будто денёк намечается самый что ни на есть славный – купаться на тёплое озеро идём!
– Ух, холодятина! – весело закричала Марихен, открыв дверь первой. Я чуть голову ей не оторвала – какого хрена, это я должна вперёд всех тише мыши рожу из дверей высунуть и, только если увижу, что вокруг полный покой, никого страшнее лесного кота вокруг не шароблудится, разрешить и им пойти следом! Но я сдержалась.
– Лягуха ты лопоухая, – проворчала я, отодвигая её с дороги. – Иди строго за мной и не ори давай, ради бога и дьявола! Забыла где? Это тебе не графские сады.
Она губу прикусила и, взяв жениха за руку, засеменила за мной.
* * *
Мы шли весь день, всего раз остановившись размочить присохшие повязки и перевязать им изъязвленные царапины заново. Я свой бок даже не трогала – не кровит и есть не просит, так чего зазря дрыгаться?
– Волчица ты безжалостная, – ворчал шут, пыхтя и отдуваясь. А девчонка хромала, но гордый нос не вешала, волоклась тропинками и прыгала через коряги молча, без единого писка.
– Волчица или нет, а дойти до города надо быстрее графских собак! – огрызалась я и шаг не сбавляла. Отоспятся там, где будет тому место. А здесь смерть всё ещё горячо дышит в спину вонючими псиными пастями, жёлтыми глазами сверлит, подгоняя. На еду я тоже время не тратила, сытый в лесу – лёгкая добыча, тем паче, что с похмела их разморит, не подымешь потом. Сунула им в руки по кости с подгнившими остатками мяса – глодайте, мол, на ходу. Да буркнула:
– Столы я вам тут накрывать не собираюсь!
Зато к ночи ровно половину пути отмахали, и собаки нам больше не встретились! Загнала своих подопечных на дерево. Так устала, что даже смеяться не тянуло, когда шут ловко, как медведик, вскарабкался на высокую ветку и оттуда руку своей красоточке подал, а она вся раскорячилась и повисла. Какой уж там смех, когда пришлось её силком подпихивать да на себе тащить наверх эту дурынду! Она с виду-то тонкая, лёгкая, а на деле – та ещё кобылица! Уф, и сыпала б я руганью, если б самой не было проще смолчать. Не хочу расстроенные рожи эти видеть. Положу вот лучше под голову кулак – да спать, чутким звериным сном.
* * *
Что мне снилось этой тревожной ночью на дереве? Да ни черта мне не снилось. Когда рядом два неуклюжих кулька ворочаются, того и гляди свалятся – не до снов! Да ещё горячие червяки в боку всё ковырялись, ковырялись, твою мать! С первыми лучами распихала парочку, и злых, заспанных, помятых потащила за собой одной мне известными путями. Ну ещё братьям моим, отцу и Стреле, но уж точно не вам, олухам! Не знаете вы наших тайных примет, не разглядите тропы до города, никогда! Так что нечего тут умничать да с прищуром кивать! Вы бы и до полудня тут не дожили. Уф, и сама я злая да бешеная от этого всего.
– Якобина, – раздалось вдруг за спиной умоляюще. Я за нож схватилась и резко повернулась. – Чего?!
– Помилуй ради господа, но мы есть хотим… – взмолился Енот, а его подружка слабо закивала.
– И чего теперь? – я аж руками всплеснула. – Я тоже хочу!
– Да, но… – замялся этот дурак.
– Может быть, ты подскажешь, что тут съедобного? – прошелестела девчонка и добавила совсем тихо: – Пожалуйста…
– Да вот, травы пожуй да листьев сухих! – кивнула я под ноги.
– Не обижайся, но мы бы не стали тебя тревожить, просто… просто голод становится нестерпимым! – шут и наглел и виноватился одновременно. Вот умелец же!
– Еды нет, вся еда бегает, так просто не возьмёшь! – отрезала я и пошла дальше.
– Но может, тут орехи где-то есть, а? – догнал меня шут и, запыхаясь, попытался сравнять шаг с моим.
– Орехи, – усмехнулась я. – Орехи, может, и есть, и даже грибы, увидишь – съешь, а пока не видишь – шевели штанишками и не ной!
– А часто они попадаются? – с надеждой спросил он.
– Я бы особо не рассчитывала, – покачала я головой. – Давай уже до города доберёмся, а там таверну какую найдём, будет вам и кроватка с клопами, и пиво тёплое!
– Твои слова да богу в уши, добрая хозяюшка! – рассмеялся он. А девчонка подхватила:
– Но ведь до города мы уже в голодный обморок можем упасть!
– А ты откуда знаешь про голодный обморок? – я заржала, как конь, даже не побоялась возможных близких охотников.
Она аж вспыхнула:
– Я не в раю жила, про нужды и бедствия простого народа знаю, литературы в замке фон Готтен предостаточно!
– Литерату-у-у-уры, – презрительно протянула я и снова отрезала: – Нет!
– Что – нет? – в один голос переспросили оба два.
– Ничего нет, до города терпеть будете или жуйте, что подбёрете, но за потроха ваши я не в ответе!
И замолчала, они тоже мои уши больше не тревожили. Так и шли, похрустывая сухими ветками да пригибаясь под поваленными деревьями. Только раз остановились – напиться из ручья. Зна-а-а-аю, знаю я, как их скрючило голодной болью – вода ведь дразнит только, хуже делает! Но и не пить совсем тоже нельзя. Пусть терпят, если жить хотят. Они и терпели, больше со мной о еде не заговаривали. Опасались, должно быть, что разозлюсь и исполню угрозу свою – брошу их тут одних со своей страшной судьбой разделываться. А вот как они вообще собирались куда-то бежать? Ну не безмозглые ли петух да курица? Баран да овечка, только режь да ешь! Куда, куда б они без меня пошли? Псам в зубы? Мамаше ейной на повешенье? Да я ангел для них, и дорога без еды – уж точно не самое поганое, что могло бы с ними быть!
Возле огромного старого орехового великана я остановилась. Они озлобленно и устало уставились на меня. Я пригнула тяжёлую ветку, усыпанную ровными коричневыми котомочками:
– Вот ваша еда, налетайте!
Они аж подпрыгнули! Повезло же вам, птенцам, что орехов в этот год чистый урожай! Я и сама с удовольствием колупала съедобные свёрточки. Половина, правда, оказалась червивой и пустой, отчего мордахи кривились и языки вываливались, но всё равно удалось славно набить пузы и карманы. До города точно не пропадём, ещё раз обожраться по уши хватит! А там уже и таверна. И может, даже в одной из питейных встречу своего Габриэля и уши отрежу любой бабе, которую с него сниму! А его заставлю эти уши жрать, непосоленными, ха-ха!
Уже
