— Мы ждём твоей силы, жаждем всего естества твоей ярости! Обрушь же! Обрушь гнев свой не то, что вторглось сюда без спроса! Боги и чудовища вновь сойдутся в битве, покажи нам твою силу! — теперь я уже мог различать конкретные слова.
Нужно было перебороть силу полученных впечатлений и попросту прервать этот ритуал, но ноги не слушались, а сердце истерично билось, словно метающийся колокол, возвещающий какие-то грядущие неприятности.
— О, Мантикора! Ужас Богов! Воплощение вселенского страха! Зверь, которого боятся высшие силы! Эта кровь для тебя, эта плоть для тебя, обрети же! Обрети свою плоть и кровь, чтобы войти в этот мир, — нараспев читал Лоусон.
Эти слова про кровь резко привели меня в чувство! Ребёнок! Питера нужно было спасать, и я, наконец, поборол своё оцепенение, вернул контроль над телом и, не смотря на весь испытываемый страх от силуэта гигантской Мантикоры, я ринулся с пистолетом на преступника-колдуна.
— Не с места, Лоусон! Руки! Руки вверх, живо! Всё кончено! — закричал я, едва не приставляя дуло к его затылку.
Он загородил от меня свою лысину ладонями, которые были все алыми от свежей крови, она прямо капала на спину его куртки с его чуть расслабившихся в изгибе пальцев. Алая жидкость покрывала все бугорки и узоры линий, вселяя в меня невероятные опасения за жизнь мальчишки. Я с трясущимися губами, нервно подрагиваемым лицом, с готовностью вот-вот нажать на курок и всадить пулю ему в башку, поднимал свой взгляд, полный паники, отчаяния, некой надежды, прямо на тело, лежавшее на «алтаре» кладбищенской лавочки.
Детское тело с перерезанным горлом уже бездыханно лежало в окружении таящих свечек на некой белой подстилке типа полотенца или крупного платка, сейчас уже бывшего целиком в багряных разводах. Неподалёку аккуратно лежало и орудие убийства — небольшой ритуальный кортик из позолоченного металла, ещё не подсохший после своего многократного применения.
В груди всё так и сжалось, сердце заболело в мёртвой хватке отчаяния и холодной пустоты, ноги подкашивались и тряслись, а пальцы стремились многократно нажать на курок, чтобы пристрелить проклятого Лоусона. Даже глаза начинали слезиться от нахлынувшего горя и заодно презрения к себе, ничем не способному помочь похищенному ребёнку.
Красные отмены обильно изливались, перекошенная на бок голова пускала густую алую струйку крови изо рта, а глаза были открыты и смотрели куда-то прочь, вдаль, куда-то за пределы нашего мира, где теперь могла обитать душа несчастного мальчика…
— Сукин сын! — взревел я на убийцу.
— Вы ничего не понимаете, детектив, — произнёс он, посмевший ещё со мной разговаривать в такой момент, — Это ради всеобщего блага! Я не причиняю вред, я приношу избавление! Спасаю многие жизни, ценой всего лишь какого-то невинного дитя!
Сейчас я реально был готов его тут прямо-таки застрелить без суда и следствия. А лучше перед этим ещё избить ему физиономию до неузнаваемости. Я уже почти позабыл о проекции скалящегося полупрозрачного монстра, настолько сейчас в мире оставались лишь я и этот мерзавец, не соизволивший даже повернуться ко мне. Он принялся шептать какие-то заклинания, а я прервал его ударом рукоятки по затылку, однако вырубить его в бессознательное состояние не удалось.
— Узрите мощь Мантикоры! — говорил он с улыбкой, потирая ушибленную бритую голову кровавыми руками, — Она сразится с ней и победит! Ниш-Тхар-Огай! — снова принял он позу на коленях, но явно не по причине своего ареста, а преклоняясь пред исполинской бестией, которая будто бы вдыхала аромат крови с убиенного тела.
— Что ты натворил, безумец! — кричал я на него, переводя взгляд на морду материализующейся Мантикоры и обратно на колдуна раз за разом.
