Тут же, презирая огонь громовых палок, в нападение ринулись кузнецы, ведомые Осколышем. Выскользнув из-за спин бросателей камней, они врубились в скопление пришельцев, круша их боевыми цепами и молотами. Железные шапки, спрятанные под колпаками врагов, сминались и трескались, доспехи ломались, вонзаясь под рёбра. Вслед за кузнецами в бой вступили и копейщики, а со снежных насыпей прицельно били лучники.
В ближнем бою пришельцы были не так страшны, как на расстоянии. Хоть и защищённые латами, они медленно отступали, понемногу втягиваясь обратно в бреши. На смену перещёлку громовых палок пришёл неумолчный лязг металла. Над скученными колпаками то и дело взлетали шипастые железные шары. Головня орал, пытаясь через плечи впереди стоящих дотянуться концом ножа до врага, который, выпучив от усердия глаза, бешено отбивался от наседавших лесовиков громовой палкой с прикрученным к ней серебристым лезвием.
- Давите, братья! Не ослаблять натиск!
Его не слышали. Голос вождя тонул в шуме битвы. Со всех сторон Головню стиснули его же бойцы. Все отряды слились в толпу, которая неумолимо выдавливала захватчиков из становища, как выдавливают сок из ягоды. "Неужто победа? - недоверчиво думал Головня. - Вот так быстро и легко?".
Со стороны вражеского табора пронзительно загундосил звук рожка, и пришельцы, обратив спины, кинулись наутёк. Таёжники, ликуя, бросились за ними, потоками растекаясь по склону холма. Казалось бы, вот оно - торжество великой богини, но чёрные демоны оказались не так просты. Откуда ни возьмись появились всадники, которые ударили на людей Науки и принялись рубить их длинными тяжёлыми ножами с замысловатой чеканкой возле обёрнутой кожей рукояти.
Стремительные, страшные, в стёганых коротких меховиках и толстых, с железными бляхами, наножниках, всадники вонзились в скопление таёжников как порыв ветра в рыхлый сугроб. Острый металл кромсал колпаки, рассекал головы, отрубал руки. Косматые воины в страхе заметались перед раскуроченным тыном. Сражение огромным комом покатилось обратно в становище, оставляя после себя трупы туземцев, словно чешуйки, отслоившиеся от шишки.
- Стоять! - страшным голосом заорал Головня, поднимая над собой нож.
- Уходи, уходи, великий вождь! - кричали ему воины, пробегая мимо. - Спасай свою жизнь!
Возле брешей возникла свалка - бойцы карабкались друг через друга, расшвыривали товарищей, дрались, не обращая внимания на начальников. Головня работал кулаками и ногами, бил своих рукоятью ножа по затылкам, кричал:
- Башки поотрываю, паскуды! Перережу всех ко Льду! Стоять, мерзавцы!
Пришельцы сгоняли мечущихся таёжников к пробоинам в стене, как лошадей в загон. Всадники разрезали толпу, орудуя ножами, точно медведи, бившие на перекате нерестившуюся рыбу. Толсторожий предводитель, блистая подмёрзшим на лице потом, держался чуть поодаль, щёлкая в сторону врагов маленькой металлической штуковиной с узкой короткой трубкой наверху.
- Лучники! - заорал Головня. - Стреляйте в начальника. В начальника! Цельтесь в его чёрную ряху!
Куда там! Все теперь думали только о бегстве. Смятение усилили вражеские пехотинцы, вернувшиеся в бой. Сомкнув ряды, с громовыми палками наперевес, они ударили в барахтающийся клубок тел возле частокола.
Головня успел заметить, как безухий Пар, скинув колпак и пугая всех своей страшной рожей, в отчаянном порыве бросился с ножом на пехотинцев и упал, напоровшись на металлический кол, прикрученный в громовой палке. А потом свистопляска побоища завертела вождя и, помятого и придушенного, выплюнула по ту сторону дыры. Чьи-то руки подхватили его, поволокли через изрытый, перемешанный с землёй и кровью снег, мимо раскиданых повсюду тел и огрызков шкурниц. Голос Штыря забубнил на ухо:
- Уцекаць надобно. Зараз Вилакадзи дзеся будзе. В тайгу пойдзём...
Головня вяло отбивался:
- Брешешь, сука. Никуда не уйду. Лучше сдохну здесь... - Перед глазами стоял багровый туман, по телу прокатывалась острая боль. Неимоверным усилием воли Головня утвердился на ногах, оттолкнул от себя умельца. - В искус вводишь, Ледовый выкормыш! Пошёл прочь.
Тот испуганно залопотал:
- Зараз дзеся будут. Не остановиць...
Головня окинул мутным взором продолжающуюся бойню у частокола. Мимо него, шатаясь, прошёл боец с очумелым, невидящим взглядом. Сквозь изорванный меховик сочилась тёмная, почти чёрная кровь. Колпак болтался за спиной, держась на одном сухожилии.
- Где Пар? - прохрипел Головня. - Где Лучина? Где все?
Штырь не ответил. Он тянул вождя за рукав и шептал как полоумный:
- В тайгу, в ледзяные поля... Спасай жидзнь, великай вождзь!
Лицо его, всегда такое молодцеватое, теперь выглядело так, будто Штырь со всего размаху хряпнулся об лёд: левый глаз заплыл, во рту не хватало зубов, нос измазан в крови. Головня брезгливо стряхнул его пальцы со своего рукава и попёр обратно к месту свалки, хрипя разбегающимся воинам:
- Назад, сволочи! Убью! Душу вытрясу! Стоять до конца.
Схватил одного из беглецов - вислоусого молодого воина - дал ему по морде, опрокинув в снег.
- Куда, сукин сын? Давай назад.
Тот зарыдал, стоя на коленях. Воздел руки к небу.
- Да ведь убьют же, великий вождь! Убьют!
Головня толкнул его ногой в плечо, пинками погнал обратно в бой.
Лучине повезло. Он сумел выбраться из свалки и на четвереньках, не оглядываясь, заполз на снежный вал. Там он собрал немногих оставшихся стрелков и велел им бить по вражеским лошадям, дабы лишить врагов преимущества. Стрелки возроптали было: разве божеское дело - скотину губить? Лучина прорычал им в ответ:
- Плевать на обычай. Бейте без оглядки. Я за всё в ответе.
И начали бить. Да так, что всадники валились один за другим. Пришельцы отстреливались, но в лихорадке боя не могли как следует прицелиться. Вилакази что-то кричал им, махая металлической штуковиной, потом сунул её в твёрдый кожаный чехол на поясе и, вытащив нож, ринулся в гущу рукопашной.
Лучина только этого и ждал. Выхватив из-за пояса топор, он прыгнул с вала на завязшего в скопище тел начальника пришельцев и с размаху ударил его топором по голове. Лезвие скользнуло, порвав меховой колпак, и обнажило ровный железный шлем, гладко обтекавший голову. Топор, дзинькнув, вывернулся в руках Лучины, и помощник вождя, не удержавшись, рухнул под ноги коню. Жёлтые мослы копыт взбивали снег перед его носом, над головой звякали стремена. Тела сражавшихся то и дело валились на него, вдавливали в землю, он скидывал их с себя, ругаясь сквозь зубы.
Вдруг до его слуха донёсся глухой рокот - необоримый и мощный, словно все демоны нижнего мира вдруг пустились в пляс. Лучина оторопел на мгновение, а потом заорал:
