— Я пока тут… на разведку, — некромант Николай гляделся вполне бодрым, даже пытался прыгать сам, показывая, что вовсе даже не нужна ему помощь. — Основная группа позже приедет…
— Да? — Ксюха обошла манеж.
И я тоже.
Вот ведь… интересное место. И почему я прежде тут не бывала? Хотя… к старой усадьбе ходить было строго-настрого запрещено. И надобно, чтоб этот самый запрет Васятке повторили, а то вон, глаза блестят жадно, и сам того и гляди треснет от любопытства.
— Воду из бочага не берите, — добавила Ксюха и, переглянувшись со мной, сказала. — А лучше вовсе закройте его. А то… дети тут у нас любопытными стали. Как бы чего не вышло.
Васятка засопел.
А некромант кивнул.
Присевши на походный стульчик, он ощупал ногу, нахмурился. Я руки за спину убрала. Не хватало еще самой себе неприятностей искать. Вывиха там нет, так, небольшое растяжение связок. К вечеру, конечно, разболится, но если ногу не тревожить, то утром нормально будет.
И амулет опять же.
Некромант явно раздумывал, использовать его или так обойтись. Пока-то, как оно бывает, нога не болела, и не пухла, и вообще выглядела обыкновенной приличною конечностью.
— Приложите, — сказала я. — А то потом хуже будет.
Он глянул искоса, но кивнул.
А мы…
— Папенька передать велел, — Ксюха перекинула косу на грудь. — Что к вечеру подойдет…
— Может, — с сомнением произнесла Линка, — все-таки в деревню?
В деревню некромант идти отказался, а уговаривать мы не стали. Взрослый, чай. Разберется. Назад мы шли через Лопушанку, в которую Ксюха Васятку загнала и не выпускала долго. И сама залезла, отшептывала, водой поливая. А Васятка стоял смирнехонько, пусть и видно было, что не по нраву ему оно.
— Холодно, — пожаловался он, на берег выползши.
И носом шмыгнул.
И чихнул.
— Побежали, согреешься, — предложила я, глядя на тощее Васяткино тельце. И ведь ест-то он нормально, побольше меня, а куда что девается? Кожа рябая ребрами натянута, хребет выпирает, а живот впалый до того, что того и гляди пальцем Васятку насквозь проткнешь.
— Не догонишь! — взвизгнул он и понесся.
А Ксюха, глянувши вслед Васятке, сказала:
— Надо бы и дружка его… и сегодня пригляни, а то вода темная, густая, а ну как позовет?
Я кивнула.
— Тетке сказать придется…
— Придется, — согласилась Ксюха.
— Васятка обидится.
— Зато живым будет, — Линка жевала стебелек ежи сборной. — А обида пройдет.
И верно.
К дому Беспального мы пошли вместе, да только, сколь ни колотили в железную калитку, никто-то не открыл.
— Я папке скажу, — решила Ксюха.
На том и разошлись.
Васятка был дома, забрался на печь, накрылся старым тулупом, там и дрожал, что лист осиновый. Тетка на него поглядывала искоса, но ничего-то не спрашивала.
Пришлось каяться.
Мне сперва, а там и Васятке, который, конечно, сперва дулся, но как тетка сунула ему кружку горячего молока, приправленного медом, а к нему ломоть свежего хлеба, так и перестал.
— Взрослеешь, — сказала тетка. И ко мне кружку подвинула.
Хлеб был самопечным, а я и не заметила, чтоб она опару ставила. Стало быть, не тут… к дядьке Святу ходила? Верно, вон, лежит на столе, свернулась тонкими кольцами вяленая колбаса. И пахнет чесноком, травами, мясом.
Я же хлеб грызу.
— Ксюха сказала, что вода позвать может. Как бы… не вышло чего, — я подбирала крошечки. Хлеб у тетки получался знатным, с тонкою хрустящей корочкой, с нежною мякотью, в которую проваливались крошки соли. И есть было до того вкусно, что не хотелось ничего, кроме хлеба.
Правда, на столе появились миски со щами, и я передумала.
Хлеб со щами вкуснее будет.
— Сама к нему схожу, — сказала тетка, Васятку поманивши. Тот из-под тулупа выбирался осторожно, явно памятуя, что рука у матушки тяжелая.
— Дядьку Свята возьми…
Она покачала головой.
— Ушел он. Полнолуние скоро, повел молодняк на дальнюю заимку.
Я кивнула.
