Дашка прыснула в кулак, но тут же нацепила на себя невозмутимый вид. «Солярис» прогрелся уже раз двадцать, а подруга то и дело только бегала то запускать, то выключать двигатель. Это она зря. Я заранее предупреждала, что пока Ваську на труповозке дождемся, половину бензина сожжем. А ехать неблизко. До Москвы часов восемь, а со скоростью труповозки – все двенадцать.
– А ну и правильно, – махнула рукой баб Клава, а в ее взгялде блеснули искорки, – ты не бухти, Лешка. Кузнечик у нас вон какая, – баб Клава многозначительно закатила глаза, как бы демонстрируя, какая я, – все успеет. А дядьку по-человечески схоронить – это правильно. Ни одной ж души родной у него, окромя Симки-то.
– Швы же, – тяжело вздохнул дядь Леша, а баб Клава уперлась руками в бока.
– Вот заладил-то. Кузнечик вона, необычная у нас. Ей, может, швы твои вообще до места одного.
– Клавка, не гунди, – хрюкнул дядь Леша, подавившись табачным дымом, – девку-то свою отпускаем, не чужую какую. А раскроются? Ей вон, день в дороге ехать! А потом че?
– А потом Москва, – улыбнулась я старику, – залатают, если что, не переживайте.
И все снова замолчали. Нинка с Петькой, взяв Маринку за руку, ходили кругами, о чем-то тихо перешептываясь, а мне почему-то стало свободно. Они все, даже Мишка, что тихо наблюдал за своими детьми, дарили чувство какого-то спокойствия. Смотришь на них, и кажется, что все будет хорошо.
На тень вдалеке я стараюсь не обращать внимания.
– Вы не переживайте. Пока меня не будет, за вами Вагнер присмотрит. Он хоть и вампир, но дядя ему доверял. Вряд ли теперь кто-то сильнее его найдется. Древняя раса вымерла вместе с Самсоном, а все остальные сейчас не будут вступать в открытый конфликт. Они больше на политике сосредоточены. Получение донорской крови, легализация прав на жизнь, вегетарианство, – пожимаю плечами я, а баб Клава тяжело вздыхает, приобнимая меня за плечи.
– Ты возвращайся к нам, Кузнечик, – говорит Мишка, перебирая руками траву около себя, – нечего тебе в Москве той делать. Не хочешь в вампирском доме жить, вон к нам можешь переехать.
Не верят. То ли чувствуют, что не знаю я, что дальше будет, то ли на лице у меня это написано. А от этих слов вдруг становится тепло, будто в детстве, когда мама на ночь одеялом укутывает и края подтыкает.
– Или ко мне, – подхватывает баб Клава, а я улыбаюсь, – не, ну а что. Сын бывает, конечно, заедет, но ничего, у меня всем места хватит. Опять же, участкового дом, – она не называет имени Палыча, а я понимающе киваю, – найдем куда пристроить.
– Воздух тут, опять же, – протягивает дядь Леша, разглядывая горящий кончик сигареты, – твоему организму полезно. Опять же, кто Мишке вкатит, если за старое возьмется.
И мы все смеемся. Отпуская скопившееся напряжение, открыто, а некоторые до слез. Затихаем и снова продолжаем говорить. Вспоминаем смешное, договариваемся о будущем. Мишка бьет себя в грудь, что хоть десять вампиров отгонять его будут, а крыльцо на доме он все одно приладит. Баб Клава вспоминает молодость, а я улыбаюсь. Хорошо у нас в деревне. Очень хорошо.
Тарахтение двигателя старенькой «Газели», что здесь служит труповозкой, врывается в наш разговор, но уже не становится так грустно. Васька выпрыгивает из кабины, выкатив грудь колесом при виде закатывающей глаза Дашки, а я не могу сдержать смех. Подруга у меня пожирательница сердец. На мой смех Дашка, обидевшись, отворачивается.
– Да вернусь я, – потянувшись обнять дядь Лешу, я шиплю, тут же хватаясь за бок, – все хорошо будет.
– Ты помни, что у тебя еще и сотрясение, – серьезно говорит дядь Леша, а я тихонько киваю, – вот в жизни бы не отпустил тебя. Но с тобой же не поспоришь.
Это правда. Поэтому достаточно странно, что меня так быстро выпустили. Я даже думала, не приложил ли к этому внушение Вагнер. Баб Клава говорила, что он был в больнице, когда меня зашивали, но на глаза мне не попадался.
«В последний раз, когда я сделал все, как ты просила, все закончилась крахом».
