со стороны — белая, точнее, почти бесцветная от рождения, в светлой ветровке и джинсах. Не слишком-то и отличается от естественной палитры
Монохрома. Особенно если не двигаться.
Тень колыхнулась, перетекла в очередной раз, сделала движение, которое показалось Лине смутно знакомым. Если бы у тени были руки, она бы их сейчас поднимала к голове, к лицу, к глазам — если бы те у неё были…
Лина вообще дышать перестала, закусила губу чуть не до крови, лишь бы не завопить: тень копировала её, Лину, когда она совсем недавно — давно?! Сколько прошло времени?! — делала селфи! Или тень собиралась сфотографировать берег — на котором, оцепенев на скамейке, находилась девушка?
Лина не хотела знать, что произойдёт, если тень каким-то образом сделает фото — самой себя или её. Она нутром чуяла, ничего хорошего не будет. Но отшагивать ей уже было некуда, ведь никаких других снимков на смартфоне не было. И сам смартфон — как в воздухе растаял.
И вдруг мелькнуло: деда Кось учит её «ловить кадр», не используя видоискатель фотоаппарата. Складывает указательные и большие пальцы рук так, что получается рамочка, подносит к лицу хихикающей Линке и быстро сводит и разводит пальцы, сочно произнося: «Вж-жжжик! И кадр пойман!». Линка потом весь день развлекалась, украдкой ловя в «рамочку» из пальцев то угол комнаты, то спину сестры, то вид из окна…
Тень вдруг налилась той самой чернотой, контуры стали резче, и Лина поняла, что не ошиблась в своих подозрениях: жуткое порождения Монохрома «целилось» как при фотосъёмке. Так и не было понятно, себя выцеливает или девушку. Лина не стала дожидаться, вскинула руки, сделал «рамочку» — и быстро «вжикнула» пальцами навстречу и обратно, имитируя работу диафрагмы камеры. И одновременно — закрыла глаза.
Вспышка!
Только не белая, а непроглядно чёрная, словно на глаза наложили плотную непросвечивающую повязку. В ушах Лины возник звон, предвестник обморока, по телу прокатила отнимающая все силы вязкая волна.
«Вот сейчас со скамейки-то грохнусь…» — отстранённо подумала девушка и миг спустя — действительно ощутила удар. Но не такой, как если бы всем телом рухнула на землю и покатилась бы по берегу вниз.
Спина утратила всё напряжение, и Лина просто сильно, хоть и не больно ткнулась лопатками в спинку скамейки. С губ сорвался выдох, похожий на сипение — это она уже могла расслышать. И ещё — что кто-то её теребит, а сквозь тонкий звон слышится смазанный голос.
— …охо? Вам плохо, девушка?! У Вас приступ, вы астматичка?
— Господи, совсем белая, может, у неё малокровие? Или траванулась чем?
— Девушка, Вы отравились?!
Теперь голосов было два, оба встревоженные и такие, надтреснутые. Стариковские. Почти сразу вернулось зрение, и Лина обнаружила над собой два сморщенных загорелых лица — одно в зеркальных солнцезащитных очках, другое — в зелёных, противоглаукомных. Прабабка Яся такие после операции на глаза носила, отстранёно вспомнила девушка.
Увидев, что Лина заморгала, зашевелилась, старушки закудахтали наперебой, интересуясь её самочувствием и помогая сесть прямо. Лина же таращилась на них, как на привидений: цветные. Шапочки у обеих такие выдриглазные, словно они были поклонницами раста-стиля. Спортивные костюмы тоже: у одной клубнично-розовый, у другой салатно-зелёный. Ещё и палки для ходьбы в агрессивную, чёрно-жёлтую полоску. После Монохрома такая феерия оттенков вызывала ощущение тошноты.
— Девушка, у Вас, наверное, низкое давление, — авторитетно заявила «клубничная» старушка в зеркальных очках. — Поэтому Вы так побелели. Вы контролируете свой АД?
— Или у Вас диабет, — припечатала «салатовая», строго глядя на Лину из-под зелёных стёкол. — Вам нужно проверить уровень сахара. Вы проходили диспансеризацию? И не ешьте всю эту «американщину», там сплошные канцерогены и ГМО!
— Да, конечно, всенепременно, — невнятно отозвалась Лина, кое-как распрямившись. Бросила взгляд поверх макушек престарелых спортсменок — и если бы могла, побелела ещё сильнее. Три цветные скамейки — небесно-голубая, солнечно-жёлтая и радужная были на месте. На том берегу.
А Лина — снова на своём, с подморённой до тёмно-шоколадного скамьёй. Но она твёрдо, до рези под глазами и колючего ощущения в желудке помнила: селфи она сделал, сидя на солнечно-жёлтой скамейке. Трескотня бабушек, углубившихся в дебри медицинских рекомендаций и критику политического строя, стали просто звуковым фоном. Который, впрочем, и не дал Лине снова безвольно обмякнуть.
— П-простите! — Она сгребла свой рюкзак, поспешно протиснулся между старушек и чуть не бегом припустила прочь от прудика. В спину ей тут же понеслись возмущённые выкрики «спасительниц», сетование на распустившуюся молодёжь и падение нравов. Предположение, что она наркоманка — «Глаза-то видела, какие?! Белые и зрачки в точку!» — девушка уже не услышала. Лина не помнила, как слетела по длинной лестнице и чудом не запнулась на одной из просевших ступеней. Едва отметила хохочущих школьников, те пробирались вверх, к колесу обозрения и заполнили всю лестницу. Она фактически протаранила их, не слыша потом ни ругани, ни свиста себе в след.
И уж тем более, проскакивая вертящиеся двери, Лина не замедлилась, чтобы хоть немного отдышаться, и заметить растерянного дядьку, топчущегося возле охранника. Первый что-то пытался объяснить второму, размахивая руками. Карманы спортивного костюма мужчины были нелепо вывернуты, на голове, съехав на левое ухо, красовался собачий ошейник. Спортсмен почти не замечал этого, показывая вывернутые карманы и пустой кейс от беспроводных наушников. Охранник лишь растерянно качал головой и вертел в руках рацию.
Неподалёку крутился встрёпанный спаниель, с хвостом, неестественно смотрящим влево. Пса это не смущало, со стороны казалось, что он всецело поглощён облаиванием уток в большом парковом пруду. Даже редкие окрики хозяина игнорировал. А если бы бегун перестал накручивать себя и охранника («Меня обокрали! прямо на бегу! Куда охрана смотрит?!), он бы заметил, что морда пса смотрит не в сторону уток. А на беговую дорожку, в дальней части делающей поворот и скрывающейся в густой тени кустарника. Откуда они совсем недавно даже не выбежали — а словно вывалились.
******
Ясно соображать Лина начала уже только на подходах к общаге. В чувства её привёл резкий, ударивший по ушам вой клаксона, когда она, почти не отражая окружающего, ринулась через проезжую часть. На этой затёртой в глухой части квартала улочке никогда не было оживлённого движения. Поэтому Лина шла на автопилоте, не глядя по сторонам. Не до того ей было.
— Смотри куда прёшь! — крикнул небритый водитель через приопущенное стекло. Бампер неимоверно грязной «киа» едва не упирался в девушку. Лине смутно припомнила, что водитель — сосед по общежитию. А тот, щуплый мужичонка с налитыми глазами, продолжал орать: — Вот ведь стыдобище какое, обдолбалась или напилась, и ничего
