Начинается финал. То ли я стал старше и считаю, что, мол, вот в наше время, то ли в самом деле по накалу эти соревнования не идут в сравнение с Мехико. Только успел подумать об этом, и, на тебе, Дремель приземляется на отметке 17,31. Совсем рядом. А у меня последняя попытка... Собираю все силы. Разбег получился мощным и быстрым. Прыжок — за мировой рекорд. Что такое? Судья поднимает красный флаг. Заступ. Теперь остается только смотреть, как прыгнет Дремель.
Но Йорг уже все отдал в своем пятом прыжке. В последней попытке его «закрутило» и результат всего 15,34. А Пруденсио прибавил — 17,05. Он третий. Бразилец не скрывает радости: вторую олимпийскую награду завоевал. Дремель поздравляет меня, а у самого в глазах печаль... А я?.. Конечно, счастлив. Счастливы и тренеры. И все же обидно, что мировой рекорд устоял. Ведь совсем рядом был! Витольд Анатольевич, словно угадав мои мысли, тихо говорит: «Виктор! Чудак. Ты же выиграл олимпийские игры! Великое дело сделал. А рекорд побьешь. Побьешь дома, в Сухуми, на Кубке Санеева».
И снова, как четыре года назад, я поднялся на верхнюю ступень пьедестала почета. Звучал Гимн нашей Родины. Эти мгновения навсегда остаются в памяти. Мгновения счастья и гордости.
На ХХ Олимпийских играх советские спортсмены достойно выполнили свой долг перед Родиной. Пятьдесят золотых медалей завоевали мы в канун славного юбилея пятидесятилетия образования СССР. Радостно было сознавать, что в этот подарок родной стране вложен и мой труд.
Родина высоко оценила достижения советских олимпийцев. Лучшие из них были отмечены высокими правительственными наградами. Высшей награды — ордена Ленина — были удостоены спринтер Валерий Борзов, тяжелоатлет Василий Алексеев, борцы Александр Медведь и Анатолий Рощин, байдарочница Людмила Пинаева и я. После вручения ордена в Кремле я обещал, что постараюсь сделать все возможное, чтобы достойным образом подготовиться к XXI Олимпийским играм в Монреале. А сейчас мне очень хотелось ответить на награду Родины новым мировым рекордом.
И через десять дней в Сухуми я вышел на старт. Первые пять прыжков не принесли успеха, хотя в каждой попытке я приземлялся за 17-метровой чертой. Оставался один прыжок. Ну как было не вспомнить Мехико? Ведь сумел же я там победить в последнем прыжке! И здесь, в родном сухумском секторе, я попытался мысленно воспроизвести то напряжение борьбы четырехлетней давности. Если в первых попытках я боролся только с мировым рекордом П. Дуэньяса, то сейчас сумел внушить себе, что... проигрываю самые важные соревнования в жизни. Самовнушение оказалось настолько сильным, что, когда шел к началу разбега, даже оглянулся: где же тот соперник, у которого я должен выиграть? Прыжок получился стремительным и яростным. Аплодисменты, вспыхнувшие на трибуне после моего приземления, внезапно смолкли. Казалось, что зрители боялись помешать судьям точно измерить результат. Главный судья состязаний придирчиво проверил точность измерения, и по тому, как он улыбнулся мне, я понял, что мечта сбылась: 17 метров 44 сантиметра! Мировой рекорд в тройном прыжке снова вернулся в нашу страну.
На моей последней послеолимпийской пресс-конференции, о которой я говорил в начале книги, один из журналистов просил, чтобы я рассказал о наиболее ярких эпизодах борьбы с соперниками. Вопрос этот довольно стандартный, обязательный при каждой встрече с журналистами. И ответы на него тоже достаточно шаблонны, о чем я расскажу чуть дальше. Но в тот раз, я уже говорил, мною двигало стремление к откровенности. Журналист был, кажется, немало удивлен, когда я ответил, что всегда считал главным соперником самого себя и во всех соревнованиях боролся не столько с конкурентами, сколько с самим собой. По-моему, тогда этот ответ не только спрашивающему, но и многим другим показался неким кокетством уходящего из спорта атлета. Но я на самом деле не кривил душой и сказал только то, что думал. Попробую пояснить свою мысль.
Ведь, в конце концов, тройной прыжок не борьба и не бокс, где соперники непосредственно входят в соприкосновение друг с другом и могут как-то ограничить действия своего конкурента и победить его с помощью какого-либо приема силой своих мышц. В секторе мы прыгаем каждый за себя. Действия соперника от нас не зависят.
