— Он бросил меня из-за денег, — негодовала я. — Из-за каких‑то бумажек. В панике сбежал, потому что боялся потерять свои грязные капиталы. А потом, когда кризис неожиданно миновал, понял свою ошибку и захотел меня вернуть.
— Но ты не…
— Конечно, нет! — воскликнула я. — И не думала к нему возвращаться. Как ты мог вообразить? Но я довольна, что увиделась с ним. Иначе мне бы не представилось шанса выложить ему все как на духу и узнать правду.
— А теперь знаешь?
— Да. Правда в том, что мне больше не нужно винить себя. И это потрясающе, ведь чувство вины лишало меня уверенности. Мне казалось, что я сама навлекла неприятности на свою голову.
— Почему ты так думала?
— Понимаешь, я считала, что была с ним слишком мила и добра, во всем угождала и превратилась в тряпку, вот он и потерял всякое уважение, бросил меня.
— Ну, если верить твоим словам и тому, что я видел на семинаре, ты действительно во всем ему подчинялась и стала слабовольной тряпкой.
— Да-да, я знаю. И не отпираюсь. Но он бросил меня по другой причине. Напрасно я терзалась долгие месяцы. Эта мысль очень меня мучила. А теперь я знаю, что моя теория оказалась неверна и я ни в чем не виновата.
— Не виновата? — снова повторил он, играя вилкой.
— Нет, — ответила я и улыбнулась. — Во всем виноват Доминик. Теперь я понимаю. Раньше я не замечала, какой он мелочный. А теперь вижу.
— Понятно.
— Все случилось из-за денег, — заключила я. — Очень просто. — Я тряхнула головой. — Моей вины тут нет. И теперь я будто вырвалась на свободу. Я понимаю, что могу жить дальше. Наконец-то я вольна наслаждаться жизнью. Ты рад за меня, Джо? — Я взяла его за руку, но он не произнес ни слова — только как-то странно смотрел на меня.
— Почему ты молчишь?
— А что я должен сказать?
— Ну, не знаю. Скажи что-нибудь. Скажи, что ты рад за меня, что согласен.
— Почему я должен это говорить? Я так не считаю. О! Наверное, он слишком много выпил. Никак не разберется в том, что я ему наговорила.
— О'кей, — пожала плечами я. — Давай объясню все еще раз. Понимаешь…
— Не стоит, я все слышал, — ответил он с какой-то безразличной улыбкой, как мне показалось. — Но думаю, ты пришла к неправильному выводу.
— Послушай, я пришла к выводу, что во всем виноват Доминик. Он жалок. Но я не подозревала, насколько он жалок, пока не увидела его во вторник вечером.
— А я думаю, подозревала, — надувшись, произнес Джо.
— Нет, — заартачилась я. Происходящее уже начало меня раздражать. — Раньше мне казалось, что Доминик только на первый взгляд придурок. — При этих словах мы оба прыснули. — Я хочу сказать, он уделял так много внимания мелочам: внешности, одежде, машинам, вечеринкам. Я воображала, будто его мелочность этим и ограничивается. Но теперь поняла: это диагноз.
— Согласен.
— Тогда почему ты не понимаешь, что я хочу сказать?
— О, я все понимаю. Просто думаю, что ты и раньше все это прекрасно знала.
— Нет, — настаивала я. — Откуда мне было знать? Я и не подозревала о мошенничестве с пенсиями и выплате компенсаций. Это мне только потом сказали.
— Но ты видела его жалкую натуру, — сказал Джо. — Ты наблюдала это каждый день. Так что же теперь удивляться, что он оказался придурком?
— Я действительно удивилась.
— Ты удивишься, если явно склонный к насилию преступник совершит убийство? Ты видела признаки: склад ума, характер. Минти, не надо быть писателем, чтобы разобраться в этом. Мы не умеем скрывать свои недостатки.
Боже, это уже сильно действовало мне на нервы. Я и не думала, что будет так трудно.
— М-м-м, не согласна, Джо, — процедила я, раздраженно вздохнув. — Я была совершенно сбита с толку, когда, наконец, осознала, что он за человек.
— Значит, ты дурочка, — буркнул он и стал возить по тарелке макароны. А потом как-то странно, устало на меня посмотрел. — Ты же сама сто раз говорила, что с самого начала подметила мелочность Доминика. Его зацикленность на своей внешности. И то, что с самого начала он пытался тебя изменить, исподволь, исподтишка.
— Вовсе не исподтишка. Напрямую: «Надень то. Не надевай этого. Говори то. Не говори этого. Мы делаем так. Атак мы не делаем». Намек прозрачный, скажем прямо.
— Тогда я тем более не понимаю, как ты с этим мирилась. Это же чудовищно. Невозможно поверить, что такая умная и независимая девушка, как ты, стала бы терпеть такое… такое дерьмо. Но ты же терпела.
