— Я тебе все-таки морду набью.
— Мне-то за что? — Алексашка поднял руку. — Я лишь рассказываю о том, что узнал… случайно.
Вот в случайность Беломир нисколько не поверил.
— И… кто она?
— Штатная ведьма. Может, поэтому папаша ваш и не обрадовался. Ведьмы — они… весьма себе… своенравные. Куда такую в жены? Да после развода… Ипатьевы не простили бы обиды.
Возможно.
Все одно… не похоже это на Сашку с его кристальной честностью, с его принципами, которые бесили невероятно, ибо невозможно было уживаться вместе с человеком и его принципами. С… да вообще! Уж если бы случилось Сашке роман заводить, он бы… он…
Да не завел бы он никогда!
Ибо клятву давал. Перед алтарем. А клятва — это святое. Но Потемкин тоже врать не будет. С другой стороны, кто поручится, что ему самому правда известна?
История…
Мало ли что там на самом деле произошло. Но… своего ребенка Сашка точно бы не бросил. В этом Беломир готов был поклясться.
— А знаешь, что самое интересное? — во взгляде Алексашки мелькнула радость. — То, что твой дорогой племянничек как раз вот-вот сведет знакомство с… другим твоим племянничком.
— В смысле?
— Какой еще тут смысл быть может? В самом прямом, дорогой мой, в самом прямом… ведьма-то та после того, как братец твой её бросил, вернулась на историческую, так сказать, родину, в деревню Лопушки. Слышал?
Беломир покачал головой.
— И туда же не так давно отправился твой племянник. Якобы в экспедицию. Исследовать аномалии.
— Почему «якобы»?
С племянником Беломир знаком был, скажем так, издалека, но тот произвел впечатление толкового паренька. И наукой, сказывали, увлечен был всерьез, что наверняка злило отца.
Всенепременно злило.
И теперь начинало казаться, что дело, быть может, вовсе даже не в науке. Дело в отце. Злило его буквально все.
— Потому что эти Лопушки от Москвы в трехстах километрах находятся. Какие там могут быть аномалии?
А вот теперь Алексашка соврал.
Беломир почувствовал это явно, будто… будто ногтями по стеклу провели. И пришлось приложить усилия, чтобы не скривиться от этого нервного звука.
И виду не подать, что ложь замечена.
Надо же…
— Ладно, — Алексашка поднялся. — Я сказал, чего хотел. А теперь извини, друг, но мне пора. Буду рад, если у тебя все получится.
А что именно должно получиться, так и не сказал. Потемкин — хитрый лис. Но в эти самые Лопушки надо будет заглянуть. Всенепременно. Что-то неладно там, если Потемкин врет.
Надо же… все-таки врет, несмотря на все свои уверения в правдивости.
Сказать кому… а кому? Некому. Друзей у Беломира никогда не было, приятели… после скандала делают вид, будто вовсе никогда-то знакомы не были.
Ну их…
А в Лопушки он съездит. Просто затем… затем, чтобы убедиться: ошибся Потемкин. Никогда бы Сашка не бросил своего сына. Или дочь. Дочь тоже не бросил бы.
Беломир потер руками.
Огляделся.
Хмыкнул, убедившись, что былой беспорядок никуда-то не девался, и, переступив через обломки стула, подошел к столику. Мобильный разрядился, а экран и вовсе пересекла уродливая трещина. Будто шрам… ничего, зато городской работает.
Отец ответил сразу.
Инга Ильина была женщиной по-своему красивой. Пусть облику её недоставало утонченности, а фигура, несмотря на все усилия, отличалась характерной грузноватостью, но вот взгляд Инга приковывала.
И зная о том, умела выбирать что позы, что место.
Ныне она застыла у окна, зная, что солнце за спиной окутает её мягким светом, сгладив некоторые резкие черты. И недовольство укроет. Хотя от её собеседника что-либо укрыть было затруднительно.
— Стало быть, поедет? — уточнила она.
— Всенепременно, — Белов Ингой любовался. Исподтишка. Так ему, во всяком случае, казалось.
— Плохо.
— Боюсь, отговорить его не выйдет, — он покачал головой. — Я пытался, но порой Олег упрям до бестолковости.
Инга вздохнула.
