меня Шики и исчез.
Словно плетью меня огрел.
Возле моих ног все еще была кровь Шепчущего – человека, чьей жизнью я купила себе отряд наемных убийц. Добрая, да.
Меня опять затошнило – теперь уже от отвращения к себе. Я начала понимать принца. Он-то, говорят, был добрый, но слабак. Я же стремлюсь стать сильнее и все больше теряю человеческий облик. Что же дальше будет?..
Матушка снова позвала меня на чашку чая в Восточный дворец. Спросила, как там Мэйлин, ее милая протеже. Подтвердила, что она бесприданница, но это даже удобно: раньше императоры женились как раз на таких бедняжках. Хорошо же: их родня на власть претендовать не будет.
Я сказала, что Мэйлин – девушка, безусловно, милая и очень мне нравится, но торопиться, наверное, со свадьбой все же не стоит. Королева рассмеялась, и больше мы об этом не говорили. Сильнее ее волновали грудные боли принца – государыня даже настой сварила, и я без задней мысли его выпила. Боли последнее время и правда замучили, а от настоя их как рукой сняло.
Королева пообещала, что сварит еще. Смотрела ласково, гладила по щеке, улыбалась. Любит она сына, так любит… Была ли у меня такая мать в прошлой жизни? Почему-то кажется, что нет.
С Мэйлин мы вечером встретились в том же павильоне – застолбили, видать, наши с мамой слуги это местечко.
Смотрели на звезды.
Она уже все знала и, что любопытно, не была рада.
– Ваше Высочество, прошу вас, – сказала она грустно, – я не гожусь в императрицы. Я не достойна.
– Почему же?
– Я звезды больше людей люблю. – Мэйлин ткнула узким пальчиком в небо.
– И что? Отвечают взаимностью? – вырвалось у меня.
Девушка бросила на меня хмурый взгляд и промолчала.
– Расскажите, – попросила я и улеглась на подушки рядом с Мэйлин, – про звезды. Вдруг и я их полюблю больше людей. Кажется, это несложно.
Может, и стоило сказать матери, что не по душе мне ее протеже, пусть другую предлагает. И еще, еще… Земля подо мной и так шатается, а если заметят, что фаворитку завела… Нехорошо.
Пусть и нравился мне этот спокойный голос, и хорошо было с Мэйлин, и рассказывала она действительно интересно, но кого-то она мне напоминала. Как будто из прошлой жизни, кого-то близкого, родного, кого я любила. Кто теперь, возможно, плачет обо мне.
Нет, милосерднее прогнать эти мысли. Важно лишь, что за те три часа в компании невесты, будущей императрицы, я отдохнула как никогда за эти дни. И сама, не чинясь, пригласила ее встретиться здесь же завтра.
– Ваше Высочество, – сказала Мэйлин грустно и просто, – не надо. Не впутывайте меня в это. Я лучше в гарем пойду, если нравлюсь вам, но не нужно мне быть императрицей. Меня же убьют.
Я не сказала, что защищу ее – это было бы неправдой, я себя-то защитить не могу. Я ничего не сказала – просто ушла.
Дура я дура! Ли же специально отослала, а эту… Ну нравится мне Мэйлин, хорошая девочка, интересная. Не могу я от нее отказаться – она как глоток свежего воздуха. Не могу!
Черствая я сволочь. У меня ведь даже голова в ее присутствии в кои-то веки не болела.
Может, все еще наладится? Наместники будут моими, юрэй крепко их напугают; Шики приведет Пауков, а императора мы к ногтю прижмем и вздохну я свободно… Ну а вдруг?
Эти записки дарят покой. С собой потом в спальню листы возьму, еще допишу – успокаивает меня этот дневник. Пожалуй, даже лучше Мэйлин. Надо бы еще стихи принца повторить перед сном. Есть там один про одинокую зимнюю вишню на горном склоне – словно обо мне. Нет, несправедлива я к нему, вон он какие стихи писал. А я только и могу, что трепыхаться, как рыба без воды.
Только он умер, а я еще живая.
Завтра явлюсь к государю без приглашения… Или нет, сразу к левому министру, потом к правому, а потом к канцлеру – и дальше вместе пойдем. Если наместники живые еще…
Зимняя вишня на склоне, цветешь ты одиноко…
Принцесса Намонаки
(почти как та вишня)
Два часа спустя, в спальне принца
Голову Шики прибили к окну здоровенной такой палкой… Копьем.
Господи!
Десятый день шестой Луны
Император всех надул, сделал финт ушами.
Точнее, как тут говорят, научил каппу плавать. То есть это я научила, каппа же всегда умеет плавать, она местная водная нежить. И я, тоже по-местному, бумажный тигр. Дура, короче.
Мне донесли, что советники и правда погибли этой ночью, еще до моего возращения из гарема. Тогда же император взял заложников у всех, даже мало-мальски значимых, чиновников. Любимую мать министра, например. Или сестру. А чтобы им не было скучно, всех потенциальных будущих наместников – сыновей и братьев тех, что погибли, – предусмотрительный государь тоже упек за решетку. На всякий случай. Он назвал это необходимой предосторожностью, а то в стране неспокойно. «Погостите пока у меня, а я вашей армией покомандую».
Умно. И спорить с ним никто не стал: он же Сын Солнца – кто, как не он, справится с нечистой силой? У меня язык отнялся, когда я это узнала. Очень хотелось кричать, даже орать от отчаяния, но голос иссяк. Я смотрела на голову Шики, которую двое стражников и четверо слуг никак не могли снять со стены – то есть вытащить копье – и думала, что это конец.
Спустя час ко мне явился император. Час, за который я так ничего дельного не придумала. Бежать было некуда: нас окружили и охраняли полчища тех самых заложников.
Рен уговорила меня вернуться в гарем. «Господин, – молила она, – вы должны выглядеть непричастным». Читай: «веселящимся идиотом». И добавляла: «Если государь сомневается…» Я понимала, что сомневаться государь точно не будет, но перестать играть уже не могла, потому и отправилась в гарем, устроив там за час разнузданную пирушку. Дескать, принц действительно веселится и ни о каких ужасах вроде дворцового переворота не помышляет.
Надо знать императора, чтобы понять: это не сработает. Он явился ко мне лично с отрядом стражи. И прямо на моих глазах они вырезали весь гарем. Весь, вы представляете?! Сотни девиц и их служанок, которые даже не сопротивлялись. Это была такая красочная мясорубка – все юрэй позавидуют! Трупы на шелковых подушках, брызги на разрисованных створках, алая и липкая от крови циновка и удушливый запах грязи.
Я смотрела на все это, не вставая из-за
