загородном клубе.
Видок осматривает помещение. Как и я, он ищет любые следы магии, в его случае — загадочные предметы.
— У вас очень красивый дом, — говорит Кэнди, — выглядит счастливым местом.
— Он был им, — отвечает мама.
— Можем взглянуть на комнату? — спрашиваю я.
— Комнату Хантера. Его зовут Хантер.
— Хантер. Запомнил. Можем взглянуть на комнату Хантера?
Мама не уверена насчёт Кэнди и Видока, но могу утверждать, что меня она уже возненавидела. Не уверен насчёт папы. Он из тех парней, что не родились богатыми, и теперь, когда у него есть деньги, он всё время слегка на взводе в ожидании, что кто-нибудь попытается их отобрать. Что означает, что в доме есть пушка-другая.
К.У. ведёт нас в комнату Хантера, а мама плетётся сзади.
— Не поймите меня неправильно, но Хантер не принимал ничего типа антидепрессантов? Или его когда-нибудь задерживали за… ну, знаете, проблемы с поведением?
— Вы имеете в виду, был ли наш сын сумасшедшим? — спрашивает мама.
— А он был?
— Нет. Он был нормальным мальчиком. Занимался бегом.
Так вот что значит быть нормальным. Следует это записать.
— Он принимал какие-нибудь рекреационные наркотики?
Отношение мамы с ненависти сменилось на желание прирезать.
— Никогда. Он спортсмен. Кроме того, когда Хантер был мальчиком, он видел, как Томми, его старший брат, разрушал себя наркотиками. У того были галлюцинации. Он всё время боялся и не мог спать недели подряд. И всё становилось только хуже. Затем Томми умер. Хантер видел всё это.
— Он не умер. Он повесился, — добавил папа. Его лицо застыло и стало жёстким, но очевидно, что это признание причиняет ему боль.
— Не говори так, — просит мама. Быстро появляются слёзы, автоматическая реакция, когда речь заходит о смерти её второго сына.
Этих людей невероятно легко читать. Они не обладают никакой магией. Не существует никаких заклинаний, которые так тщательно бы это спрятали.
К.У. обнимает жену за плечи.
— Джен, почему бы тебе не сварить нашим гостям кофе?
Мама кивает и идёт по коридору. Когда она уходит, К.У. поворачивается к нам.
— Прошу прощения. Это сводит слегка с ума нас обоих, но ей приходится хуже. Как можно жить, когда один сын покончил с собой, а другой… ну, какого чёрта бы это ни было. Что после этого опять может быть нормальным? — Он с трудом сглатывает. — Я до сих не знаю, что мы сделали, чтобы погубить наших мальчиков.
— Вы никого не погубили, — говорит Кэнди, — просто иногда такое случается. Свалиться с края света гораздо проще, чем вы думаете. Даже хорошим людям.
К.У. смотрит на неё. У него влажные глаза, но он изо всех сил старается не зайти дальше этого. Ненавижу, когда мне напоминают, что богатые — тоже люди.
Он толкает дверь в комнату Хантера.