И все же. Пока ключник возился с замком, отпирая клетку, я заглянул в себя и, к своему удивлению и восторгу, обнаружил, что меня не раздирают сомнения, не преследуют видения моей неминуемой смерти и не одолевает ужас. Я уже дважды устанавливал полный контроль над этой пустóтой. И сейчас мне предстояло сделать это в третий раз. Несмотря на гнев, я был спокоен и собран. И в этой тишине я обнаружил все необходимые мне слова. Они были готовы к тому, чтобы я их произнес.
Ключник отпер дверь, и я шагнул в клетку. Не успел он ее закрыть, как пустóта ринулась ко мне, громыхая цепью, как злобное привидение.
Язык, только не подведи.
Я поднял руку, прикрывая рот, и на гортанном языке пустот произнес:
Остановись.
Пустóта остановилась.
Сидеть, – скомандовал я.
Она села.
Я с облегчением вздохнул. Волноваться было не о чем. Восстановить связь оказалось так же легко, как управлять старой и покорной лошадью. Когда я управлял этим чудовищем, мне казалось, я борюсь с кем-то гораздо младше себя. Мой соперник вырывался и извивался, но был настолько слабее, что не представлял для меня никакой опасности. С другой стороны, легкость, с которой я контролировал пустóту, сама по себе представляла серьезную проблему. Я понимал, что не смогу вывести ее из клетки, если только мне не удастся убедить всех присутствующих в том, что она мертва и не представляет ни малейшей опасности. И никто не поверил бы в то, что она умерла, если бы победа досталась мне слишком легко. Я был костлявым пацаном, который даже не воспользовался амброзией. Я не мог убить ее одним ударом кулака. Чтобы мой план сработал, мне было необходимо устроить представление.
Как же мне ее «убить»? – спрашивал я себя. Разумеется, только не голыми руками. Обшарив клетку взглядом в поисках идей, я увидел нож предыдущего бойца, оставшийся лежать возле железного столба. Вот только возле столба сидела пустóта. Я набрал пригоршню камней, неожиданно подбежал к пустóте и бросил в нее камни.
Угол, – произнес я, снова прикрыв рот. Пустóта повернулась и кинулась в угол, что для зрителей означало только то, что я ее напугал. Бросившись к столбу, я схватил нож и отбежал назад. Этот геройский поступок заслужил мне свист кого-то из зрителей.
Гнев, – произнес я, и пустóта взревела, раскачивая языками, как будто моя дерзость ее разъярила. Я нашел глазами Эмму и увидел, что она пробирается к ключнику.
Отлично.
Мне было необходимо поставить себя в затруднительное положение.
Нападай на меня, – приказал я, и когда пустóта сделала несколько прыжков в моем направлении, я распорядился, чтобы она метнула язык и схватила меня за ногу.
Она так и сделала. Язык обжег мне кожу, дважды обвившись вокруг голени. Затем я приказал сбить меня с ног и подтащить к себе. Пустóта повиновалась, а я старательно изображал попытки ухватиться хоть за что-нибудь.
Оказавшись у железного столба, я обхватил его обеими руками.
– Тяни, – скомандовал я. – Не сильно.
Хотя я выражал свои пожелания в высшей степени схематично, пустóта, похоже, отлично понимала, чего я от нее хочу. Казалось, что, рисуя себе ее действия, а затем произнося вслух пару слов, я был способен передать ей целый параграф информации. Поэтому, когда пустóта потянула вверх, поднимая мое тело в воздух, а я прильнул к столбу, это выглядело именно так, как я себе изначально представил.
А я уже неплохо с этим справляюсь, – удовлетворенно подумал я.
Несколько секунд я сопротивлялся и стонал, надеясь, что мои мучения выглядят достаточно натурально, после чего выпустил столб. Толпа, ожидая, что самый короткий за сегодня поединок вот-вот окончится моей смертью, начала улюлюкать и осыпать меня оскорблениями.
Пора было переходить к решительным действиям.
Нога, – пробормотал я. Пустóта снова опутала мою ногу.
Тяни.
Она начала подтаскивать меня к себе, а я брыкался и размахивал руками.
Рот.