А и вправду до полнолуния всего ничего. То-то сегодня никого из стаи в Лопушках не видно было. Оно-то, конечно, оборотни давно уж приноровились жить подле людей, но все одно луна кровь будит.
Вот и колобродят.
— А вот Игорька, пожалуй, кликну…
— Это которого?
— Святов старшенький, или не помнишь? — тетка поглядела искоса, этак, с насмешечкою. А я почувствовала, как полыхнули щеки.
— А… а он тут?
— Приехал неделю тому.
— А… а…
Васятка подленько захихикал, и я пнула его под столом. Он пнул в ответ и едва локтем не смахнул миску, за что и заработал затрещину.
— Она первая начала! — возопил Васятка от этакой несправедливости.
— Она уже большая, таких поздно воспитывать, — ответила тетка. — И не трясись. Игорек уже вырос, подуспокоился. Ума набрался опять же.
Я кивнула, но как-то… не слишком уверенно.
Надо же…
Игорек.
Вернулся. И носу не кажет. А вот прежний бы в первый же день объявился. Или… или нужна я ему теперь? Небось, он тоже… послужил, повидал… понял, что ведьмы в мире большом совсем даже не редкость редкостная. И хватает их, всяких, красивых, свободных.
Понимающих, что есть женское счастье.
Я поерзала.
— Ешьте, — велела тетка, поднимаясь. — Игорек хотел наведаться, вот и повод будет.
Я кивнула и вцепилась в хлеб, который разом потерял вкуса.
Можно подумать, раньше ему повод требовался.
Но… все изменилось.
Тетка покачала головой и велела:
— Закончите, сходите на опушку. Земляника поспела… и подружек своих кликни.
Кликнула.
И подружек. И дядьку Берендея, который отоспался, приуспокоился и сделался почти не отличим от обыкновенного человека. Он-то нас и отвел на поляну, коих знал множество. Там мы и провозились до вечера. А уж вечером…
— Ты… ты только погляди! — Линка ткнула мне в нос свой телефончик. — Нет, ты только погляди!
И Ксюхе тоже.
— Да как он… как он вообще!
Деревенские собаки отозвались на Линкино возмущение воем.
— Покажь, — Ксюха забрала телефон и повернула ко мне. — А что? Хорошо получилась…
Линка и вправду на снимке была хороша. Впрочем, как и обычно. Но… темные волосы рассыпались, в тонких чертах лица виделась какая-то нечеловеческая одухотворенность, взгляд, устремленный на некроманта, сиял.
И казалось, что в мире нет никого, кроме этих двоих.
Меня вновь кольнуло нехорошее чувство зависти. И еще обиды. На меня, как на Линку, никто-то не смотрел.
— …тайна исчезновения прекрасной Калины Мор раскрыта! — громко прочла заголовок Ксюха.
Линка запыхтела, что еж рассерженный.
— Кто тот герой, ради которого она оставила бизнесмена и олигарха Красноцветова?
— Прекрати! — Линка протянула руку, но Ксюха лишь головой помотала. — Так он бизнесмен или олигарх?
— Да сволочь он, — Линка плюхнулась на лавку. — И теперь точно меня найдет… что там еще этот гад пишет?
— А ты не прочитала?
— Не успела. Давай уже…
И Ксюха откашлялась, чтоб, стало быть, выразительнее читалось.
— Не так давно светскую Москву всколыхнуло известие о грядущей помолвке Красноцветова с дочерью его давнего делового партнера Ильина. Правда, стоит заметить, что сам бизнесмен заявлений не делал. Однако доверенные лица сообщили, что сам факт помолвки — дело решенное. В связи с чем встал вопрос, что будет с давней пассией Красноцветова, широко известной в свете Калиной Мор? Их связь, длившаяся не один год, не могла бы быть сохраненной…
Ксюха поморщилась и пробормотала.
— Кто его писать учил?
— Никто. Они там все… молодые, чтоб их, дарования.
— Тогда понятно.
Собаки взвыли громче, а я погладила Линкину руку. Все-таки, наверное, обидно, когда вот так… живешь, живешь, а потом раз и все.
— …таинственное исчезновение Калины взбудоражило многие умы. Появилось даже частное мнение о неслучайности… и вправду дарование.
— Полное. Дальше давай.
— Доверенный источник, приближенный к Красноцветову, заявляет, будто квартиру свою Калина покинула сама, оставив и банковские карты, и драгоценности, и даже одежду. Это в свою очередь наглядно доказывает отсутствие корыстного мотива…
