А ещё старик говорил о прошлом. О том безмерно далёком и потерянном прошлом, которое не застали ни деды, ни прадеды. Он говорил: "Жизнь тогда была легка и привольна. Всего было вдоволь: еды и тепла. Огонь свободно сиял с небес и был так ярок, что нельзя было глядеть на него, не сощурившись. Люди тогда не кочевали с места на место, а жили огромными скопищами, потому что мягкая жирная земля питала их. Большая вода была далеко на полуночи, а не подступала к нам с севера и запада, как сейчас. Повсюду росли леса, полные зверья и птиц, а лето тогда длилось столько же, сколько и зима, ибо Огонь и Лёд находились в равновесии. День тогда был светел, как самое сильное пламя, а ночь темна, как глубокая яма. Дивное, чудесное время! Время древних людей".
Мнилось, что Пламяслав вечен: рождённый в начале времён, он покинет этот мир лишь с концом света. Но он уходил сейчас, и словно что-то ломалось в порядке вещей, что-то неуловимо рушилось без остатка. Он брёл сквозь сугробы, не оглядываясь, а загонщики смотрели ему вслед, боясь вздохнуть. Так и смотрели, пока он не пропал в колкой дымке изморози.
И тут же, словно по незримому знаку, серая пелена на небе истончилась, прорезалась молочными жилками, начала истаивать. Казалось, ещё немного, и Огонь порвал бы её, сжёг Своими лучами, воссиял в торжестве и славе. Но прихвостни Льда были ещё сильны. Вместо ослепительного пламени люди узрели лишь бледное блюдце, едва проступившее сквозь пыльную завесу. Огонь провожал последним взглядом своё чадо.
Глава вторая
- Пурга и хвори, и все несчастья земные да обрушатся на ваши головы! Как смели вы, ничтожные, польститься на Ледовый посул? Как не отсохли ваши руки и не отнялись ваши ноги? Как отважились вы явиться сюда, в средоточие Огненной благодати, после того, как прикоснулись к мерзости? Еретики и вонючие падальщики, вам не место среди людей! Вам место среди таких же как вы - отверженных и презренных. Уже сейчас вижу скверну, разъедающую вас, чувствую гниль, пронзающую ваши члены. Как ни рядились вы в личины правоверных, вам не обмануть Огонь и Его слуг. Думаете, не вижу ваши червивые душонки? Срам и поругание вам и вашим детям! Помните: врага мы познаём не по словесам, кои всегда лживы, не по поступкам, кои лицемерны, но по блеску глаз и скрежету зубовному, по страху и злобе, поражающему души. Не тот огнепоклонник, кто стоит в стороне от соблазна, но тот, кто давит искус везде, где заметит его. А вы, поддавшиеся прельщению - губители рода человеческого, худшие из людей! Чрез вас терпим мы муку и страдание, чрез вас сидим без еды. Вы, отступники, - корень всех бед, а главный корень - ты, вождь...
Так приветствовал их Отец Огневик, когда они привезли добычу в становище. Отец разорялся, порицая загонщиков за слабость духа и податливость Льду, а те стояли, потупив очи, и только Светозар с Огоньком злорадно ухмылялись, радуясь такой встрече. Это они донесли старику Отцу о мёртвом месте.
И сразу вспомнились Головне слова Жара-Костореза, брошенные при возвращении:
- Отец Огневик не обрадуется, ой не обрадуется! Через вас - скверна... Недаром Пламяслав ушёл... ой недаром!
И Огонёк тоже подскакивал к Головне, мокро шептал на ухо:
- Ты - жалкий вонючий это... собачий потрох. Твоя душа теперь так же погана, как твой язык. Хуже тебя только это... колдун! Слышишь меня?
Так и ехали, препираясь без остановки. А когда прибыли, Светозар с Огоньком первым делом побежали к Отцу Огневику - ябедничать на вождя.
Большой-И-Старый лежал связанный в санях - неукротимый, грозный зверь. Головой - к спинке, рога примотаны сушёными жилами к перекладинам, а задом - к вознице. Под пегим шариком хвоста приторочен мешочек из евражьего меха - весь в замёрзших испражнениях. Собаки повизгивали, виляя хвостами - радовались возвращению. Лошади, гружёные тюками, тревожно поводили ушами и косились на загонщиков, будто спрашивали: за что ж на вас так Отец взъелся?
Не такой встречи ждали загонщики, совсем не такой. Отец же гремел и неистовствовал, что твой Огонь:
- Помни, помни, вождь, худо тебе придётся, если не отмоешься от скверны. Подонком и мерзостью станешь ты пред Господом.
- Я чту заветы Огня, Отче.
В сердцах плюнул Отец Огневик и побрёл прочь, а понурые загонщики начали снимать тюки с кобыл. Собратья, сбежавшиеся встречать родичей, молча взирали на них, боясь приближаться. Даже Ярка, жена Светозара, не смела подойти к мужу. Скверное получилось возвращение, что и говорить. Вместо почёта и славы - оскорбления и страх, вместо радости - печаль.
- Головня, Сполох, отведите лошадей, - распоряжался вождь. - А ты, Огонёк, вези Большого-И-Старого в загон.
Общинники тихо расступились перед загонщиками, глядя на них со смесью ужаса и растерянности. Речь Отца, мёртвое место, уход Пламяслава, колдун... Всё это было слишком страшно, чтобы быть правдой.
Стойбище раскинулось на ровной возвышенности, зажатое меж речной низиной и пологим холмом, который до самой верхушки зарос чахлой, в наростах, лиственницей, сосной и елью. Кое-где меж заснеженных стволов проглядывали хилые берёзки и рябины, утонувшие в зарослях можжевельника, боярки и шиповника. На возвышенности, полукругом, уперев концы в края склона, выстроились сосновые избы с хлевами, до самых крыш обмазанные глиной и навозом. Вокруг каждой избы протянулся земляной вал. В окнах тускло мерцали грязно-серые льдины. У коновязей переминались печальные тощие кони. Скирды сена, ещё недавно стоявшие плотными рядами вокруг становища, теперь изрядно поредели, исхудали и сделались похожими на полуразвалившиеся срубы.
По ту сторону скованной льдом реки бродили коровы: их охраняли мальчишки с деревянными колотушками. А ещё дальше над занесённым снегом хвойным бором тут и там торчали голые верхушки сопок. Летом они слегка желтели от ягеля, но зимой неизменно окрашивались пепельной серостью, растворяясь в окружении столь же серого неба. Под ними, в пойме реки угадывались переплетения ракитника и ивы. Общинники называли эти заросли Ледовой паутиной.
Пока загонщики вели лошадей, к ним несколько раз подбегали собаки, скулили, просили покормить. Головня не обращал на них внимания - слишком был занят своими мыслями. Сполох брякнул:
- Смотри, о своей находке не проболтайся. Иначе нам вообще конец, земля мне в зубы.
- Ты сам трепись поменьше, - процедил Головня.
Вокруг не было ни души: все убежали глазеть на Большого-И-Старого. Становище словно вымерло, только слышался гул голосов со стороны оленьего загона да вились дымки над избами. Головня и Сполох миновали цепочку жилищ и вышли к изгороди по ту сторону дома вождя. Внутри изгороди паслись две облезлые кобылы. Сполох присвистнул.