— Да, — призналась я. — Терпела. И сожалею об этом всем сердцем. И никогда-никогда больше не соглашусь мириться с подобным неравенством. Потому что я изменилась.
— Не уверен, — покачал головой он.
— Джо, извини, но, по-моему, ты жесток. Ни капли сочувствия, когда мне пришлось пережить такой кошмар.
— Я тебе сочувствую, — произнес он, отодвигая тарелку. — Даже очень. Всем сердцем. Просто я немного… разочарован, наверное.
— Разочарован? Что значит «разочарован»?
— В тебе.
— О! Хм… большое спасибо. — Я залилась краской.
— Потому что ты во всем обвиняешь Доминика.
— Да, я обвиняю Доминика. Почему бы мне его не обвинять? Он же плохой. Это он во всем виноват!
— Вот здесь я с тобой не согласен.
— Ну, не знаю, почему ты не согласен. Ведь это правда. — Во мне уже вскипала нешуточная злость. Более того, я чувствовала, что вот-вот заплачу. Джо испортил такой замечательный вечер, донимая меня своими сомнениями, хитрыми, докучливыми вопросами. — Это правда, — повторила я. Стол расплывался перед глазами. — Я стала жертвой. — Горло сдавливал спазм. — Я прошла через ад. Настоящий ад. И все из-за Доминика.
— Из-за себя самой тоже.
— Нет, я ни при чем! — бубнила я, сдерживаясь изо всех сил, чтобы не повысить голос. — Я всего лишь невинная жертва. Он строил козни за моей спиной. Избавился от меня, чтобы спасти свои деньги. Перед лицом двухсот восьмидесяти человек. Моему отцу это обошлось по сто фунтов за каждого. И не понимаю, с какого боку тут я.
— Ты тоже виновата. В каком-то смысле. Тем, что позволяла Доминику так с тобой обращаться. Не пойми неправильно, — поправился он. — Тому, что он сделал, нет оправдания…
— Ура, аллилуйя!
— …но ты стала соучастницей его преступления. Ты ни разу не пресекла его отвратительное поведение.
— Не пресекла?
— Он обращался с тобой как с дерьмом, а ты не возражала.
— Нет?
— Нет. По крайней мере, не похоже.
— Да-да, ты прав. Не возражала.
— Так почему?
Я нервно заерзала на стуле:
— Мне бы вышло дороже.
— Тебе дороже? Понятно.
— Он заводился с пол-оборота, — оправдывалась я. — Чуть что не по нем, закатывал жуткие, отвратительные истерики. Я боялась перечить.
— Почему? — изумился Джо.
— Начни я перечить, он устроил бы ужасную сцену, и мы бы… мы бы… разошлись, вот почему!
— И что в этом плохого?
— Как что плохого? Я не хотела рвать отношения.
— Почему?
— Потому что он — мой бойфренд. Он был тем самым, единственным. Я хотела за него замуж. Поэтому была готова переступить через себя.
— А…
— Это суть любых отношений. Все должны идти на уступки.
— Непохоже, чтобы Доминик хоть раз в чем-то уступил тебе, — презрительно поморщился Джо. — Еще один вопрос: почему ты захотела выйти за него замуж?
— Почему-почему? Это еще что за вопрос? Зачем вообще люди женятся?!
— Ну, судя по твоим же словам, он был тебе не очень-то симпатичен, ты им не восхищалась. Вот я и теряюсь в догадках. Он вообще тебе нравился, Минти? — Джо пристально посмотрел на меня. — Нравился? — Я не могла отвести взгляд. В радужке его больших карих глаз светились золотистые и зеленоватые прожилки. Он словно меня гипнотизировал. Я тяжело вздохнула. — Нравился? — не отставал Джо.
— Нет, — тихо созналась я. — Не нравился. И теперь, когда я узнала правду, он нравится мне еще меньше.
— Но Минти, — наседал Джо, слегка наклонясь вперед, — зачем было выходить замуж за человека, который тебе даже не нравился? Уверен, что уже задавал тебе этот вопрос, но ты избегала ответа.
— Послушай, Джо, нравился он мне или нет, какая разница? Он же хотел на мне жениться.
— Повторяю еще раз: он тебе нравился?
— Нет, — прошипела я. — Не нравился. Я ненавидела его за то, как он себя ведет. Меня всю передергивало. Терпеть не могла эту манеру называть всех по имени и навязывать страховки на вечеринках. Ненавидела его за то, что он никогда не уступал моим желаниям. За идиотские замечания в адрес людей, которые «не так» одеваются и выглядят. И особенно я ненавидела его попытки контролировать меня, убить во мне всякую уверенность.
— Что-нибудь еще?
— Да. Его манера вести беседу, точнее, отсутствие таковой. Можно было вздернуться со скуки. Я скажу тебе, что еще меня в нем раздражало: нетерпимость, хронический эгоизм, неумение сочувствовать людям. Вот видишь, — выпалила я, — очень многое в Доминике меня просто бесило!