Это последнее, что сказал Вагнер перед тем, как выполнить мою просьбу. Исчезнуть. Правда, это не помешало ему сегодня прийти сюда.
«Ты просто привык».
Я помню, как сказала это. Помню и какие чувства тогда испытывала.
«Поэтому ты полюбила вампира?»
Нет, Вагнер, не поэтому. А потому что почему-то позволила себе думать о тебе, как о человеке. Непонятно мне было, кто вы. Несмотря ни на что, до момента, сломавшего мою жизнь, я не оценивала вашу реальную суть. А теперь оцениваю.
И ничего не чувствую.
«Вспомни».
Из-за этих слов сейчас я терплю то, что ты разглядываешь меня издали. Это изначально моя ошибка – разрешить себе думать о тебе так. Все, что у меня есть сейчас – это стыд. Мне стыдно перед тобой, что я втянула тебя в это. Я не знаю, какое чувство живет теперь в тебе, но хочу быть эгоистом. Не хочу видеть тебя никогда. Поэтому смотри, Вагнер.
Обнявшись со всеми жителями деревни, я окидываю взглядом все еще раз. Да, мне не грустно. Я уже приняла решение, что вернусь. Васька, уловив сигнал, запрыгнул в газель, а мы с Дашкой синхронно закрыли двери «Соляриса». Послав поцелуй своему отражению, Дашка подняла козырек и, включив передачу, тронулась с места.
Разложив сиденье, я поерзала, ища более удобное положение. Смесь сотрясения, раны в боку, усталости и старых болячек делали эту процедуру необходимостью. Выдержать столько времени в дороге с таким коктейлем вряд ли будет легко, но я справлюсь.
Дядя сделал все для меня. Ради него можно немного и потерпеть.
Я разглядываю профиль подруги, наблюдая за ее сосредоточенными движениями. На улице сумерки. Самое неприятное время для поездки, по моему мнению. Солнечный свет уже так не освещает, а света слабеньких фар недостаточно для четкой картинки. Но основную часть пути мы должны успеть преодолеть ночью. Дашка специально спала с того самого момента, как меня привезли в больницу.
– Ты не жалеешь? – спрашивает Дашка а я хмурюсь, не понимая вопрос. – Ну, я о Сергее, – заметив мой недоуменный взгляд, Дашка вновь внимательно разглядывает дорогу, – нет, ну неужели ты думала, что баб Клава не рассказала всему свету о том, что Сергей нарезает круги у больницы, но почему-то к тебе не заходит. Не так сложно сложить дважды два.
«Газель» Васьки резво проносится мимо нас, обгоняя, а Дашка улыбается. Опачки, кажется, подруге пришелся по душе простой деревенский парень. Искала себе принца на белом коне, а нашла Ваську на синем тракторе. Ну, в данном случае, на «Газели».
– Мне не о чем жалеть, Даш, – я пожимаю плечами, осторожно поворачиваясь набок.
– Знаешь, мне кажется, ты правда его любила, – вздыхает Дашка, а я задумчиво смотрю вперед, – просто это как-то странно, что ли. До встречи с ним ты и слышать ничего не хотела об отношениях. Нет, все понятно, сколько вы там вместе провели? Год? Полгода? Я не знаю подробностей, но мне казалось, что это что-то настоящее.
– Думаю, так и было.
Дашка мельком смотрит на меня, но тут же возвращает взгляд на дорогу.
– Тогда в чем дело? Нет, хорошо, я понимаю все эти романтические метания. Он – вампир, ты – человек. Просто «Сумерки» какие-то, но…
– Ключевое слово «было», Даш. В том-то и дело, что я – человек. Мне свойственно разочаровываться, расстраиваться, забывать. Меня не тянет к нему больше, понимаешь? – Дашка закусывает губу и кивает. – У тебя тоже много чего было «настоящего». И? Мы не в сказке, а я, видимо, не из однолюбов, вот и все. И метания – вампир, не вампир, тут совсем не имеют значения.
– То есть будь он человеком, – хмурится Дашка, а я киваю.
– Да, Даш. Будь он человеком – я бы тоже попросила его уйти. Единственная причина – я его не люблю.
Дашка перебирает пальцами по рулю, а я разглядываю пейзаж за окном. Мой дом – самый красивый. Чувство тепла и наполненности не покидает на протяжении пути по узкой дороге среди леса. Я наконец-то испытываю это. Хочу куда-то вернуться.
– А он? – шепчет Дашка, а я моргаю, вспоминая, о чем она.
