— Ты просто связки потянул. Ходи больше, и пройдет.
Уитлок бросил на него неприязненный взгляд.
— Ты уверен, что это поможет?
— Я здесь командую, — ответил Хокинс. — И если я скажу: ходи, значит, будешь ходить.
— А вот и не пойду.
Лицо Хокинса стало наливаться краской.
— Ты не подчинишься приказу?
— Никаких приказов я не слышал. Будут тут мне всякие мясники указывать, что мне делать с моей собственной лодыжкой!
И без того багровое лицо Хокинса пошло пятнами.
— Вот что, Уитлок. Ты, может, самый богатый в городе, но…
— Ребята, кончайте, — вмешался Джиффорд. — Сейчас не время ссориться из-за пустяков.
— Не встревай, Сэм, — отрезал Хокинс. — Меня народ избрал командиром, и, черт возьми, я от своих прав не отступлю. А это значит, что все будут делать то, что я прикажу.
— Никто и не спорит, что ты командир, — ответил Джиффорд, — вот и командуй, потому что Линк Маттокс уже повернул к аэропорту.
Посмотрев вперед, Хокинс увидел, что джип свернул на дорогу, ведущую к белому зданию аэровокзала.
— Пусть полиция напорется на засаду, если хочет, — произнес Хокинс, — а мы развернемся веером и окружим их, не торопясь.
Он посмотрел на вереницу машин позади и, высунув в окно руку, описал ею круг.
— Давай жми к концу взлетно-посадочной полосы, — велел он Джиффорду.
Тот свернул с дороги, и машина затряслась по кукурузному полю.
— Вряд ли Джо Гордону понравится, что мы травим его поле, — заметил он.
— Тем хуже для Джо Гордона, — бросил Хокинс. — Пусть пострадает во имя спасения отечества.
— Мы могли бы поехать по другой дороге, — не отступался Джиффорд.
— Так быстрей. Да ничего Гордону не сделается, подумаешь, поле чуть-чуть помяли. — Хокинс был неумолим.
— Слушай, ты что, зуб на него имеешь?
Хокинс привстал и оглянулся на вереницу машин, съезжающих с дороги.
— Вот уж нет. Разве что по мелочи…
Устроившись обратно на сиденье, он приказал:
— Значит, понял — в самый конец взлетной полосы.
— Не хочу мешать тебе развлекаться, — сказал Уитлок, — но что-то я не вижу русских парашютистов. Откуда ты вообще взял, что они в аэропорту?
— Там они, не беспокойся, — ответил Хокинс. — Наверное, спрятались в здании.
— Ты уверен? Кто пустил слух, что они вообще здесь?
— Ничего себе — слух. Все знают, один ты… И вообще, Уитлок, ты мне не нравишься — канючишь, как вшивый слабак. Сначала заявляешь, что на ногу ступить не можешь, потом — что русских нет. Ты, собственно, на чьей стороне?
— Если русские в аэропорту, то где именно?
— Я же говорил, спрятались в здании.
— Тогда Линк Маттокс ведет себя непонятно. — Уитлок махнул рукой в сторону здания, где Маттокс расхаживал с другими полицейскими. Время от времени кто-то входил и выходил из аэровокзала.
Все замолчали. Первым заговорил Хокинс:
— Черт возьми! Сэм, быстрее едем туда! — Он высунул опять руку в окно и описал ею плавный круг.
— Ты что руками машешь? — спросил Джиффорд, поворачивая машину к зданию.
— Когда?
— Да только что.
— Это означает — все за мной.
— А другие парни об этом знают?
Хокинс оглянулся. Одни неуверенно потянулись за ним, другие притормаживали у обочины, третьи продолжали ехать по дороге, четвертые просто встали и наблюдали. Он принялся яростно размахивать руками, но это ничего не дало.
— Они, похоже, тебя не понимают, — заметил Джиффорд, скосив глаза в зеркальце заднего обзора, — может, вернемся и расскажем каждому по отдельности, что ты хотел сделать?
— Я потом с ними разберусь, — угрюмо пообещал Хокинс. — Конечно, не мешало бы их немножко подучить.
— Чему? — спросил Уитлок. — Команде «Все за мной»?
Хокинс злобно посмотрел на него.
— А с тобой я разберусь отдельно.
— Ты, мясник, меня не пугай. Как только вся эта заваруха прекратится, ты опять встанешь за прилавок и будешь рубить свою конину.
Глаза Хокинса побелели от ненависти.
— Это мы еще увидим, — процедил он, — увидим.
Уитлок ехидно улыбнулся.
— Увидим, а как же иначе?
Джиффорд круто повернул и выехал на стоянку перед зданием аэровокзала. Вместе с Хокинсом они вылезли из машины. Хокинс отстегнул саблю и хотел было положить ее на сиденье, но, покосившись на Уитлока, передумал и забрал с собой. Уитлок, не переставая улыбаться, остался в машине, придерживая ружье.
Появился Маттокс, за ним — двое полицейских. Увидев Хокинса, он сообщил:
— Фендал, что-то не видать здесь твоих русских. В аэропорту, похоже, вообще никого нет.