— Есть Ужас, что не ведает пощады. Есть Ужас, что неведом тем, кому предстоит с ним столкнуться! Есть Ужас, который никогда сам не ведает ужаса! И имя ему — Мантико…
Позади раздался громкий хлопок выстрела, оборвавший очередное восхваление на полуслове. Булькающее, захлёбывающееся собственной кровью мужское тело убийцы уже через секунду рухнуло вниз и распласталось, едва подрагивая конечностями. Кладбищенский сторож нажал на курок и сейчас с суровым видом смотрел на меня, опуская дымящийся ствол своего табельного оружия. Сделал то, на что у меня не хватило духу при всём обилии желания. Я всё ещё подчинялся рассудку, закону, но в таких ситуациях лучше было бы поступить по справедливости.
Думаю, даже в отчёте я напишу, что сторож выстрелил, увидев тело мальчика и занесённую руку с ножом от стоящего к нам спиной мужчины. Сделаю так, чтобы это убийство маньяка нельзя было ему предъявить, мол, он пытался помочь, хотел спасти, однако этот моральный урод нанёс ребёнку удар за ударом, рану за раной, ещё до того, как мы сюда подоспели…
Лязгнув клыкастой мордой, с недовольным и хмурящимся видом, облизываясь двумя раздвоенными языками и выдавая рычащие звериные гримасы, гигантская тварь растворялась в дымке тумана, словно её очертаний здесь никогда и не было, оставляя переливы, подобные северному сиянию, которые также быстро бледнели, выцветали и испарялись из реальности и всего окружавшего нас привычного материального мира.
Но мне не забыть её внушительного вида, никогда не смыть из памяти контуры крупного туловища с четырьмя колоннами мохнатых лап, невероятным размахом кожаных крыльев и взмывающим трубой кверху, недовольно извивающимся хвостом скорпиона.
Тварь исчезла, а два мёртвых тела остались лежать прямо здесь. Туман не спешил рассеиваться, а мне хотелось кричать от распирающей душевной боли внутри. Я не успел, всё провалил! Как же так? Та старая ведьма была права… Раскрытию дела помогла, а вот спасти ребёнка мне оказалось не под силу.
Горло сдавило отчаяньем, на душе было невероятно горько и паршиво. Медленно убрав пистолет обратно в кобуру, я пытался сдержать эмоции, чтобы слёзы не пробились сквозь многое повидавшие мужские глаза сурового сыщика. Сейчас я был попросту подавлен и не мог произнести ни слова.
— Спасибо, Руфус, — раздалось откуда-то справа из тумана.
И я немного даже ошалел, приходя в себя после случившегося, но явно признавая обладательницу этого тембра и голоса. С нескрываемым удивлением, я воззрился, как сюда, к нам, из тумана шагает с дорожки по траве знакомый женский силуэт с волосами, собранными в элегантный высокий пучок.
И она была не одна, из тумана за ней выплывали силуэты нескольких человек, в том числе в её окружении и была та самая женщина-медиум. Я всё пытался вернуть себе дар речи, чтобы хоть что-то промолвить во всей сложившейся ситуации. Обернулся на сторожа, который ей с неким подобием улыбки кивнул на слова благодарности.
— Что ж, детектив, вот вы и раскрыли это дело. Жаль, не успели вовремя, но Эмма ведь вас заранее предупреждала, настраивая на исход, — говорила Лидия Чемберлен.
— Вы? Что вы здесь делаете и… кто это с вами? — пытался я в тумане разглядеть окружение.
— Едва успели вовремя, я волновалась, что опоздаем, — только и проговорила она, ступая ближе.
Тут были и знакомые и не знакомые люди. Кто-то, кажется, даже из числа министров, другие в одеждах довольно бедных и простых. Представители самых разных слоёв общества. Человек, может быть, десять ли больше, ведь из-за тумана сложно было разглядеть.
Неужто все они представители вампирской секты? Припоминаю, как я попросил эту даму подойти к солнечному свету, а она отказалась. Не знаю уж, как она добирается до работы, но уютные стены музея, дающие укрытия, точно хорошая работа для такой вампирши.
— Вы?! — среди этой компании упырей я разглядел не кого-то там, а самого детектива Маршалла!
— Ох, Дэррил, — отвел взор усатый мерзавец, — Я же просил тебя, лучше не лезь в это болото!
— Вы же хотели услышать мои показания, — позади раздался голос сторожа, — Той ночью я застал здесь одного человека. Я знал, что он тут будет, впрочем, нет, я не знал, что он выберет для этого именно моё кладбище, скажу прямо. Но он решил сделать это именно здесь.
