Отгрызть свою руку, Лера так и не решилась. Она билась у окна, как раненый зверь, кричала и плакала, грызла подоконник, проваливалась в сон и снова начинала буйствовать. Так прошло много времени. За окном стемнело. Сил совсем не оставалось. Боль была невыносимой, сердце выпрыгивало из груди. Она была вся мокрая от холодного пота, голова ее раскачивалась из стороны в сторону, начался бред. Опустившись на пол, она пождала к груди колени и вцепилась в них зубами. Когда начался новый приступ, она думала, что теперь точно умрет, но не во сне, а в мучениях. Лера была почти без сознания, дыхание прерывистое и сиплое. Вернулся Ноэль. Оценив обстановку, он сделал ей укол какого-то обезболивающего. Стало немного легче. Спустя несколько минут она погрузилась в сон.
А проснулась в самолете. Сначала она не поняла, что происходит. Ноэль дал ей белую таблетку.
— Выпей, тебе станет легче. — мягко сказал он, протягивая ей стакан воды. Она кивнула. На сопротивление не осталось сил. Повернув голову, она встретила ледяной пренебрежительный взгляд Эдварда. Он даже насмешливо помахал ей ручкой. Лера хотела сказать какую-нибудь гадость, но снова повалилась в сон.
— Где я? — сказала она первое, что пришло в голову, когда открыла глаза, и увидела бледного высокого мужчину в белом халате. Что опять больница? Боль все еще сковывала ее тело, но была уже терпимой.
— Вы в наркологической лечебнице. — ласково улыбнулся ей мужчина. Он говорил с сильным акцентом, но Лера понимала его. Ее напичкали лекарствами, и перед глазами все троилось и плыло.
— Да? И что я здесь делаю? — проговорила она с трудом подбирая слова.
— Вас привез ваш друг. Не переживайте, дорогая, вы в надежных руках. Это лучшая клиника в Нью-Йорке. — сообщил доктор.
— Где? — Лера открыла рот. Что за бред!….Самолет…. Точно, она была в самолете. Вот зачем ему понадобился ее паспорт.
— В Нью-Йорке. Вы проспали восемнадцать часов. Скоро вам станет лучше. Здесь работают настоящие профессионалы. Через месяц вы себя не узнаете.
Лера отвернулась. Глаза ее щипало от слез. Почему он все это делает? Зачем он снова спасает ее? После всего, что увидел….
Умей принудить сердце, нервы, тело
Тебе служить, когда в твоей груди
Уже давно все пусто, все сгорело
И только Воля говорит: «Иди!»
Р.Киплинг
— Значит, вы начали писать стихи. Это очень хорошо, Валерия. Я горжусь вашими успехами. Почитаете мне что-нибудь? — испытывающие серые глаза психотерапевта смотрели на нее с таким выражением, что Лера поняла — ей не верят.
— Мне неловко, Джини. — улыбнулась в ответ Маринина. — Я ведь только начинаю.
— Ничего страшного. Я понимаю. Смеяться не стану — обещаю. — она ободряюще кивнула.
— Хорошо. — сдалась Лера, открывая свой блокнот. — Это так… — она неуверенно повела плечами. — От скуки. Ничего личного.
— Я вся внимание.
Лера собралась с духом, нервно кашлянула и начала читать.:
Окутавшись в закат, брела печально.
И полулун ресниц не в силах поднимать.
А то, что мир неидеален изначально
Она устала раз за разом проверять.
Дышать сложнее, когда сердца нет
И грудь не бредит яростным волненьем
Она брела из жгучей тьмы на свет.
Но есть ли рай? Опять сомненье.
Бессмертная с зелеными глазами,
Бездушная с отчаянной душой,
что прячешь ты за резкими словами
Не знаешь ты, как долог путь домой.
И слово ласковое не обронит
Забывшая, что можно так любить
И сердце каменной стеной заслонит
От разочарований горьких и обид.
Для одиночества не нужно пары
И лед не превратить в огонь
И не страши ее небесной карой.
И черной вечности не тронь.
