Впереди замаячил знак: «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ ВО ФЛЕМУОРТИ», на котором какой-то местный остроумец подписал: «ГОРОД-ПОБРАТИМ МОРЛОВЫХ ФУЛ».
Миновав почти безлюдную площадь, Филип свернул на Даг-лейн. Навстречу ему катил велосипедист в черном костюме. Филип узнал в нем местного викария, но имени вспомнить не смог. Поравнявшись с ним, он крикнул в окошко: «Доброе утро».
Викарий открыл было рот, словно собираясь ответить, но слов Филип не разобрал. Посмотрев в зеркало заднего обзора, он удивился, увидев, как викарий с велосипедом валятся в живую изгородь. Как-то рановато напиваться для священника-то, пусть даже и англиканского.
Он припарковался и вылез из лексуса. Ноги ступали, как ватные. Ему уже довольно давно не случалось проходить расстояние больше четырехсот метров, да и те — по ковру в зале вылетов. Филип прикурил купленную в дьюти-фри сигарету и попытался почерпнуть душевное умиротворение в окрестном пейзаже. Ощущение принадлежности этим краям.
Ни то ни другое не черпалось.
Он побрел к дому, однако, немного не доходя, остановился в полном потрясении. Кто-то превратил ограду его коттеджа в произведение прикладного искусства. Теперь ее украшали связки чеснока, кресты из дерева и других растительных материалов, зеркальца, обрывки бумаги, исписанные какими-то почеркушками, компьютерные диски, четки, липкие антимушиные полоски и грубо сшитые крохотные набивные куколки. При ближайшем рассмотрении оказалось, что различные части анатомии куколок утыканы булавками, гвоздями, швейными иголками и коктейльными шпажками.
Филипа так поглотило изучение этих знаков внимания, что он очень не сразу заметил, что на двери коттеджа намалеван белый крест. Когда он толкнул дверь, в лицо ударила невыносимая вонь. Перешагнув через груду почты, он водрузил телефонную трубку на место и распахнул окно. Источником вони оказалось кухонное мусорное ведро. Филип вынес его на улицу и поиграл мыслью отправить следом за мусором коллекцию фетишей с ограды, но побоялся обидеть положившего их туда доброжелателя — или доброжелателей.
Он очень удивился, обнаружив, что у него все еще есть электричество, что центральное отопление включается, а холодильник, если его открыть, озаряет царящую внутри пустоту. Коврик перед камином был расчерчен блестящей паутиной засохшей слизи. Просто слизни, конечно.
Он вернулся к машине за сумками со всем, что купил в отделении «Сэйнсбери» на Эксетерской объездной дороге, и краем глаза уловил какое-то движение. Посмотрев на проезд, он увидел — или ему лишь померещилось — как две фигурки торопливо шмыгнули за ствол бука. Во вторую ходку к машине он остановился у запертых ворот и бросил взгляд на лощину. Группка орнитологов-любителей на противоположном склоне развернула бинокли в его сторону.
Вернувшись в дом, он вытащил пару сэндвичей из треугольной упаковки и съел оба. Вычистил плесень из кофеварки и сварил кофе. Тот отдавал плесенью. Филип плеснул в чашку виски. Гораздо лучше.
Потом он продолжил приводить дом в порядок. Хотя он устал почти до грани, за которой начинаются галлюцинации, но спать не отваживался и не знал, чего ожидать. Амулет он, разумеется, снова подвязал к груди верным поясом от халата, но Покет ведь обещал «проявиться», что могло означать и личное появление.
От этой мысли Филипа подбросило. Он поднялся наверх. Подоконник в кабинете был густо завален мушиным пометом. Филип включил ноутбук и десять секунд умирал от волнения, пока экран не ожил. Он открыл новый документ и дал ему смелое название «3».
Потом он щелкнул по иконке электронной почты и с ужасом обнаружил бесконечный столбец маленьких неоткрытых конвертиков. Тогда он опять переключился на пустую страницу и отправился вниз. Там передвинул кресло так, чтобы видеть одновременно и туалет, и камин, налил себе стакан «Джеймсона», сел и приготовился ждать.
Пяти минут не прошло, как он уже крепко спал.
7
Пробудили его две вещи: теплое шевеление, этакий тактильный смешок у него на груди, и скрип дверных петель. Комнату заливало мягкое янтарное свечение. В дверном проеме стояла темная фигура в надвинутом на глаза капюшоне.
