казни… И создание статуй Святой Смерти из настоящих скелетов.
– Она явила мне чудо, – жарко шепчет он, а я тихо радуюсь, что удалось, наконец, вернуться к основной теме разговора. – Первый раз я попался на ерунде, совсем был молодой… молодой и глупый, как соседский ослик. Помню того жирного копа, что меня обыскивал своими толстыми пальцами, как он выгреб на стол все барахло из моих карманов и сумки. А среди этого барахла было… – Он быстро оглянулся и чуть подался ко мне. – Кое-какое дерьмо, которое могло увеличить мой срок раза в три, если не в пять. И он не заметил! Клянусь, шарил взглядом по моим вещам и не видел улику, лежащую под носом! Тогда-то я и понял – Сантиссима уберегла меня. И когда вышел, поклялся служить ей.
Фабио не стал строить из себя невинного, сознался и в пытках, и в убийствах, расписал все в подробностях, как мне сейчас. Единственное, что он наотрез отказался признавать, так это связь с картелем. Утверждал, мол, сама Святая Смерть указывала ему на жертв.
– Она теперь всегда со мной. Говорит со мной, направляет меня.
– Но зачем? – задаю я главный вопрос. – В чем смысл этих жертвоприношений?
– Тебя удивляет кровожадность Смерти?
– В том-то и дело, она забирает миллионы жизней каждый день. Какой смысл ей просить вас о чем-то, почему ей нужны были именно эти люди?
Эль-Флако пожимает плечами.
– Может, хочет заявить о себе. Напомнить. Я лишь инструмент, друг мой, верный слуга. Я не задаю таких вопросов.
От этого amigo желудок снова сводит спазмом, но я не подаю виду.
Дело Фабио получило огласку, им заинтересовались не только мексиканские СМИ. Если и раньше в правительстве косо поглядывали на неофициальный культ, то после прецедента с жестокими убийствами власти вполне могут принять жесткие меры. Поговаривают, уже готовится законопроект, согласно которому все алтари Святой Смерти в Мехико и окрестностях подлежат сносу.
– А как вы прокомментируете позицию обвинения? О том, что вы действовали по приказу картеля…
– Я не веду дела с картелем, – резко обрывает меня Фабио. – А приказы получаю лишь от Госпожи.
Он открывает рот, чтобы сказать что-то еще, но на этот раз моя очередь перебивать.
Называю несколько имен. Из тех, которые не должен знать журналист; я даже не уверен, что полиции известно каждое из них.
С удовольствием наблюдаю, как улыбка на лице Фабио гаснет. Насмешка в его глазах сменяется удивлением, на смену удивлению приходит настороженность. Теперь это глаза убийцы, не сумасшедшего.
Тощий облизывает губы, скользит по мне взглядом, будто надеется, что нечто в моей одежде или внешности выдаст меня, останавливается на моей руке, но я вовремя подтягиваю длинный рукав рубашки, пряча запястье.
Спустя минуту абсолютной тишины Фабио отворачивается и зовет охрану, давая понять, что разговор окончен.
* * *
Пока я жду такси в аэропорт, на голову резко опускается тьма. Меня тащат под руки весьма профессионально, стоит признать: не успев ни начать сопротивляться, ни позвать на помощь, я уже оказываюсь в тесноте, а над самым ухом с характерным хлопком падает крышка багажника. Мешок на голове пахнет пылью и древесной стружкой. К этим запахам примешивается вонь застарелой резины и бензина, едва машина трогается.
Места мало. Больно упираются колени. Меня даже не связывали, и мне удается, едва не вывернув плечо, дотянуться до лица и приподнять мешок. Воздуха все равно не хватает. Дальше можно попробовать пошарить свободной рукой в темноте, отыскать ручку или отпирающий механизм, но вряд ли в этой тарахтящей колымаге предусмотрена возможность так легко открыть багажник изнутри. Да и что потом? Выскочить на светофоре и получить пулю в спину?
Телефон остался в сумке с ноутбуком. Есть время подумать.
Суд над Фабио состоялся пару дней назад. Уж не знаю, подкупил или запугал картель судмедэкспертов, а то и самого судью, но в фанатичность Эль-Флако поверили; в тот же день его перевели на принудительное лечение в клинику La Castañeda. Сменить тюрьму на психушку может показаться сомнительной перспективой, но только если и впрямь планируешь задержаться среди психов.
И совсем несложно догадаться, у кого хватит смелости похитить человека на оживленной улице в самом центре Мехико.
Через какое-то время дорога становится хуже – мы выезжаем на грунтовку. Вначале тряска и отдающая в голову вибрация раздражают, затем успокаивают. Значит, мы еще в пути, меня не оставили запертым в душном багажнике одного, не отвезли в карьер и не засыпали землей.
Дышать все сложнее. Теперь от тряски подташнивает, перед глазами плавают цветные пятна, как бензиновая пленка на черной воде. Темнота будто уплотняется, густеет мазутом, у нее и привкус мазута, вот-вот она зальет мне теплой жижей глотку, и я больше не могу сделать ни вдоха…
Никогда не ждал от себя приступа клаустрофобии. Надо сосредоточиться на чем-то другом, подумать о чем-то. О ком-то? Позвать кого-то, это так просто…
Прихожу в себя уже привязанным к стулу. Не помню, как меня сюда тащили. С головы снимают мешок, свет потолочной лампы впивается в глаза. Страха нет, я лишь радуюсь возможности вытянуть затекшие ноги и вдохнуть полной грудью.
Продолжая щуриться, без всякого удивления всматриваюсь в знакомую физиономию. Эль-Флако улыбается мне, как старому приятелю, но не своей привычной ухмылкой дурачка, сейчас это улыбка человека собранного и уверенного. Оскал хищника, поймавшего жертву. За его спиной двое: бритоголовые, плечистые. Один из них держит мою сумку.
– Знаешь, журналисты нечасто берут интервью у тех, кого подозревают в связях с картелем. – Фабио обходит меня сзади, кладет руки на плечи. – Они понимают: одно неверное слово, неудачный вопрос, и…
Молчу, в носу еще стоит запах багажника.
– Ты облажался. Задал не тот вопрос. Вынюхивал там, где не следовало.
– Это моя работа.
– Вот я и задумался. – Тощий наклоняется ближе, так, что я чувствую его дыхание на своем виске. – На кого же ты работаешь?
Неужто он решил, что я сотрудничаю с копами? Или, что хуже, с одной из семей картеля, которую он чуть ли не полностью вырезал во время клановой войны?
Фабио будто и не ждет ответа, уходит куда-то мне за спину. Мы на складе, во все стороны тянутся ряды стеллажей, но проходы между ними теряются в темноте. Единственная лампа горит у меня над головой, и ее света не хватает, чтобы рассмотреть надписи на коробках. Понимание приходит с зудом между лопатками – что бы здесь ни произошло, этого никто не услышит, все звуки… все крики потонут в бесконечном лабиринте мрака, не выберутся за пределы стен.
Эль-Флако возвращается с мачете,
