класса. Завидев её в аудитории, кто-то из них, не скрываясь, громко заявил: «О-о, а вот и сестра уголовничка!». А для тех, кто видел её впервые, тут же дали красочные пояснения, припомнив и «психичку».
Девушка еле досидела до конца занятий и сбежала прочь, сюда, в парк. Отчаявшись освободиться от бури захлестнувших её чувств: отчаяния, горя и ненависти.
— Ненавижу. Твари, — сквозь зубы выдавила из себя Лина, так стиснув смартфон, вдавив пальцы в дисплей, что по тому радужные разводы пошли.
Лина тупо, не мигая, несколько секунд смотрела на свои руки — белые по сравнению с тканью джинсов и манжетами курточки. Кое-как заставила себя расслабиться и смотрела, как исчезают многоцветные оттиски на дисплее, пока снова не стала видна заставка: одинокое дерево на фоне туманного пейзажа. Крона сзади подсвечена неярким солнцем — и больше ничего и никого. Ни птиц, ни животных. Ни людей.
Кольнуло вдруг — тонко, остро и ярко, из того уголка памяти, которого Лина все эти годы старалась даже мимолётно не касаться. И вот…
«…захочешь посмотреть на мир без людей… сделай чёрно-белое фото…»
Голос деда прозвучал так, словно он рядом сидел. Лина вздрогнула, оглянулась. Но на краешке досок, подморённых до тёмно-шоколадного, сидел только любопытный голубь. Вертел головой, глядя на девушку то одним, то другим круглым оранжевым глазом. Стоило ей шевельнуться снова, взмыл, шумно, со свистом хлопая крыльями.
Лина провожала его взглядом, как он летел над прозрачными верхушками берёз, метнулся куда-то в сторону. Потом она медленно перевела взгляд на смартфон, в правый нижний угол с иконкой фотоаппарата.
После того, как Ксения объяснила, как использовать камеры гаджета, Лина фотографировала всего пару-тройку раз. Снимки тут же удаляла. Поэтому с настройками пришлось повозиться, пока она нашла, как сменить режим на чёрно-белый. Девушка ощутила странную внутреннюю дрожь, когда картинка на дисплее мгновенно изменилась, утратив всю палитру цветов, кроме чёрного, белого и переливов серого между ними. Лина подняла взгляд, сравнивая: вот прудик с россыпью жёлтых листьев по берегам и воде; в глубину вода становится зеленовато-болотной; выглядывающие у кромки декоративные валуны — наоборот, изумрудно-яркие от наросшей тины. На том берегу несколько скамеек — бирюзово-голубая, солнечно-жёлтая и третья всех цветов радуги. Над раздвоенным руслом, откуда вода из прудика рушилась дальше по склону, выгнулись горбики двух мостиков. На художественно переплетённых прутьях — замки «на вечную любовь»: серые, латунно-золотистые, красные. Над всем этим — небо, того оттенка голубого, который появляется только осенью.
А на дисплее телефона — словно совсем другой мир, странно отконтуренный, жёсткий. Беспощадный.
Лина подняла телефон, «прицелилась», коснулась сенсорной кнопки. Вместо щелчка затвора раздался звук фотовспышки — и чёрно-белый мир застыл во всей своей чарующе-мрачной, словно обнажённой, красоте. Толком не всмотревшись в полученный снимок, Лина подхватилась на ноги и, словно себя не помня, стала снимать всё подряд.
Вот за спиной над кронами берёз выплывает фрагмент колеса обозрения. Вспышка! А вот отражение того же колеса — в поверхности прудика. Вспышка! Лестница, сложенная из нарочито грубых, словно мегалитических камней… Абстрактные скульптуры, жутковато белеющие среди сосен и кустов… Вид на колесо с другого ракурса, снизу от лестницы… Сорочье перо, чернеющее на траве… Выложенная фигурным кирпичом дорожка, сбегающая вниз, под горку и скрывающаяся за поворотом. Вспышка! Вспышка! Вспышка!
Крутанувшись на месте, Лина нацелилась на верхнюю часть дорожки: та словно обрывалась в небо. И тут из кустов вывалился дядька в спортивном костюме, со спаниелем на поводке. Камера телефона «полыхнула», девушка ойкнула. Дядька мазнул по ней безразличным взглядом и трусцой побежал себе вниз по треку, слегка поддёргивая поводок. Лопоухий пёс попытался на ходу принюхаться к застывшей с телефоном в руках девушке, негромко брехнул и поспешил выровняться с хозяином.
Лина ощутила, как заполыхали щёки, уши, а за ними — и шея. С такой-то кожей любая сильная эмоция превращала её в натуральный мухомор. Поэтому она поспешила убраться с открытого места, а ноги — по привычке понесли к прудику. Очнулась она на бережку с яркими скамейками, замерев возле солнечно-жёлтой скамейки. Она не замечала, как вцепилась в крашенную спинку скамейки пальцами. Смотрела, как в вышине медленно плывут кабинки «чёртова колеса». Сил перебраться хоть через мостики, хоть в обход туда, на свою скамейку, у неё вдруг не осталось. Не дойдёт, или споткнётся и скатится вниз по склону прямо в мутноватую воду.
Поэтому Лина даже не села — обрушилась на скамейку. Телефон в руках казался почти обжигающе горячим — то ли от её рук, то ли и вправду перегрелся. Девушка отдышалась, помахала себе в лицо ладонью, остужая щёки. И с какой-то неуместной робостью — открыла фотогалерею телефона. Там было всего девять снимков, хотя Лине казалось, что должно быть не меньше сотни. Медленно листая их, девушка с головой погружалась в переставший быть знакомым, чёрно-белый — монохромный — мир. Кое-где камера явно не справлялась с балансом белого, и на этих снимках небо выглядело каким-то сумеречным. На другом — не было видно несущей конструкции колеса, и цепочка кабинок словно зависла в этой безвременной пустоте. Тени же в дальних участках кадра выглядели как-то по-особенному плотно и непроглядно.
Лина дошла до девятой фоторафии и поморщилась: любитель пробежек с собакой всё-таки попал в кадр. Правда, выглядели оба размытым пятном, а задний фон и дорожка наоборот — чёткие, словно очерченные. Прищурившись, девушка с некоторым удивлением отметила, что ноги мужчины и лапы пса не касаются земли В этом снимок можно было счесть даже удачным, словно она призраков сфотографировала. Поэтому-то и не стала удалять. Но миг спустя возникло смутное и какое-то почти злобное чувство. Лине было неприятно, что череду безлюдных фотографий — завершает эта.
Девушка не любила фотографироваться даже в режиме селфи. «Себя-а-ааашки-иии!» — весело блеяла Лейла, у которой к старшим классам уже был свой телефон с камерой. Лейка оказалась махровой фанаткой селфи, делала не по одному десятку снимков в день. Привлечь к этому Лину никак не удавалось, и Бармалейка всё норовила щёлкнуть подружку исподтишка. А потом они устраивали визгливую возню, когда Линка пыталась отнять у хохочущей Лейлы телефон или заставить удалить все фото с её белым лицом…
Лина слабо улыбнулась, одновременно ощутив новый укол обиды: с момента переезда Лейла ни разу не позвонила на домашний телефон, не прислала ни одного письма, хотя честно записала адрес Останкиных. Девушка отмахнулась от очередного тягостного переживания, а заодно — от въевшегося намертво внутреннего протеста против снимков с собой.
Переключила камеры и поджала губы, когда на
