— Минти-и-и, — проблеяла она умоляюще.
— Да? — буркнула я, стараясь не дышать носом: она меняла младенцу подгузник на своем рабочем столе.
— Пвоклятье! — ругнулась она. — Не подгузник, а наказание какое-то!
— У ребенка есть няня, пусть она этим и занимается, — огрызнулась я. — Причем желательно на автостоянке!
— Я ее уволила. От нее никакого пвоку. А двугую пока не нашла. Знаешь, Минти, я уже уволила твех нянь. Можешь себе пведставить?
— Да, — бесстрастно ответила я. — Могу.
— Так вот, Минти, — продолжала Мелинда, решительно не замечая, что мой тон холоднее айсберга. — Ты мне не васскажешь еще вазок пво евво? Я что-то никак в толк не возьму.
— И рада бы, Мелинда, — я была сама вежливость, — но ничего в этом не смыслю.
— Минти, — промямлил Уэсли. У него был радостный вид, и за ним волочился длинный хвост пленки.
— Извини, Уэсли, — отрезала я. — У меня нет времени заниматься твоими пленками, так что выкручивайся сам.
— Я и не собирался просить тебя о помощи, — обиделся он. — Просто хотел поделиться. Хотел рассказать тебе о…
— Извини, Уэсли, — я надела наушники. — Очень занята, у меня нет времени. — Терпение на нуле — вот что со мной происходит. А ненависть к людям зашкаливает. Мне не хотелось выслушивать исповеди о чужих проблемах. Мое сердце зачерствело, оделось броней. Я обнесла его рвом, соорудила подвесной мост и поставила сторожить подступы шестерых ротвейлеров. «Решающий фактор» мог мной гордиться.
У Джека тоже был подавленный вид, но я не стала выяснять почему. Я была полна решимости уйти с головой в работу и тихонько корпеть над ней, похоронив мысли о Доминике и его последнем увлечении под необъятными грудами пленки.
За следующие несколько дней я выдала на-гора уйму репортажей. Чего там только не было: гражданские браки, матери-подростки, пятидесятипятилетняя матрона, беременная близнецами, которых зачали в чашке Петри. «Уж лучшее делать скучные финансовые обзоры, — сердито думала я, — или программы о спорте, моде и ежовых бегах в Милтон-Кейнс. Что угодно, только не семья и воспитание детей». Мне надоело растравлять раны. Поездка к Ситронелле Прэтт не прибавила положительных эмоций.
— Хорошо провели Рождество, Араминта? — осклабилась она.
— Отлично, — солгала я.
— Наверное, были у родителей?
— Да-да, вы правы.
— Как славно, — умилилась она. — А у нас было столько гостей! — в ее тоне сквозило самодовольство. — Даже такой прекрасный большой дом с трудом вместил приглашенных. Но все же, — ворковала она, — мы умудрились всех устроить. А как Новый год? — спросила она через плечо, наклоняясь за книгой. — Загадывали желание? Погодите-ка… я угадаю: найти себе мужа, не так ли?
— Нет, — ответила я. — Моим новогодним желанием было удавить вас и расчленить.
Ситронелла обернулась и недоуменно уставилась на меня:
— Что вы сказали?
— Я сказала, мое новогоднее желание — удивить вас и впечатлить.
— А… Знаете, у вас, одиноких женщин, столько мужества, — проникновенно просюсюкала она, опуская свой огромный зад на близлежащий стул. — Не представляю, как вы со всем справляетесь.
В ответ я сладко-сладко ей улыбнулась, считая в уме до десяти, чтобы не поддаться соблазну пристукнуть ее микрофоном или удушить магнитофонным шнуром. На этой неделе в газетах развернулась дискуссия о работающих матерях. В своей колонке Ситронелла нещадно побивала их камнями. С тяжелым сердцем я нажала на «запись».
— Женщины, которые имеют маленьких детей и при этом работают, ужасные эгоистки, — объявила она своим низким, обманчиво ласковым голосом. — Все мы знаем, что первые пять лет жизни ребенка оказывают решающее влияние на его развитие, — невозмутимо продолжала она. — В этот важный период ребенок нуждается в матери. Я феминистка, — объявила она. Кто бы мог подумать… — Однако в данном случае феминистки совершенно неправы.
— Но у большинства женщин просто нет выбора, возвращаться на работу или нет, — возразила я. — Они вынуждены работать из-за денег.
— О, знаю я эту старую отговорку, — произнесла Ситронелла со снисходительной улыбкой. — Нужно чем-то жертвовать.
— Ну, вам-то это ни к чему, — подколола я с непривычной наглостью.
