Ты брось этот свой покровительственный тон. Ты прекрасно понимаешь, что я хочу сказать.
Нет, на этот раз я вообще ничего не понимаю, дорогая. У нас летний отпуск, правильно? И я глубоко убежден, что когда люди отдыхают, они должны делать то, что хотят, и быть с тем, с кем хотят, верно? В моем понимании в этом-то и заключается суть летнего отдыха.
Джесси улыбнулась. Она поняла, что все решено. Завтра, когда начнется затмение, она останется тут вместе с папой, а не полезет на гору Вашингтон со старой каргой, пожалевшей печенье, и остальными «солнцепоклонниками». Папа был на высоте, как чемпион мира по шахматам, который преподал урок талантливому любителю.
Ты тоже мог бы поехать, Том. Тогда бы и Джесси поехала.
Опасный момент. Джесси затаила дыхание.
Я не могу, дорогая. Я жду звонка от Девида Аддамса – раз… и по поводу портфолио «Бруклин фармацевтикал» – два. Это очень серьезное дело… и рискованное, кстати, тоже… вести с ними переговоры на этой стадии – все равно что играть с огнем. Буду с тобой честен: даже если бы я мог поехать, то не уверен, что поехал. Я далеко не в восторге от этой мисс Джилетт, но могу хоть как-то выносить ее присутствие, но этот засранец Слифорт… это выше моих сил.
Тише, Том!
Да не волнуйся ты, Мэдди и Вилл внизу, в игровой, а Джесси вообще сидит на террасе, вон видишь?
Джесси вдруг пришло в голову, что папа прекрасно знал акустические особенности гостиной-столовой. Знал, что Джесси сейчас слышит весь их разговор, и более того – он хотел, чтобы она их слышала. Теплые мурашки пробежали по ногам и спине.
Я так и знала, что ты опять заговоришь о Дике Слифорте. – Голос у мамы был злым и язвительным, но и веселым тоже. И от этого странного сочетания интонаций у Джесси закружилась голова. Ей казалось, что только взрослые могут совмещать такие разные чувства. Если бы чувства были едой, то у взрослых они были бы как бифштекс, залитый шоколадом, или картофельное пюре с кусочками ананаса, или рисовые мюсли с перцем чили вместо сахара. Джесси подумалось, что быть взрослым – это скорее наказание, а не какая-то там привилегия.
Это уже раздражает, Том. Этот человек пристал ко мне шесть лет назад, и он был в стельку пьян. Тогда он всегда был пьян, но теперь с этим покончено. Полли Бергерон мне говорила, что он ходит в общество анонимных алкоголиков и…
Великолепно, – сухо отрезал отец. – Может, выслать ему открытку «Скорее выздоравливай» или выдать медаль за доблесть, а, Салли?
Не передергивай. Ты чуть не сломал ему нос.
Воистину. Когда мужик спускается на кухню налить себе еще виски и видит, что какой-то вшивый алкаш одной рукой хватает его жену за задницу, а второй держится за ее грудь…
Да ладно тебе, – натянуто проговорила Салли. Но Джесси почему-то показалось, что голос у мамы был очень довольным. Все страньше и страньше. – Дело в том, что тебе давно уже пора понять, что Дик Слифорт – не демон из преисподней, и Джесси тоже пора понять, что Адриан Джилетт – всего лишь старая одинокая женщина, и тогда она ударила ее по руке только в шутку. Не заводись, Том, я не говорю, что это была хорошая шутка, наоборот… я просто хочу сказать, что Адриан этого не знала и не хотела обидеть нашу дочь.
Джесси опустила глаза и увидела, что книжка почти закрылась. Как может мама – женщина, которая с отличием окончила университет, – быть такой глупой. Для Джесси ответ был прост: не может она быть такой. Просто не может, и все. Либо она знала что-то такое, о чем не знал больше никто, либо просто отказывалась смотреть правде в глаза… но в любом случае вывод был только один: когда ей пришлось выбирать между тем, кому верить – старой соседке-карге или собственной дочери, – Салли Махо выбрала мерзкую старушенцию. Замечательно, правда?
Потому что я папина дочка, вот почему. Она поэтому говорит всю эту ерунду. Только поэтому. Но я ей сказать не смогу, а сама она и за миллион лет не догадается.
Джесси заставила себя разжать руку с книжкой. Мисс Джилетт специально шлепнула ее, она хотела ее обидеть, но папа был прав – она давно уже не боится этой старой вороны. Она собиралась добиться своего и остаться с папой, так что мамино нытье сейчас не имеет значения. Она останется тут с отцом, и ей не придется встречаться с этой старой кикиморой, и все будет именно так, как надо, потому что…
– Потому что он за меня, – прошептала она.
Да, и точка. Папа за нее. А мама против нее. Все просто.
В вечернем небе уже появлялись звезды. И Джесси с удивлением обнаружила, что сидит на террасе и слушает спор по поводу затмения и по поводу нее самой уже почти сорок пять минут. Этим вечером она открыла для себя одну интересную особенность: время летит очень быстро, когда подслушиваешь разговоры, касающиеся тебя.
Она подняла руку, сложила пальцы, словно изображая подзорную трубу, посмотрела на звезду и прошептала старое заклятие: «Хочу, чтобы мне было можно, хочу, чтобы я смогла». Ее желание уже почти исполнилось – она хотела загадать, чтобы ей разрешили остаться завтра с отцом. Они будут только вдвоем. Два человека – которые знают, что друг за друга надо стоять горой, – будут сидеть на террасе, кушать отменные гамбургеры а deux… совсем как семейная пара.
А что касается Дика Слифорта, так он потом передо мной извинился, Том. Не помню, говорила я тебе или нет…
Да говорила, но что-то я не припомню, чтобы он извинился передо мной.
Наверное, он просто боится, что ты ему башку открутишь или хотя бы попытаешься, – отозвалась Салли все тем же странным тоном – сложная смесь счастья, доброго юмора и злобной ярости. Джесси даже на мгновение удивилась, как может человек в своем уме говорить таким тоном?! И тут же оборвала эту мысль. – И еще я хочу кое-что добавить про Адриан Джилетт, прежде чем мы закончим этот разговор…
Слушаю очень внимательно…
Она мне сказала в 1959-м, то есть два года спустя, что за это время пересмотрела свои взгляды на жизнь, она не упоминала о Джесси и о том инциденте с печеньем, но мне показалось, что она пыталась извиниться.
Д-а-а-а-а? – протянул отец, это было его коронное, адвокатское «Да-а-а». – И никто из вас не подумал, дамочки, что неплохо было бы поставить в известность и Джесси… И объяснить ей, что это значит?