Она открыла рот, как будто собираясь проглотить меня целиком. Я стремительно извернулся и ударил ножом по языку вокруг моей щиколотки. На самом деле я ее не поранил, но приказал ей выпустить мою ногу и завизжать, как резаной. Пустóта повиновалась, издав ужасающий скрежет и втянув языки обратно в пасть. Лично мне все это показалось дурной пантомимой – между моей командой и реакцией пустóты возникла секундная пауза. Но судя по всему, толпа в очередной раз купилась. Презрительное улюлюканье перешло в крики ободрения. Поединок становился все интереснее, и, похоже, зрители решили, что у этого аутсайдера все же есть шансы.
В отчаянной надежде, что разыгрываемый мной спектакль не напоминает боевую сцену из низкобюджетного фильма, я организовал обмен ударами с пустóтой. Я бросился на нее, и она повергла меня на землю. Я махнул ножом, и она попятилась. Мы начали кружить по клетке, а она завывала, размахивая языками. Одним из языков она даже подняла меня в воздух и (очень осторожно) трясла, пока я не ударил по языку ножом (понарошку) и она (пожалуй, чересчур осторожно) снова меня не выронила.
Улучив момент, я снова покосился на Эмму. Она стояла в группе бойцов рядом с ключником. Поймав мой взгляд, она провела по горлу ребром ладони.
Хватит валять дурака.
Точно. Пора с этим заканчивать. Я сделал глубокий вдох, собрался с духом и приготовился к грандиозному завершению поединка.
Я бросился на пустóту с поднятым ножом. Она махнула языком, пытаясь исполнить подсечку, но я благополучно через него перепрыгнул. Второй язык уже летел мне в голову, но я успел от него увернуться.
Все по плану.
Далее я собирался перепрыгнуть через очередной язык у меня под ногами и сделать вид, что бью пустóту ножом в сердце. Но вместо этого этот язык ударил меня прямо в грудь с силой профессионального боксера-тяжеловеса, и я отлетел назад, упав на спину. Удар оглушил меня и вышиб из моих легких весь воздух. Толпа ликовала.
Назад, – пытался и не мог произнести я.
В следующую секунду она уже нависла надо мной, распахнув свои ужасные челюсти, из которых рвался жуткий гневный рев. Ей удалось на мгновение сбросить мое ярмо, которое успело ей изрядно надоесть. Мне необходимо было как можно скорее вернуть ситуацию под контроль, но ее языки пригвоздили к земле мои руки и одну ногу, и весь ее арсенал сверкающих зубов уже был готов сомкнуться у меня на лице. Мне едва удалось сделать вдох, и мои легкие наполнились зловонием пустóты. Поэтому вместо того, чтобы заговорить, я поперхнулся.
Она бы меня прикончила, если бы не странная особенность ее анатомии: к счастью, вытянутые языки не позволяли ей сомкнуть челюсти у меня на голове. Как только я ощутил, что язык высвобождает мою руку – ту самую руку, в которой я продолжал сжимать нож, – я сделал единственное, что могло спасти мне жизнь.
Я махнул рукой вверх и вонзил нож пустóте в горло. Она завизжала и покатилась по земле. Языки взвились вверх, хватаясь за нож.
Толпа обезумела от восторга.
Мне наконец-то удалось вдохнуть полной грудью, и я сел, глядя на корчащуюся в нескольких ярдах от меня пустóту. Из раны в ее горле хлестала черная кровь. Я понял, что, скорее всего, убил это существо. Убил его по-настоящему, что настолько расходилось с моими истинными намерениями, что я не испытал ни малейшего удовлетворения, наверняка охватившего бы меня, сделай я это при иных обстоятельствах. Боковым зрением я видел Харона, делавшего мне знаки, на любом языке мира означавшие – ты только что все испортил.
Я вскочил, твердо решив спасти то, что еще подлежало спасению. Снова установив контроль над пустóтой, я приказал ей расслабиться. Затем я внушил ей, что она не испытывает боли. Постепенно она успокоилась и ее языки упали на землю. Приблизившись к ней, я вытащил из ее горла свой окровавленный нож и поднял его вверх в знак своей победы. Толпа взревела, а я изо всех сил попытался изобразить на своем лице торжество победителя, потому что на самом деле я испытывал глубочайшую горечь поражения. При мысли о том, что я только что лишил наших друзей шанса на спасение, у меня все холодело внутри.
