— Теща! — шепнул мне на ухо Влад. — Уважаемая Наталья Владимировна…
Уважения в его голосе я не почувствовал.
— Рядом с ней лечащий врач жены, — продолжал просвещать Влад. — Подруга Маринки — Тоня, симпатичная зараза, будь с ней осторожен, баба голодная, обкрутит в два счета. Мужик, рядом с тобой, точно даже не знаю, кто. Прижился…
Теща, заметила, что мы перешептываемся, сверкнула взглядом, и Влад замолчал.
Атмосфера еще та, весело, как на похоронах. Я не увидел ни одного приветливого лица, ни одной дружественной улыбки. Все сидели чопорные, серьезные, одетые безукоризненно, по-деловому. Сосредоточенно ковырялись в тарелках ножами и вилками, словно выполняли непосильно тяжелую работу. И напряжение было настолько тягостным и ощутимым, словно бы материальным.
Источник его я определил сразу. Тон задавала сидящая напротив меня женщина, не уверен, подходит ли ей такое определение, ничего женственного в чертах «уважаемой» тещи Влада я отыскать не мог. Каждый из присутствующих время от времени бросал на нее опасливый взгляд и тут же, словно обжегшись, отводил глаза. Она же языческим божком возвышалась над столом: холодная, неприступная, властная. Одетая в строгую идеально белую блузку со стоячим воротником, застегнутым под горло настолько тесно, что ей, наверное, трудно было дышать. Белизна блузки не вносила ничего светлого в облик Натальи Владимировны. Наоборот, как бы подчеркивала смоляную черноту волос (ни единого седого волоска, возможно, благодаря красителям) и навевала мысли о беспросветной тьме.
Дочь ее, супруга Влада, по сравнению с матерью, выглядела бледной и невыразительной. Она как бы смазывалась, растворялась, ничем не выделяясь из интерьера, не задерживала на себе взгляда. А если специально сконцентрировать на ней внимание, то, прежде всего, бросалась в глаза болезненная бледность. Уже потом можно было различить тонкие губы, капризной избалованной девицы. И больше — ничего. Первая мысль, пришедшая мне в голову, что она похожа на дохлую рыбу. Я устыдился сравнения, но, тем не менее, оно мне казалось точным. Одежда Марина была так же невыразительна. Светлое с желтовато-серым отливом, платье сливалось с цветом лица и такой же неопределенной расцветки волосами. Ничего живого, яркого.
По сравнению с тещей и женой Влад выглядел вызывающе бодрым и здоровым. Да и гости принадлежали к иной категории. За столом они вынуждены были подавлять свою истинную сущность, дабы не прогневить хозяйку.
— Что за цирк? — вопрос не совсем корректный, но Влад не обиделся. Махнул рукой, мол, ну его…
Гости медленно выползали из чрева столовой. В гостиной никто не задерживался, никто на нас не обращал внимания.
— Гадюшник еще тот.
— И так каждый день?
— Слава Богу, нет, — Влад даже руку дернул, чтобы перекреститься, но тут же смущенно опустил ее. — Не поверишь, Славик, но вся эта комедия придумана ради тебя. Чтобы, так сказать, познакомиться ближе.
— Хорошенькое знакомство, — проворчал я.
За спиной послышался скрип, я обернулся. Девушка в белом халате выкатила из столовой инвалидное кресло. Теперь мне стала понятна болезненная бледность Марины.
— Что с ней? — спросил у Влада.
— Уже год не встает. Авария, — неохотно объяснил тот.
Сиделка подкатила кресло к нам, мы смущенно умолкли.
— Мне приятно с вами познакомиться, — сказала Марина. Ее голос был тихим и слабым. — Я люблю читать, — тоненькие губы разомкнулись в подобии улыбки. — Вы зайдете ко мне? У меня так мало развлечений.
— Обязательно! — пообещал я.
А что я мог еще сказать?
Марина протянула руку. Я робко пожал ее, ощутив холод, словно дотронулся до чего-то неживого.
Марина снова попыталась улыбнуться, затем кивнула сиделке и та покатила коляску дальше.
— Вот так и живем… — вздохнул Влад.
— Да, дружище…
Я не знал, что сказать, как его успокоить. И была ли в этом необходимость? То, что меня поразило и шокировало, для него было привычным и повседневным.
— У меня в комнате завалялась бутылочка… — я взял Влада за локоть и потянул к лестнице.
— Да у меня этого добра… Впрочем, — он покорно сделал несколько шагов, но потом остановился.
— Слушай, — сказал, — пойдем на кухню, что-то перехватим, желудок от голода сводит.
* * *
Комната, в которую привел меня Влад, никоим образом не была приспособлена для приготовления еды. Ни плиты, ни кухонной утвари, ни мойки, ни разделочных столов, как и прочих необходимых атрибутов, я не увидел. Если здесь и готовили пищу, то за закрытой дверью в торце помещения. Мы же оказались в подобии маленького уютного кафе с барной стойкой из темного дерева, низким столиком, по обе стороны которого расположились мягкие диванчики, высоким, до потолка, стеклянным шкафом, заставленным разнокалиберными бутылками, холодильником с прохладительными напитками и кофейным аппаратом, под прозрачной крышкой которого высилась горка коричневых зерен.
К сожалению, уединиться не удалось. Свято место пусто не бывает. В мягком кресле возле низенького столика утопал, от чего видна была только поблескивающая плешью макушка, некто из присутствующих на завтраке. Тот самый, имя которого Влад не вспомнил, и охарактеризовал кратко и емко: прижился…
Приживалец, которого из-за его мелких размеров мы не сразу заметили, засуетился, заерзался, чем, собственно, и выдал свое присутствие. Судя по всему, до нашего прихода он чувствовал себя комфортно. В пепельнице дымилась сигарета, рядом — бокал, до половины наполненный жидкостью янтарного цвета.
— Кхм-Кхм… — глубокомысленно произнес Влад, одарив анонимного алкоголика недвусмысленным взглядом.
Отреагировал тот неординарно, не так, как следовало ожидать. Стушевавшись в первое мгновение, быстро овладел собой. Его лицо растянулось в подобии вежливой улыбки, сквозь которую проскальзывало неудовольствие. Еще бы, его отвлекли от важного занятия. Не знаю, кем себя мнил лысоватый недомерок, но осознание собственной значимости было развито у него непомерно. Если бы я не знал настоящего расклада, не усомнился бы, что он в доме главный.
— Вы, собственно…
Он не договорил подразумевавшейся витиеватой фразы, ограничился многоточием, мол, незачем разбрасываться бисером, а суть недосказанного и так понятна.
На лицо Влада стоило посмотреть, ибо нет таких слов, какими можно описать смесь эмоций, одновременно им овладевших. От полнейшего изумления до наивысшей степени негодования. Взрывоопасный коктейль, лишивший его дара речи, готов был взорваться физическим насилием. Дабы не доводить дело до смертоубийства, пришлось вмешаться.