Я читал как-то после Олимпиады в Мюнхене в одной из газетных заметок, что, «захватив лидерство в первой попытке прыжком на 17,35, Санеев сумел в дальнейшем удержать его до конца состязаний». А что это значит — сумел удержать лидерство? Ведь это не бег, где каждый участник пытается осуществить собственный тактический план и с помощью смены ритма и скорости воздействует на ход состязаний, где можно диктовать темп, не позволяя конкуренту опередить себя. Это не я удержал лидерство, а соперники, и в первую очередь Йорг Дремель из ГДР, не сумели прыгнуть дальше, чем я. И никакой моей заслуги в этом не было. Тот же Дремель в 1970 и 1971 годах дважды побеждал меня, причем на таких состязаниях, как Кубок и чемпионат Европы, и, несмотря на мое «умение бороться с соперниками» и «характер бойца» (привожу эти выражения в кавычках, потому что они принадлежат не мне), я так и не смог победить в этих состязаниях. Соперник оказался сильнее.
Поэтому главной моей задачей в каждом соревновании было показать тот результат, на который я был способен. А иногда и прыгнуть «через не могу», если этого требовали обстоятельства, настроить себя на отчаянно далекий прыжок, как это было в Мехико, Монреале и Москве.
Конечно, это не исключает того, что до состязаний я старался как можно больше узнать о предполагаемых соперниках, об уровне их результатов и спортивной форме, а во время состязаний внимательно следил за их выступлением. Но все это нужно было для того, чтобы в решительный момент борьбы (а наступление этого момента мне подсказывал опыт) заставить себя показать все, на что был способен. Важно было также не тушеваться при успешном прыжке другого прыгуна, быть готовым к такому обороту дела. Вначале в этом мне помогали советы тренеров А. Керселяна и В. Креера, а позже я сам научился противостоять действию этих, как говорят, сбивающих факторов, оставаясь готовым к далекому прыжку в любой обстановке.
В «Словаре русского языка» С. И. Ожегова сказано: «Соперник — это человек, который соперничает с кем-нибудь в чем-нибудь». В этом смысле наши соперники — те, с кем мы боремся за победу в состязаниях. Но ведь соперничество в секторе или на дорожке — это лишь видимая, надводная, что ли, часть айсберга, который зовется большим спортом. Если сложить воедино время, которое провел в секторе для прыжков в соревнованиях, то получится цифра, измеряемая в сотнях часов. Немало! Ведь только в большом спорте я провел более 15 лет. Это тысячи тренировок! Но спортивное совершенствование происходит не только в тренировках и соревнованиях, но и в обычной жизни, когда нужно преодолевать собственные слабости, отказываться от житейских соблазнов и некоторых привычек, которые, не будучи слишком вредными сами по себе, могут стать настоящим злом для человека, посвятившего себя большому спорту. Поэтому, говоря о годах тренировки, я имею в виду нечто большее, чем собственно тренировочный процесс — бег, прыжки, метания, поднимание штанги и т. п.
Как-то я прочитал чрезвычайно меткое определение, данное одним из наших ветеранов заслуженным мастером спорта, призером Олимпийских игр в Хельсинки и чемпионом Европы Юрием Литуевым: «Тренировка — это образ жизни, направленный на достижение высоких спортивных результатов». Образ жизни — поистине лучше не скажешь. А кто из нас не знает, что борьба с самим собой не менее трудна и требует не меньше сил, чем самое напряженное соперничество в состязаниях? Тем более что каждому человеку свойственно прощать себе мелкие ошибки, оправдывать собственное поведение, возлагая ответственность за свои неудачи на других людей или различные «объективные» обстоятельства.
Сейчас мне кажется естественным, что я тренировался почти ежедневно в течение многих лет в любую погоду, в любых условиях. Но, пристальнее вглядываясь в прошлое, вспоминаю, сколько воли требовалось иногда проявлять, чтобы выходить на тренировку или обычную пробежку в сезон дождей, которые в моем родном Сухуми можно сравнить с тропическими ливнями (это только курортники думают, что у нас на юге круглый год стоит бархатный сезон). А дневные тренировки в испепеляющую жару, когда жаркий воздух, кажется, разрывает легкие? Не они ли помогли мне выдержать борьбу до конца в мексиканском высокогорье и в изнуряющей духоте монреальского стадиона?
Сейчас по соседству со многими стадионами выстроены отличные легкоатлетические манежи, которых с каждым годом становится все больше и больше. Зайдите на такой стадион в ненастную погоду, и вы увидите пустые дорожки и секторы. Все перешли под крышу. Конечно, в таких условиях тренировки проходят качественнее. Но не теряют ли при этом спортсмены каких-то крупиц воли и мужества, которых может не хватить, если им случится соревноваться в неблагоприятных условиях? В связи с этим я вспоминаю ответ рекордсмена мира по прыжкам в высоту Д. Стоунза на вопрос, почему он в Монреале оказался только третьим. «Я не привык прыгать в дождь», — ответил спортсмен...