— Мёрдстоун?
— Покет?
— Ой, только не заводи заново эту словесную тягомотину. Ты как, Мёрдстоун, в порядке? Мозги в кучку собрал? Вижу, опять своей дрянью накачивался.
— Да. Нет. Глоточек-другой, не больше. Заходи, заходи же.
Грем вышел на середину комнаты, нюхая воздух, точно охотничья собака, а потом удобно устроился на диване.
Филип подошел к двери и осмотрел тонущий в тенях проезд. Вроде бы никого. Он закрыл и запер дверь, задвинул шторы и включил свет. Только тогда до него вдруг дошло.
— Ты вошел через переднюю дверь!
— Чтоб меня! Экий ты востроглазый, Мёрдстоун. Ничего от тебя не укроется.
— Нет, я про то, что ты обычно…
— Хлопаюсь тебе в нужник или в трубу, так что у меня вся задница обожженная и облупленная, точно жареный каштан.
— Угу.
— Ну ладно. Мы, видишь ли, тайком вывезли из Дымчатой Долины пару чарословов. Ни единого проклятущего слова не понимал из той галиматьи, что они несли, но они отменили часть печатей на Пространственном Проекторе, на большинстве оставшихся каким-то об разом обошли равнозначность, потом протерли наскоро мокрой тряпочкой — и язви меня, если оно теперь не стало как новенькое. Холера, но какие цены они заламывают! Старого Хомякана чуть удар не хватил, как я прочел ему, во сколько это обошлось. Но, заруби себе на носу, оно своих денег стоит. Только благодаря им я тебя и заловил в этом Фанки-Буме. И на этот раз проскочил в ваши края легко и просто — как морская выдра через шлюз. Без сучка, без задоринки. Очутился у тебя под дверью — и все моллеклы на месте, до единой.
— Понятно, — сказал Филип, слегка удивляюсь такому нехарактерно детальному объяснению. — Тогда хорошо.
Покет и впрямь выглядел не в пример лучше, чем в предыдущие свои визиты. Неопытному взору Филипа казалось, он слегка прибавил в весе. Неизменная туника с капюшоном на сей раз была незапятнанна, не опалена — и, кажется, даже с иголочки новенькая. Икры его, голые и тощие в предыдущие посещения, сейчас были аккуратно упакованы в белые вязаные чулки. Грем сидел в непринужденной позе, поставив правый локоть на ручку дивана и опираясь подбородком на расслабленный кулак. Выглядит он, подумалось Филипу, словно позирует для фотографа. И никуда не торопится.
Филип вернулся к креслу и отглотнул крошечный глоточек виски.
— Так что, Покет, э-э, новый ромлян?
— Угу-у.
— С чего вдруг?
— С чего вдруг? Да с того, что тебе этого до смерти хотелось. Ты ж напирал, как застоявшийся в стойле жених, скажешь, нет?
— Ну, пожалуй, да.
— Да и вообще, — сказал грем, небрежно взмахнув рукой, — мы все оставили в подвешенном состоянии. В конце прошлого. Прикинув все в целом, я решил, так не пойдет. Табуретка о двух ножках какая-то получилась. Меня это начало раздражать. Невзаправдашний Гроссбух или еще какой, нельзя ж где попало останавливаться, сказал я себе. — Он помолчал и назидательно поднял палец. — Каждой истории нужна законченная форма, Мёрдстоун. Вот мой тебе совет. Высшего качества.
— Благослови тебя господь, Покет. Ты законченным ромлянистом заделался. Я подозревал, что так может выйти.
— В самом деле? Вот уж не думал, что ты из тех, кто видит дальше кончика собственного носа.
Филип сделал еще глоток «Джеймсона», уже не такой крошечный, и заметил, что рука у него дрожит.
Он осторожно спросил:
— Так ты… э-э-э… придал истории законченную форму? Она… заканчивается? Удовлетворительно?
— Ой, да. К тому времени как доберешься до конца письмен, добавки просить уже не станешь.
Грем перевел взгляд на камин. Несколько приятных мгновений Филип тешил себя надеждой, что они вдвоем проведут вечер в дружеской беседе, как писатель с писателем. Или просто в молчании. Но потом Покет поднялся и бодро потер руки.
— Ну что, за дело, дружок. Ленивая жопа не насобирает репы, как говаривала моя старушка. У тебя та твоя штуковина включена? Если не можешь обойтись без грога, прихвати с собой. Без разницы.