Вот ведь… и почему из этих двоих капиталами обладает именно Красноцветов? Наглый. Шумный. Истеричный порой, но при том жесткий и цепкий. С Беловым поладить было бы куда как проще.
И не только поладить.
— И что нам остается? — она подошла и осторожно коснулась гладкой щеки.
Сложно быть женщиной.
Сложно быть слабой женщиной в мире сильных мужчин, уверенных, что только у них есть право на эту вот силу. Но Инга справлялась. Пока.
— Если ты не ошибаешься и он все-таки решится… нужно будет ехать за ним, — она погладила волосы человека, которого… нет, не любила, пожалуй. Инга была далека от мысли, что может позволить себе такую слабость, как любовь.
— Вернуть не получится. Не послушает.
— И не надо… что будет, если вдруг… если с ним случится… несчастье? — она старалась, подбирала слова. Пусть кабинет и защищен, но ни одна защита не бывает полной.
Белов замер.
— У него нет наследников?
— Сестра… двоюродная…
— Двоюродная, — задумчиво повторила Инга. Мысль, сперва показавшаяся слегка безумной, чересчур рискованной, с каждым мгновеньем нравилась ей все больше. — Двоюродная — это… адвокаты справятся, если будет другой наследник. С большими правами.
— Другой? — Белов слегка нахмурился.
Он был умным.
Он понял все правильно.
— Я наведаюсь к нему. И есть средства… разные средства. Тебе нужно удержать его от глупостей. Нет, не совсем, но дней на пару… пары дней мне хватит…
А вот теперь Инга ощутила глухое раздражение, исходившее от мужчины. Странный он. Сам же выдвинул идею с этой свадьбой, зная, что брак будет отнюдь не формальным. А теперь злится.
Но пускай.
Он пока полезен. И будет полезен некоторое время.
— Езжай к нему. Сейчас. Скажи, что я хочу обсудить кое-что… — она отступила, разрывая связь прикосновения. — В том числе… завещание.
В конце концов, если с Олегом и произойдет несчастье, то… самое важное, когда оно произойдет. Наследник… отец одобрит.
Поддержит.
Белов, рассчитывая, что рано или поздно займет достойное место в чужой империи, тоже поможет. А вот человека неудобного, способного пойти на поводу желаний и тем разрушить её, Инги, планы, не станет. И это тоже хорошо.
Да, следовало подумать о том раньше.
Определенно.
Когда за Беловым закрылась дверь, Инга вздохнула и потерла виски. Сила, доставшаяся от матушки, конечно, помогала, но и выматывала изрядно… Инга рухнула в кресло и закрыла глаза. Так и сидела, сама не зная, как долго. Но головная боль отступила, следом и слабость.
От матушки осталось зелье.
То самое, которое ведьмы варят для ведьм же, и пусть Инга не совсем, чтобы ведьма, но и ей поможет. Должно.
Она улыбнулась собственному отражению в полированной столешнице.
Все будет хорошо.
Она справится.
Глава 8. В которой речь идет о горячей родственной любви
…почему родственники кровные? Да все просто! Давно уже из меня всю кровь выпили.
Рассуждения о семье одного достойного государственного чиновника
Бокал в руке Бестужева покрылся ледком, и прозрачный хрусталь треснул, что окончательно вывело Ярополка Всеволодовича из себя.
— Вон, — сказал он глухо, и столовая во мгновенье ока опустела.
Слуги в доме точно знали, когда не след попадаться на глаза хозяину. Вышла из-за стола старшая внучка, правда, показалось, что во взгляде её, в движениях недостает почтительности, но пускай.
Ныне не до нее.
И не до младшенькой, которая голову склонила, но отнюдь не из уважения, а чтобы усмешечку скрыть. Да уж, испортила Наташка породу. Сама-то тоже поднялась.
— Сядь, — велел Ярополк, и дочь подчинилась.
Он же бросил остатки закованного рукотворным льдом бокала на тарелку.
— Ты видела?
Наталья отвела взгляд. Стало быть, видела…
Надобно успокоиться. Дочь своенравна. С нее станется вновь уйти, сугубо из упрямства вернуться в заштатный тот городишко. Квартиру-то продавать не стала, как и отказываться от пансиона.