Она заморгала, выпучилась на меня, потом изобразила виноватую улыбку:
— Нет. Думаю, мне очень повезло, что мой муж так много зарабатывает. Более того, мне повезло вдвойне: я всегда могла позволить себе работать дома и делать карьеру
— Карьеру? — насмешливо переспросила я. — И что же за карьеру вы делали, прежде чем стали вести колонку?
— Была консультантом по уходу за детьми, — призналась она, и ее толстый зад беспокойно заерзал на стуле. — Но к чему хвастаться прошлыми достижениями, Араминта? К тому же работать дома не так уж просто, особенно если малыш у вас громкоголосый и требовательный. К счастью, у меня есть помощники по дому.
— Да, — усмехнулась я. — Насколько мне известно, у вас есть няня и горничная.
— И садовник, — добавила она, самодовольно ухмыляясь. — О да, я понимаю, как мне повезло, — продолжала она, теребя необъятное платье-балахон. — Невероятно, невероятно повезло. Но дело не в этом. Дело в том, что маленькие детки должны оставаться с мамочкой.
— Что ж, спасибо большое, Ситронелла, — проговорила я с облегчением, нажав на «стоп». — Еще один мудрый комментарий, украшение нашей программы.
Ситронелла сама проводила меня до двери. Я взглянула на красавицу Франсуазу, которая играла с малышкой Сьенной, и подумала: «Как она может работать на эту ужасную женщину? Бог знает, почему она до сих пор не уволилась».
— Выше нос, Минти! — крикнула мне вслед Ситронелла, когда я шла по подъездной дорожке.
— Выше нос? А я и не грущу, — моя улыбка излучала беззаботность. Но, разумеется, я лгала.
Меня грызла черная тоска. Чернее грязи в самой глубокой сточной канаве. Я опасалась однажды проснуться и обнаружить, что она сгрызла меня напрочь. Я была несчастна. Я захлебывалась отчаянием. Такой тоскливой зимы у меня еще не было. Мой камень опять прогрохотал вниз по склону и намертво застрял в глубокой расселине. На работе я еще кое-как держала себя в руках, занималась делом, резко и недружелюбно пресекая все попытки вытащить меня из раковины, но дома впадала в уныние. Затворяясь в комнате, читала «Большие надежды» и размышляла о своей нелегкой судьбе. Я погружалась в депрессию, тонула в ней. Лелеяла свою тоску, берегла, как бутылку старого портвейна. Должно быть, я действительно была несчастна, потому что когда позвонил Джо, даже не захотела с ним разговаривать.
— Он звонит уже в третий раз, — сообщила Эмбер из-за двери два дня спустя. — Почему бы тебе не поболтать с ним?
— Не хочу, и все, — проворчала я.
— Он сказал, что хочет с тобой побеседовать.
— Мало ли чего он хочет. Целый месяц меня игнорировал.
— Ты не забыла, Минти? — не отставала Эмбер. — Неделя добрых дел еще не кончилась.
— Для меня кончилась.
— Минти, почему ты не желаешь с ним разговаривать?
— Он меня обидел. Вот почему.
— Но это не значит, что ты тоже должна его обижать.
— Почему нет? — равнодушно отозвалась я. Может, мне хочется обижать мужчин.
Мисс Хэвишем отомстила мужчинам, внушив своей воспитаннице Эстелле презрение к противоположному полу. И я теперь тоже намеревалась презирать мужчин. Они заслуживали презрения. Все до единого. Низшая раса. Без чувств, без совести. Бросить женщину у алтаря и, не задумываясь, жениться на другой. Я больше не доверяла мужчинам. Ни одному из них. Знать их не желала. Я вообще не хотела ни с кем общаться. За несколько дней я обросла непробиваемым панцирем безразличия. Моя раковина затвердела и застыла, как мерзлая январская земля. Мне больше не нужен был «Решающий фактор». Я избавилась от нерешительности раз и навсегда. Когда шестого числа Эмбер сказала, что пора снимать рождественские украшения, не то мы навлечем на себя беду, я рассмеялась горьким, безжизненным смехом. Тогда она объявила, что сама уберет игрушки. И посадит деревце в моем саду — она специально попросила елочку с корнями. Я даже не вызвалась ей помочь. Я стала жестокой и бессердечной. Потому что Доминик так безжалостно обошелся со мной. Когда позже, в тот день, Эмбер позвала меня с первого этажа, я только заворчала и уткнулась в книгу:
«Мисс Хэвишем поманила к себе Эстеллу[56]…
– Поиграй с этим мальчиком в карты…
— С этим мальчиком! Но ведь это самый обыкновенный деревенский мальчик!
Мне показалось — только я не поверил своим ушам, — будто мисс Хэвишем ответила:
— Ну что же! Ты можешь разбить его сердце!»
— Минти! — снова позвала Эмбер.
— Что? — крикнула я.
— Иди сюда.
— Не хочу.
— Спускайся!
