голос:
– И чем же ты заплатишь нам, человек?
Короче, у старухи был дед, с лицом и о-о-очень длинной шеей, змеи отдыхают.
Дед к нам выходить не стал, просто вытянул эту змееподобную шею вместе с головой. Тут даже я обалдела: необычное, мягко говоря, зрелище!
– Так чем заплатишь? – повторил он.
Алим сдавленно вскрикнул и дернул меня за руку – бежим, мол, ну же!
Я отмахнулась.
– Эм… Золота у меня нет, но я готовить умею. А вы человечинкой питаетесь?
– А ты предлагаешь? – после паузы поинтересовался дед.
Я, как зачарованная, следила за полетом… ползанием… Черт, даже не знаю, как назвать! В общем, за головой.
– Нет, но все остальное могу приготовить. Ну пустите переночевать, не могу я уже на земле спать, сил нет! Пожалуйста!
Дед посмотрел на меня так же обалдело, как и я недавно на его шею, и неожиданно дружелюбно бросил:
– Ладно, заходи.
Мировой дед оказался! Он все в толк взять не мог, почему я его не боюсь, и пытался напугать. Старуха его то в Алима превращалась, который без лица – настоящий-то за мной в хижину не пошел, – то вообще в каких-то незнакомых девиц и парней. А сам старик показал свой ледник с мясом: это, говорит, от прошлых гостей осталась рука, это – нога. Хм, а почему на ней копыто? Ну, гости у нас разные бывают, м-да…
От копыта мы избавились, а ногу я замариновала и тем временем приготовила рис. Запасы у стариков оказались неплохие: грибы, яйца, травки всякие пряные нашлись. Не бог весть что, но вы же помните местную кухню – преснятина! Так что я по местным меркам, наверное, шеф-повар.
Часа через два, когда солнце давно зашло, мы со стариком лакомились ужином. Старуха занималась уборкой, и судя по чистоте в хижине, она просто клининговая маньячка какая-то! До нас ей дела не было, а мы с дедом разговорились.
Ну а что, говорил он, образцовая ведь жена. Лица нет – утром не испугаешься, и молчит. Представь? Молчит! Вот ты, девчонка, говорливая, тебя бы я в жены не взял. Готовишь, конечно, хорошо, но не-е-ет!
Закончился ужин традиционно: под рисовое вино. А потом мы играли в го, тоже с вином. Вина много не бывает!
На этой минорной ноте к нам неожиданно присоединился Алим. Зашел, трясясь, меч наголо…
Старик ему крикнул:
– Я тебя щас сожру! Вместе с этой железкой!
А я поддакнула:
– Садись играть, третьим будешь.
И ведь сел. Дед ему налил, Алим выпил, и ему похорошело. С го ханыч тоже оказался знаком и играл так заправски, что мне в их со стариком междусобойчике места уже не нашлось. Я оставила их резаться в фишечки, а сама вышла на улицу – проветриться.
За нами наблюдали. Слежки я не видела, но солдаты Алима же никуда не делись. Так что, глядишь, скоро гостей у стариков станет больше. Впрочем, запасы вина у деда богатые, возможно, еще увижу голых кочевников, отплясывающих джигу у шеста. То есть столба, поддерживающего крышу. В хижине таких, кстати, четыре было.
Я попросила у старухи набор для письма, даже не сомневалась, что у нее он найдется. И пишу это сейчас во дворике, под луной. Луна здесь яркая, видно хорошо.
Алкоголь в голове немного шумит, но местное вино не очень крепкое, быстро выветривается. Зато жизнь прекрасна.
Эх, пойти, что ли, самой джигу станцевать? Я не умею, но какая разница, да? Тело же не мое.
А пойду!
Восемнадцатый день шестой луны
Рен, я убью тебя! Убью, убью, убью, убью, убью, убью, убью…
Не знаю пока как, но точно это сделаю.
А когда убью тебя, я…
(клякса)
А после… (клякса).
К концу следующего дня мы добрались до монастыря, отмеченного Ли на карте. Алим, который никому не верил, а после вчерашнего распития вина еще и от похмелья был серый, отправил туда сначала разведчиков. Вернулись они без проблем, отрапортовали, что все чисто, можно ехать.
Мы поехали.
Одинокая гора (здесь такие бывают: долина, долина, раз – и гора), на ее вершине бедненький монастырь. То есть по сравнению с тем, куда меня император сослал, он был бедненький: одно-единственное вытянутое здание в три этажа, даже ворот нет, только двустворчатая дверь, гостеприимно распахнутая.
Ли стоял на пороге, за его спиной в тени замерли люди. В длинных и густых тенях заката они казались черными. Но такими ведь и должны быть наемники? Мои телохранители, Шики и их главарь, Паук, обычно носили синее, но закатный свет делал его черным, ничего удивительного…
Алим скупо улыбнулся и спешился первым. Я чуть замешкалась, не в силах отвести взгляд от Ли. Сердце запело.
Наверное, поэтому я сначала ничего не заметила.
Ли поспешил ко мне, радостно поприветствовав:
– Госпожа… – он улыбнулся так открыто и красиво…
Ли никогда так широко не улыбался и ни за что не стал бы называть меня госпожой при посторонних. Эта мысль молнией пронеслась в моей голове, а в следующее мгновение я неловко вывалилась из седла, одновременно выхватывая кинжал.
Мне был известен только один оборотень, и улыбался он так же. Особенно когда закрывал дверь моей темницы.
– Алим! – запоздало крикнула я.
Алим успел обернуться.
Ну а Рен… Рен много чего успел. Например, подать знак своим солдатам, которые нас окружили. Никакие это были не наемники.
А еще – по-звериному прыгнуть на меня и проделать ровно тот же трюк, что я проделала две ночи назад с Алимом. У меня даже замахнуться времени не осталось.
Тануки потом знатно посмеялся над моими мечтами поджарить его на огне и снять с него шкуру. Он эти места даже вслух зачитывал, пока я бесилась, сидя напротив него в карете, связанная.
Сейчас ночь, мы уже никуда не едем – меня бросили в какой-то подвал, причем Рен предусмотрительно завязал мне глаза, когда наружу вытаскивал. Мне выдали письменные принадлежности, тануки пролаял: «Рассмеши меня еще, дорогуша…» – и ушел.
Я пишу это, только чтобы прийти в себя, потому что иначе накрывает неистовое желание повеситься на собственном поясе. Только здесь даже крюка нет, не то что потолочной балки.
Я все равно тебя убью, тануки, и можешь ржать над этим сколько угодно.
Что ты сделал с Ли?
(этим же вечером)
Ли жив. И оказывается, он снова меня предал.
Как можно чувствовать одновременно радость и ненависть – я не понимаю.
Эту новость рассказал мне Рен, когда принес ужин и заставил его съесть. Не хочу объяснять, как именно. Впрочем, нет, расскажу:
