БЕТТИНА. Агостино, ты меня звал?
АГОСТИНО. Что это еще за срочный платеж?
БЕТТИНА. Какой платеж?
АГОСТИНО. Не отвечай на вопрос вопросом, а то я подумаю, что ты хочешь выиграть время.
БЕТТИНА. Агостино, неужели тебе не надоело? Неужто мы с тобой до сих пор должны выигрывать время, чтобы придумать, как отвечать друг дружке?
АГОСТИНО. Не прикидывайся дурочкой.
БЕТТИНА. Я ничего не поняла, Агости, только и всего. И никем я не прикидываюсь, а если узнаю, что это делаешь ты, я схвачу первую попавшуюся вещь и расшибу ее об твой череп. Что ты хотел спросить?
АГОСТИНО. Куда ты девала десять тысяч лир?
БЕТТИНА. Слава тебе господи, мы уже все знаем.
АГОСТИНО. Не кипятись. Ты должна понять, что я, ты и эта бедная пара считаем минуты и гроши, чтобы собрать нужную сумму. У нас в запасе еще семь дней; если же ты начнешь платить долги, это будет все равно что одной рукой брать деньги, а другой отдавать, и, когда время выйдет, мы не сможем выложить нужной суммы, и все наши старания пропадут впустую.
БЕТТИНА. Но ты же не даешь мне слова сказать…
АГОСТИНО. Подожди, я еще не кончил… Я уж не говорю о том, что кредиторы в кои-то веки утихомирились и не морочат нам голову, но стоит расплатиться хоть с одним из них, об этом узнают остальные, и тогда ты увидишь, как штурмовали Бастилию.
БЕТТИНА. Я ни с кем не расплачивалась. Дай мне объяснить. Рано утром пришла донна Фортуната, ну та, что живет в доме семнадцать. Ты еще спал и поэтому не слышал. Она пришла вся перепуганная, мне даже страшно стало. «Донна Беттина, миленькая, выручите меня! Господь пошлет вам здоровья. Вот уж три дня, как мой муж не ходит на стройку: у него до того болит зуб, что он на стенку готов лезть…». Она сказала, что бедняга швырялся стульями, что он разбил стеклянный колокол святой Анны, который у них на комоде стоит… Но это еще не все. Он так измучился, что схватил вдруг лом — он ведь на стройке работает — и хотел убить жену и детей. «Донна Беттина, — сказала она, — если бы это был целый зуб, я б ему его вырвала или он вырвал бы сам, он ведь не трус, но там у него гнилушка корня сидит внутри, а снаружи видно только черную точечку». Она попросила три тысячи лир, чтобы сводить его к врачу.
АГОСТИНО. Бедный Маттео. Зубная боль страшная штука.
БЕТТИНА. Разве я могла ей отказать?
АГОСТИНО. Понятное дело…
БЕТТИНА. Как видишь, ни с кем я не расплачивалась, а дала в долг.
АГОСТИНО. Еще хуже! Пойдет слух, что мы одалживаем людям деньги, взбешенные кредиторы наперегонки бросятся сюда. Кто с ними будет объясняться?
РУДОЛЬФО. Вы, наденете цилиндр и объяснитесь.
АГОСТИНО. Не хватало, чтобы мне превратили цилиндр в лепешку.
БЕТТИНА (спускаясь по лестнице). Вот сдача с десяти тысяч лир. (Вынимает деньги из кармана передника и кладет на стол) Шесть тысяч сто.
АГОСТИНО. Как так? Ты ведь одолжила донне Фортунате три тысячи.
БЕТТИНА. Три с половиной. Пятьсот лир на такси.
АГОСТИНО. Он что, не мог добраться до врача на своих двоих?
БЕТТИНА. С такой болью?
АГОСТИНО. Разве у него зубы не во рту, а на ногах?
БЕТТИНА. Я не могла не дать денег. Она ведь тоже часто нас выручала.
АГОСТИНО. Ладно, три тысячи пятьсот. Значит, здесь должно быть шесть с половиной.
БЕТТИНА. Я приготовила сковороду картошки с луком и помидорами: попросим в пиццерии на углу, чтобы посадили ее в печь.
АГОСТИНО. Еще один ответ, чтобы выиграть время. Какое отношение имеет сковорода картошки к четырем сотням лир?
БЕТТИНА. Интересно, как бы я сделала картошку с луком и помидорами без четырехсот лир? Кстати, до обеда не так уж много времени. (Быстро поднимается по лестнице и исчезает за дверью справа.)
АГОСТИНО. Итак, здесь шесть тысяч сто…
РУДОЛЬФО. А это сегодняшние десять тысяч. (Кладет на стол кредитку, полученную Ритой от Антонио.)
РИТА. Шестьдесят тысяч у меня.
АГОСТИНО. Где вы их держите?
РИТА (показывая на комод). Там.
АГОСТИНО. Будьте осторожны.
РИТА (достает деньги из ящика и показывает ему). Вот они. Я пересчитываю их по три-четыре раза на день и еще раз перед сном.
РУДОЛЬФО (передавая Рите десять тысяч лир). Держи.
РИТА (по мере того как считает, кладет деньги на стол). Десять, двадцать, тридцать… тридцать пять, сорок, сорок пять, сорок шесть, сорок семь, сорок восемь, сорок девять, пятьдесят… шестьдесят. (Показывая купюру, которую дал ей Родольфо) С этими будет семьдесят. А с тем, что осталось от утренних десяти тысяч, — семьдесят шесть тысяч сто.
В дверях справа появляется Беттина. У нее в руках огромная медная сковорода, полная картофеля, лука и помидоров- овощи нарезаны, перемешаны, и остается только поместить их в печь.
БЕТТИНА (выходит на балкон и зовет). Микеле! Микё! Что ты делаешь?
Голос Микеле за сценой. «Ничего!»
АГОСТИНО. В этом переулке занятие у всех одно.
БЕТТИНА (к Микеле), Да не беги… Дон Винченцо в лавке?
Голос Микеле по-прежнему за сценой, но уже ближе: «Да-да. И донна Кончетта тоже». Микеле поравнялся с балконом, поднявшись по ступеням, переулка, и стоит сейчас прямо перед Беттиной.
МИКЕЛЕ. Что я должен для вас сделать, донна Бетти?
БЕТТИНА (показывая ему сковороду). Обычная просьба…
МИКЕЛЕ. Сбегать в пиццерию?
БЕТТИНА. Только не в первую, а к дону Орацио, в конце переулка.
МИКЕЛЕ. Будет сделано. (Берет сковороду и исчезает.)
БЕТТИНА. Через полчаса зайдешь за ней.
Голос Микеле за сценой: «Хорошо!»
Скажи дону Орацио, чтобы не беспокоился: я в долгу не останусь.
Голос Микеле уже издалека: «Хорошо, синьора!»
(Входит и спускается по лестнице) Ну вот, теперь о еде можно больше не думать. На сладкое я купила изумительный арбуз.
РУДОЛЬФО. Мы подсчитали деньги. Для трех дней неплохой улов. Если и дальше так пойдет, я думаю, мы наберем то, что нам нужно, быстрее, чем за неделю.
РИТА (убирая деньги в ящик комода). Дай бог. А то у меня начинают сдавать нервы.
АГОСТИНО. Дорогая синьора, вы проявили чудеса находчивости и присутствие духа, достойные великой артистки. А вы знаете, что перед моими глазами за тридцать семь лет прошли самые разные актеры — большие и маленькие, честные и проходимцы.
РИТА. Ведь это люди, которых я вижу впервые, типы, у Которых одно на уме… Когда вокруг творится бог знает что, среди них может попасться какой-нибудь маньяк или преступник… Понятное дело, встречаются дураки, которые отказываются от десяти тысяч лир в уходят с чем пришли, но ведь недолго нарваться и на такого, что пырнет ножом.
АГОСТИНО. А я для чего?
РУДОЛЬФО. И я?
РИТА. Вы? Не смешите меня. Пока вы спуститесь сверху, а он слезет с постели… А о том, сколько сил у меня забирает вся эта комедия, вы не подумали? Попробуйте оплакивать покойника с утра до вечера, попробуйте без конца мыться и вытираться… Кстати, замените чем-нибудь ваш вонючий тальк: от этого запаха меня выворачивает наизнанку.
РУДОЛЬФО (бросает взгляд на старые часы, висящие на стене). Сейчас без четверти двенадцать. Картошка будет готова через полчаса. Примерно в час, в час с небольшим мы сядем за стол. А пока можно заняться делом: я улягусь на кровать, а ты иди наверх и еще раз помойся.
РИТА. Уф!
АГОСТИНО. После обеда отдохнете два — три часика, а в половине пятого вас будут ждать вода, мыло и тальк.
РУДОЛЬФО. Около пяти — самое доходное время.
АГОСТИНО. Учтите, что вечером — ближе к двенадцати и после полуночи — такого рода купание может принести самые неожиданные результаты.
РИТА. Вот именно, а то нам больше нечего делать по ночам! Сегодня вечером я иду в кино.
БЕТТИНА. Правильно. Ты иди в кино, а я за тебя выкупаюсь разика четыре, если не пять.
АГОСТИНО (с двусмысленным намеком). Мы только и ждем случая тряхнуть стариной.
БЕТТИНА (не подавая вида, что уязвлена, переводит разговор на другую тему, Рите). У меня есть полпачки пудры без запаха, Я ее принесу и насыплю тебе в коробку вместо талька.