— Значит, они приземлились и ушли, — отпарировал тот. — И увели с собой всех, кто был здесь.
— Эй, шеф, глядите, кого я нашел! — Сержант Хинксон вышел из здания, ведя за собой заспанного паренька в свитере и засаленных штанах. На всклокоченных волосах еле держалась синяя кепка с рекламой местной авиакомпании.
— Он спал на унитазе в женском туалете! — объявил сержант.
— Единственное место, где можно выспаться в этом бедламе, — пробормотал паренек. — Святая Нелли, ну и ночка у меня выдалась!
— Что произошло? — спросил Хокинс. — Куда они ушли?
— В небо, Господи ты Боже мой, — ныл паренек. — Но график весь полетел. Рейс четыреста двадцать опоздал на пять часов, четыреста двадцать первый отменили, а четыреста двадцать третий вообще куда-то пропал.
— Что значит пропал? — спросил Маттокс. — Потерпел аварию?
— Нет, пропал, и все тут. Болтается в небесах и все запрашивает свои координаты. В последний раз я его услышал, когда он был где-то за Кливлендом.
— Нас твои самолеты не интересуют, — перебил служащего Хокинс. — Мы ищем русских. Наш остров заняли русские парашютисты.
Парень мигнул.
— А на каком самолете они прилетели?
— Откуда я знаю? Мне известно только, что они здесь.
К этому времени подъехали большинство машин, и вооруженные люди столпились вокруг паренька. Тот изумленно таращился и был в полном недоумении.
— Одно скажу, ни на одном самолете в мою смену они не прилетали. За всю ночь прибыли сорок пять человек и большинство транзитом. Один летел в Нантакет и был злой как черт, потому что его багаж заслали в Майами, и ему пришлось…
— Да наплевать нам на твоих пассажиров, — рявкнул Хокинс. — Нам русские нужны!
— Ищите их в другом месте. — Парень пожал плечами. — Пойду еще посплю. — Он поправил кепку, зевнул и пошел к аэровокзалу.
— Эй ты, подожди-ка. — Хокинс подался вперед и схватил парня за руку. — Никуда ты не пойдешь, пока я тебе не разрешу.
Тот изумился.
— Да вы что? Кто вы такой, чтобы мне приказывать?
— Я тебе покажу кто! — Хокинс взял парня за воротник и залепил ему пощечину. — Ты мне не груби, а то еще схлопочешь. Куда пошли русские?
— Мясник, кончай измываться, — раздался вдруг голос Уитлока. Он вылез из машины и целился в Хокинса из дробовика. — Отпусти его.
Лицо Хокинса побледнело, рот широко раскрылся. Он посмотрел на полицейских, удивленных не меньше его.
— Стреляйте в него! — закричал он. — Не видите, он поднял на меня оружие! Стреляйте!
— По-моему, ты сам напросился, — сказал Маттокс. — Ладно, мистер Уитлок, опустите оружие.
Уитлок опустил дробовик. Хокинс взвизгнул:
— Это мятеж! Я — командир! Меня народ избрал!
— Черта с два, — заметил кто-то из толпы. — Ты сам на нашу голову навязался. Я бы скорей выбрал Оррина Уитлока, если бы меня спросили.
Его поддержали несколько человек, а за ними все остальные закричали, выражая свое одобрение. Шеф полиции посмотрел на Уитлока.
— Ну как, мистер Уитлок? Хотите быть командиром?
— Нет! — протестовал Хокинс. — Меня выбрали!
— По мне, — сказал Сэм Джиффорд, — Уитлок, по крайней мере, не будет мне мешать вести машину.
— Ну, — сказал Уитлок, — раз этого все хотят, я согласен.
Маттокс одобрительно взглянул на Уитлока. «Что-то в этом парне есть, — подумал он. — Я-то считал, что он струсит и потеряет свой шанс». Вслух он сказал:
— Теперь, Фендал, закрой рот и выполняй, что скажет мистер Уитлок. Остальные поступайте как знаете, а мы проверим провода на линии мисс Эверетт. Если там ничего не обнаружим, все свободны.
— У меня дома дел по горло, — сказал полицейский стажер Максвел, забираясь в джип вместе с остальными. — За неделю столько работы накопилось!
В опустевшей «Пальмовой роще» Олин Леверидж тяжело опустился на стул, но, не просидев и пяти минут, встал и направился к бару. Ведерко для льда было пусто, но вода из-под крана оказалась достаточно холодной и приятной на вкус. Он намочил полотенце, обтер распухшее лицо, потом отжал, намочил и приложил к затылку. По спине потекли струйки. Леверидж снял куртку, рубашку, снова намочил полотенце и растер им ноющее тело. Живительная влага приятно освежала ноющее тело и как бы впитывала в себя боль. Затем Леверидж, взглянув на всякий случай в окно, сбросил остальную одежду, свалил ее в кучу, облился с головы до ног и сразу же почувствовал себя гораздо лучше. Ему пришло в голову, что он, пожалуй, единственный человек в мире, который осмеливается расхаживать в чем мать родила в публичном месте, зная, что ничего ему за это не будет. Эта мысль пришлась ему по вкусу, и он принялся смаковать ее на все лады.
