— Подожди-ка.
— Что ты задумал?
— Не знаю. Но сейчас узнаю.
Майкл коснулся двери рукой. Как и в прошлый раз, пальцы легко прошли сквозь нее, не встретив никакого сопротивления. Майкл глубоко вдохнул, закрыл глаза и сделал шаг вперед.
Он ничего не почувствовал. Никаких сверхъестественных ощущений. Как будто шагнул в пустую комнату. И тем не менее, в нем колыхнулся страх. Причину его он понял сразу — свет. Когда тот человек открыл дверь, коридор был буквально залит им. Даже сквозь закрытые глаза Майкл должен был его ощутить. Но не ощущал; темнота по другую сторону его век была полная. С гулко стучащим сердцем, он открыл глаза.
Его окружили густая тьма и абсолютная тишина. Пустота. Майкл вытянул вперед руки, пощупал ногой пол, и волосы у него на голове встали дыбом. В нескольких дюймах от того места, где он стоял, пол заканчивался, и начиналось… ничего. Пустое пространство. Майклу стало страшно. Он отшатнулся назад и чуть не ослеп от непривычно ярко вспыхнувшего света. Анна, белая, как и ее бейсболка, смотрела на него испуганно.
— Что там?
Майкл прислонился к стене и медленно сполз на пол. Обхватив голову руками, он сказал:
— Ничего.
— Ничего?
— Ничего.
Он начал рассказывать ей о пустоте за дверью, и в этот момент она снова открылась, явив им ярко освещенный коридор. Из нее вышел человек и нажал на кнопку лифта.
— Какое-то сумасшествие, — сказала Анна.
Майкл промолчал.
Они пошли дальше, вниз по лестнице.
По подсчетам Анны, они спустились на десять этажей. Казалось невероятным, что здесь, глубоко под землей, в твердой скальной породе может находиться такое большое пространство. Наконец на площадке «минус десятого» этажа дверь поддалась.
Длинные коридоры, словно пещеры; развилки и двери — одна, другая, десятки, сотни дверей. Майкл и Анна шли вперед, спускались по лестницам, поворачивали и снова спускались. Люди появлялись и исчезали. С каждым разом они встречались все реже. Иногда среди белых халатов мелькала темная форма секьюрити. Они входили и выходили через двери. Двери. Двери.
Майкл заметил, что Лаборатория оживает и вновь впадает в спячку с определенной периодичностью. Каждый час-полтора, она начинала свое представление, которое длилось от пяти до двадцати минут. Если этот факт и нес какую-то полезную информацию, он ее не видел.
Шел уже восьмой час вечера, когда они вышли в небольшую столовую. Помещение было ярко освещено и выглядело уютно. Стены во множестве украшали распечатанные на принтере карикатуры. Анна села на один из стульев и стала растирать гудящие ноги. Майкл опустился рядом.
— Думаю, на сегодня хватит, — сказал он.
Анна кивнула.
— Как глубоко мы под землей?
Майкл пожал плечами.
— Не знаю. Думаю, очень глубоко.
Он хотел что-то добавить, но в этот момент Лаборатория вновь ожила. Столовая наполнилась людьми и голосами. Два человека отделились от толпы и, держа в руках подносы, направились к их столику.
Уже привыкшие к внезапным появлениям и исчезновениям людей, происходящим в Лаборатории, Майкл и Анна спокойно смотрели на приближающуюся парочку. Один из них выглядел лет на сорок — сорок пять. Тонкая вертикальная линия на лбу придавала его массивному лицу строгое выражение, которое чуть смягчали глаза — большие и карие, глядящие спокойно и безмятежно. На бейдже, прикрепленном к халату было написано «Том Рашник». Второй выглядел намного моложе, ему можно было дать лет двадцать пять — не больше. Он шел, внимательно глядя на свой поднос, как будто боялся уронить его. Густые светлые волосы торчали во все стороны, делая его очень похожим на Сумасшедшего Ученого, каким того обычно рисовали на карикатурах. Звали его Майкл Смит.
На подносах, с которыми они направились к столу, было одно и то же: пластиковый стаканчик, откуда поднимались струйки пара, и две сдобные булочки. Цели они достигли одновременно и уселись друг напротив друга.
Майкл и Анна заняли свободные стулья. Не было никакого смысла уходить — эти двое причиняли неудобств не больше, чем окружающая мебель.
Майкл открыл было рот, собираясь возобновить прерванный разговор, но его опередили.
Его тезка поднял свой стаканчик, из которого все еще свешивалась нитка с ярлычком «Эрл Грей», и сказал:
— За науку!
Том Рашник медленно поднес чай ко рту и осторожно коснулся его губами.
— Горячий!
Он поставил стаканчик обратно на поднос. Его коллега все-таки сделал глоток (как-никак, он провозгласил тост) и теперь корчился, пытаясь проглотить кипяток.
— Ты сейчас являешь собой яркий пример того, что происходит с ученым, который торопится с выводами, — назидательно произнес Том. — Он часто бывает наказан.
Майкл замахал на него рукой, явно готовый спорить, как только справится с чаем.
— Сам по себе запуск установки ничего не дает. После сегодняшнего события мы еще как минимум полгода будем копаться в терабайтах, пытаясь понять то, что получили.
Справившись, наконец, со своим чаем, Майкл Смит энергично замотал головой. Космы его нечесаных волос затрепыхались.
— Ты не прав, — заявил он. — Приведу аналогию: ты идешь на первое свидание с девушкой, с которого начинается ваша любовь. Потом ты начинаешь за ней ухаживать, она отвечает взаимностью, вы создаете семью, рожаете детей, покупаете в рассрочку дом и заводите собаку. Все это — смысл вашей встречи. Но ядро, само событие, породившее все остальное — именно то первое свидание, когда у тебя так горели уши, что заплетался язык, и ты еще не мог даже представить, что эта самая девушка через пять лет после свадьбы соблазнит тебя в семейном седане, когда дети будут спать в палатке во время уикэнда в Йеллоустоуне. Первое свидание — вот что важно!
Том Рашник улыбнулся и осторожно отпил из стаканчика.
— Опуская твои намеки, я не вижу здесь ничего, что опровергало бы мои слова.
— Просто ты — циник. Все теоретики — циники!
Майкл впился зубами в булку, вырвал из нее солидный кусок и принялся энергично жевать.
— Теоретик, Майки, как правило, ждет от эксперимента лишь подтверждения своей теории. В большинстве случаев он уже может предсказать результат. Для него эксперимент представляется просто формальностью. Ничего феерического.
— Ага. А тогда скажи мне, сколько из таких формальностей заканчивались пересмотром физики?
— Ты прав. Такое тоже бывает. Но редко.
— У меня предчувствие, Том!
— У тебя не предчувствие, а богатое воображение. Тебе просто не терпится посмотреть в лицо Господу Богу.
