Впрочем, в витрине я не приметила ни одного ценника.
– Мне не нравится этот магазин, – сказала мама. – Жизни в нем нет. – Подобные сугубо германские велеречивости наверняка царапали насквозь британские уши папы, и он решил стоять на своем либо в пику матери, либо и вправду опасаясь за семейный бюджет.
– Подарок для Константина так же важен, как для Лины, – твердо заявил он. – Давайте зайдем.
После слепящего зноя шоссе полумрак в магазине казался чем-то непривычным и странным. Принюхавшись, я поняла, что весь магазин провонял. Создавалось впечатление, что никак и ничем нельзя было его вытравить – этот густой, многосоставный дух типичного универсама с английской окраины. Дух, с одной стороны, крепкий, с другой – увядший, ненастойчивый. До сих пор его помню.
– Вообще, нас никто не заставляет что-то тут брать, – заметил папа, – но кто, скажите мне, запретит нам оглядеться?
Хоть Гарри Селфридж [62] и ввел это правило в обиход, широкого распространения оно еще не получило. И здешний хозяин, как я сразу поняла, едва ли его разделял. Он оказался куда моложе, чем я себе представляла – мне-то заочно привиделся низенький седобородый старичок, этакий гном, – но его не красили ни лысина, ни бледность, ни следы чего-то вроде печной сажи на одежде. Серый костюм был весь помят, а на ногах вместо нормальной обуви красовались домашние тапочки.
– Осмотритесь, дети, – сказал отец. – Не торопитесь. Не каждый день мы покупаем подарки.
Я заметила, что мама до сих пор стоит в дверном проеме, не переступая порог.
– Хочу провода, – уперся Константин.
– Убедись сперва, что здесь нет чего-нибудь поинтересней.
Мой брат, держа за спиной свою книгу, скучающе отвернулся и зашаркал по полу ногой. Мне не оставалось ничего другого, кроме как поддержать отца. Не отходя от него далеко, я начала застенчиво осматриваться. Хозяин универмага молчал и не сводил с меня глаз – в сумеречной атмосфере помещения казавшихся шариками из бесцветного стекла.
– Послушайте, тот игрушечный телеграф в витрине, – решился наконец обратиться к этому человеку папа, припертый братом к стенке, – сколько он стоит?
– Он не продается, – бросил хозяин.
– Зачем же вы его поместили в витрину?
– Чтобы радовал глаз.
«Он это серьезно?» – задалась я про себя вопросом.
– Даже если он не продается, может быть, вы могли бы продать его мне? – спросил мой отец, глава семьи кочевников, изображая на лице улыбку Ротшильда. – Видите ли, мой сын без ума от игрушечных телеграфов…
– Мне очень жаль, – отрезал продавец.
– Это ваш магазин? В смысле, вы хозяин тут?
– Так точно.
– Допустим, я вас услышал, – сказал отец, меняя тон с надменного на жалобный.
– Это часть украшения витрины. Это – не на продажу.
Краем уха я слушала их разговор, робко озираясь по сторонам. В глубине магазина серая кружевная занавеска плотно закрывала окно, судя по лившемуся из него тусклому свету, глядевшее в чей-то жилой двор. Тогда-то, в этом приглушенном сиянии, мне на глаза и попался огромный кукольный дом. Я влюбилась в него сразу же. Куклы, может, и не по мне – но ничего лучше и взрослее этого игрушечного жилища во всем магазине все равно было не сыскать.
Поверх длинных, идеально прямых стен дома нависала зубчатая крыша. Мастер, сделавший это чудо, не поскупился на окошки – и все они были интересной арочной формы. Дом в неоготическом стиле – пожалуй, самый настоящий фамильный замок! – был окрашен «под камень»: серый, но не такой беспросветный, как окружающая его серость. Входную двустворчатую дверь украшал маленький классический портик. Первым взглядом сложно было охватить весь дом целиком, ибо красивую игрушку – увы, такую же пыльную, как и всё кругом, – задвинули в самый угол широкой полки. Не спеша я изучила глазами две его стены; две другие льнули к темным стенам самого магазина. Из окна второго этажа, с той стороны, что была не видна издалека, свисала поникшая и растрепанная кукла. Мне никогда еще не доводилось видеть настоящий дом, похожий на этот, не говоря уже о кукольных – почти всегда напоминавших особняк в Джерардс-Кросс [63], построенный более удачливым, чем мой отец, дядюшкой. Да, тот помпезный дядюшкин дом определенно сильнее смахивал на игрушку, чем исполненная сурового величия обитель передо мной.
– Лина, очнись, – позвал меня голос матери. Оказалось, она стояла прямо за моей спиной.
– А можно прибавить света? – спросил отец у хозяина.
Щелкнул выключатель.
Дом был великолепен. Все всякого сомнения, он стоил сумасшедших денег.
– Похоже на макет тюрьмы Пентонвилл [64], – заметил отец.
– Невероятно красивый, – сказала я. – Пап, как же мне он нравится.
– Депрессивнее игрушки в жизни не видел.
– Можно воображать, что живешь там. И устраиваешь балы и маскарады. – Нечто подобное (да еще и с таким пылом) ляпнуть мог только ребенок из бедной семьи, и это выдало нас с головой.
– Сколько он стоит? – спросила мама у хозяина, стоявшего в сторонке с угрюмым видом, сцепив пальцы в замок.
– Ну, это подержанная вещь, – ответил он. – Через уйму рук прошла. Одна леди его сюда принесла – сказала, надобно поскорее сбыть. Вы подумайте, оно вам нужно…
– А что, если «нужно»? – вспылил папа. – Или у вас не магазин, а музей – совсем ничего не купишь?
– Забирайте его за фунт. – Хозяин пожал плечами. – Я вам еще спасибо за это скажу, что место освободили.
– Там из окна кто-то выглядывает, – заметил Константин, осматривавший дом с прищуром архитектора или даже торговца недвижимостью.
– В нем полно кукол, – сказал хозяин. – Накидали внутрь. Ну что, сможете его увезти?
– Прямо сейчас – нет, – сказал отец. – Но я кого-нибудь за ним пришлю.
Этим «кем-нибудь», как я сразу поняла, будет фермер Мун – хозяин вместительного, крытого брезентом грузовичка, с которым отец, бывало, сходился в дружеских битвах на местном паттинг-грине [65].
– Ты точно его хочешь? – поинтересовалась мама.
– А что, он займет слишком много места?
Она покачала головой. В самом деле, наш дом, пусть и отживший свой век, был для нас даже слишком велик.
– Тогда… пожалуйста, мам!
Бедняга братец так и остался ни с чем.
К счастью, все двери в нашем доме были достаточно широки, так что Мун и паренек-разносчик, назначенный по такому случаю ему в помощники, сумели осторожно водрузить мой подарок на положенное место, не помяв его и даже не поцарапав стену рядом, на которой мама совсем недавно подновила краску. Я заметила, что кукла на втором этаже проявила благоразумие, отойдя от окна.
Родители разрешили поставить мне мой дворец в самой большой из трех имеющихся в доме комнат для гостей – там, где
