решился на заброс, удочка едва не выпала из рук.
Потому что там, прямо у поверхности, в каком-то метре от лодки, плавала тварь с умными глазами. И смотрела на него.
А потом что-то резко, мощно ударило в лодку слева.
Лодка перевернулась, и Емеля полетел в воду, успев ужаснуться, что сейчас врежется прямо в тварь. Вода сомкнулась над головой, в зеленой полутьме сверкнула бронза, но он не успел всплыть к воздуху: нечто, ухватив за штанину, как настоящий крокодил, потянуло его вниз.
На дно.
Крик вырвался пузырями, водоросли облепили щиколотки и запястья. А после Емеля увидел ее.
Увидел и услышал.
«Ты спас сына…»
Кислород заканчивался, легкие горели, но зрение было удивительно четким. Оно показывало то, чего не могло быть: огромную рыбу с продолговатой мордой, укрытой чешуей размером с кулак мужчины, с короной, похожей на связку коротких коряг, и пастью, где могла поместиться целая семья.
«Щука. Из сказки. — Безумная мысль, порожденная угасающим разумом. — Щука… желания…»
Глаза-угли сузились, как в насмешке.
«Желания? Хорошо...»
Что-то чиркнуло по руке, и вода окрасилась алым: мелкая тварь, подобравшись к Емеле, содрала кожу на руке, а потом водоросли отпустили. Упругая сила, подхватив, швырнула мальчика из воды; рот его жадно хватанул воздух, а руки ударились о перевернутую обратно лодку.
Задрожав, Емеля кое-как забрался в нее и, упав на дно, потерял сознание.
В номере Королевича не было. Подумав, Емельянов спустился в ресторан и не прогадал: его соперник как раз доедал блюдо раков. Рядом, на треугольнике салфетки, конечно же, лежала ручка.
— Смотрите, кто явился!
Емельянов молча отодвинул стул и сел.
— Что, совесть взыграла? Решил узнать о переговорах? — презрительно спросил Королевич. — Да они бы провалились, если б не я. Ну ты учудил! А еще «сотрудник месяца»… Шизик, да? В роду психические были?
— У меня предложение, — хрипло сказал Емельянов.
— В смысле?
Емельянов подался вперед и, понизив голос, объяснил:
— Предлагаю сделку. Клад Степана Разина — за Машу.
— Чего-о?
— Двадцать лет назад, — начал Емельянов, давя в себе желание передумать, — я нашел на одном острове клад…
Дальше пришлось умолкнуть: пришла официантка. Емельянов заказал салат и повторил, когда девушка упорхнула:
— Я нашел клад. Монеты, рубины… Огромные деньги, что тогда, что сейчас. Но брать не стал. Я… я хотел сам богатства добиться.
— Во дура-а-ак, — протянул Королевич и жадно спросил: — А дальше?
— Закопал там, где нашел. А потом мы отсюда уехали.
Емельянов замолчал и через силу продолжил:
— Только я знаю, где это место. И я покажу тебе. Я отдам тебе клад — если ты оставишь Машу. Навсегда.
Королевич моргнул. Затем, прищурясь, смерил Емельянова взглядом.
— Оставить Машу. Навсегда, — с расстановкой повторил он и, взяв ручку, крутанул ее в пальцах. — А ты не врешь? Да вроде не врешь. Ты же у нас хороший, правильный мальчик…
Ручка крутанулась еще раз. И еще. Емельянов томительно ждал решения, весь превратившись в слух.
Но вот Королевич все обдумал, прикинул… и наконец кивнул.
— Старинный клад за нашу Машу. А давай! Я согласен!
Пружина, засевшая внутри у Емельянова, чуть расслабилась.
«Клюнул».
— Только учти, Емеля, — улыбаясь, негромко добавил Королевич, — Если все же наврал — убью.
— Не наврал. Дай слово, что оставишь ее. Поклянись.
«Знаю, что так твоя клятва — ничто. Но нарушить ее не позволит Щука».
— О’кей, клянусь, — легко поклялся Королевич. — Бери свою Машку с потрохами. А я кого получше найду. Ведь правду говорят, — добавил он, когда вернулась официантка, — что в Самаре самые красивые девушки…
Девчонка порозовела. Королевич же, подмигнув ей, оплатил счет и встал.
— Приходи через час, обсудим детали. А пока…
Королевич осклабился.
— Не грусти, Емеля. Получишь свою Марью-царевну. Как в сказке, — сказал он и загоготал.
Емельянов вдруг похолодел.
Королевич так и смеялся, пока шел к выходу. Проводив его взглядом, Емельянов невидяще уставился на салат. Внутренности скрутило в морской узел, в ушах зазвенело, когда нехорошее предчувствие захлестнуло, окунув в водоворот мыслей.
«Я не Емеля».
Кулаки сжались.
«Я — Иван-дурак».
Кинув на стол купюру, Емельянов встал и отправился к себе. Лицо его было бледным, но решительным.
Он еще не знал, что будет делать с этим. Но он обязательно придумает.
А сперва — позвонит на работу.
— …С тех пор гора Тип-Тяв так и называется, — закончила Манчиха и потянулась.
Емеля, что сидел рядом с ней, покосился на свою болячку.
— Манчих…
— А?
— Ты про гигантских щук что-нибудь знаешь?
Манчиха задумалась и просияла.
— Знаю!
Емеля сглотнул. Болячка вдруг нестерпимо зачесалась.
— Читала, один немецкий император однажды поймал щуку. Ее гейльброннской назвали, по местному городу. Выловил, нацепил на нее колечко… — усмехнувшись, Манчиха щелкнула сережку. — А потом, спустя два века, ее поймали опять. Здоровую, больше пяти метров! Но…
— Что?
— Это липа была. Скелет потом изучили, выяснили, что он из нескольких состоит: из костей обычных щучек.
Емеля закусил губу.
— А еще, — добавила Манчиха, — есть северные легенды. А может, и не легенды. У папы монография одного русского этнографа есть, Богораз фамилия. Он когда-то чукчей изучал. Так вот, там всякие щуки упоминаются. Одну местные называли: «Кусливая рыба». Она жила в тундре, в озере. Людоедом была.
— Людоедом?..
— Угу, — серьезно кивнула Манчиха. — Человек, на самом деле, о природе еще мало знает. Может, северяне не обманывали. Может, и правда такие рыбины существовали… или существуют… Лишь бы не у нас.
— Да, — помедлив, согласился Емеля и сразу вспомнил коряжник.
Вчера, когда он очнулся, тумана уже не было. Тихо, солнечно. Лодка почти сухая, весла на месте.
А в нескольких метрах от него, зацепившись крючком за обломанный ствол, плавает удочка.
Емеля не мог сказать, сколько времени смотрел на нее. В чувство привел комар. А потом вспомнился укус твари.
Ахнув, Емеля скорей осмотрел руку. Кровь уже запеклась, и не поймешь, от чего травма: с тем же успехом мог просто ободраться о какой-нибудь кустарник. Кажется, спустя вечность он осмелился подобрать удочку и уплыть.
А дальше… Дальше Емеля так и не смог рассказать хоть кому-то о Щуке.
— Все, я удить! — объявила Манчиха. — Ты со мной?