Закончив, Лера выжидающе посмотрела на своего психотерапевта. Беседы с ней ее изрядно утомляли уже на протяжении двух недель, но отказаться от них было невозможно. Программа у них, видите ли, такая. А у Леры своя программа. Она хочет поскорее уйти отсюда. Джини задумчиво посмотрела на нее, потом что-то записала в свою тетрадку.
— Почему бы нам не поговорить о теме и настроении этого стихотворения? — спросила она с улыбкой Моно Лизы. — Столько грусти, Валерия. И это в ваши-то двадцать семь лет. Мир не идеален, сердца нет, бездушная, забыла, что можно так любить. Тут попахивает жуткой депрессией. Вы как думаете?
— Вы меня сейчас, как пациента или как психолога спрашиваете? — поинтересовалась Лера.
— Без разницы. Вы пытаетесь внушить нам, что готовы к выписке, но это не так. Я вижу боль за вашими улыбками и бодрыми словами. Поймите, милая моя, вы не одна носите в себе какие-то переживания. Я не могу заставить вас говорить. Но вам самой станет легче, если вы откроетесь. — она склонила голову. Глаза ее олицетворяли участие и понимание.
— Я лечусь от наркомании… вроде. — холодно напомнила Лера.
— Да. Но ваше психологическое состояние нестабильно, вы на грани срыва. Мы не можем вас отпустить. В таком состоянии многие принимаются за старое. Это определенный риск.
— Я не собираюсь больше колоться. — вспыхнула Маринина. — Я хочу вернуться домой, начать работать, помириться с друзьями, которых сильно обидела.
— Это очень хорошо. И все же я должна вам отказать. Сегодня у меня встреча с вашим другом. Я скажу ему о своем решении. — Джини медленно встала. Аудиенция закончена. Лера вздохнула с облегчением. — Пойдите в сад, подышите. И попробуйте сочинить что-то более радостное.
— Хорошо. — Лера нацепила вежливую улыбку. — До завтра.
— До завтра.
Маринина послушала совета Джинджер и отправилась в сад. Коротко стриженная зеленая лужайка, фонтан, лавочки и деревья, постепенно обрастающие листвой, слоняющиеся без дела наркоманы, пытающиеся изображать из себя нормальных людей. Все это напоминало сцену из американского кино. Банально и глупо до безобразия.
Весна здесь была в самом разгаре. Солнышко пригревало, пели птички. Но ей не хотелось улыбаться и писать радостные стихи. Осознав в полной мере все, что она натворила за последние полгода, Лера погрузилось в вечное уныние. Чувство вины и ненависти к себе вытеснило все остальные эмоции. Она до сих пор не испытывала голода, но ела, потому что так надо, разговаривала с врачами, улыбалась и даже шутила, но все это было видимостью, ширмой, за которой была пустота и безмерное презрение к себе. Самое страшное заключалось в том, что она все еще хотела умереть и ненавидела себя за это. Она не могла себя простить за боль, что причинила близким людям. И не находила в себе сил попросить у них прощения. Глупость, гордость, тщеславие, ослиное упрямство, боязнь оказаться не понятой или трусость — это только часть ее недостатков. А на самом дела все обстояло еще сложнее. Джинджер Холидей, не смотря на некоторую заносчивость, все же хорошо видела настрой Леры. Маринина не могла не признать, что психолог она отличный. По словам Джини, прошло слишком мало времени, чтобы Лера полностью пришла в себя. Иногда, говорила она, людям нужны годы на борьбу со своими страхами. Поверить в себя, после того, как побывал на самом дне, очень сложно. Кропотливый изнуряющий труд и работа над ошибками, самоанализ и поиск правильных решений — вот, что сейчас должно занимать Леру, которая никак не могла избавиться от унизительной жалости к себе. Может, попробовать написать что-нибудь светлое? Лера достала маленький квадратный блокнот из спортивных голубых штанов и ручку. Она окинула взглядом окружающий ее пейзаж искусственного благополучия, и принялась грызть колпачок от ручки. Так проще думается. Но в голову упорно ничего светлого и доброго не идет.
