— Я кричу на тебя, — прошептала я, заметив, что бармен в ужасе на нас вытаращился, — потому что ты сам довел меня до такого состояния. Сам виноват.
— Да, — согласился он. — Виноват. Прямо как Доминик.
— Да! — взвизгнула я. — Именно! — Я наклонилась и схватила сумку. — Сегодня я была счастлива! — выкрикнула я, направляясь к выходу. — Впервые за многие месяцы почувствовала себя счастливой. Я была счастлива, потому что встречалась с тобой! Но теперь как рукой сняло! — Я уже подлетела к двери. — Теперь я несчастна! Надеюсь, ты доволен, Джо. Потому что это твоих рук дело! И если я никогда — слышишь? — никогда в жизни тебя больше не увижу, то буду считать, что мне очень повезло!
— Ну и ублюдок! — бесновалась я, с грохотом поднимаясь по лестнице в половине двенадцатого. Эмбер уже легла, но мне было все равно. Из-под двери пробивался свет, и я ввалилась в спальню. Кузина читала в кровати. Гладила Пердиту правой рукой, а левой листала «Ярмарку тщеславия» [71]. — Ублюдок! — повторила я.
— Дорогуша, об этом все уже знают, — подняла на меня глаза Эмбер. — Слава богу, что у вас все кончено. Мы тебе об этом твердим уже несколько месяцев.
— Да нет, не Доминик — Джо! Джо ублюдок. — Меня всю трясло от злости.
— Джо? — Кажется, Эмбер удивилась. — Ты же говорила, что он милый. Он и на вид ничего, надо признать.
— Так вот, он не милый! Он ужасный. Как я только сразу его не раскусила! Опять так ошибиться…
— Что он натворил?
— У нас был идеальный вечер, идеальный. Все шло просто замечательно. Чудесно. По правде говоря, я даже думала, что, наконец, у нас с Джо что-то получится.
— Отличная мысль.
— Нет, не отличная. Джо вел себя отвратительно. Ужасно.
— Что он сделал?
— Я рассказала ему о встрече с Домиником, о том, как поняла, что ни в чем не виновата. А он обвинил меня в том, что я мелочная! Мелочная! Ты только представь! Сказал, что я сама навлекла на себя неприятности.
— Правда?
— Да. Сказал, что я хотела выйти за Доминика по одной причине: он был богат, хорошо одевался и прекрасно выглядел. Вот ублюдок!
— Но это же правда, Минти, — тихо произнесла Эмбер.
— Нет, неправда, — я была ошарашена. — Я хотела выйти за Доминика, потому что думала, он любит меня, выбрал меня среди всех. Мне это очень льстило. Я уже целую вечность ни с кем не встречалась.
— Но, Минти, Доминик плохо с тобой обращался. Все это видели. — Она опустила книгу. — И считали, что с его ужасным поведением ты миришься только потому, что он красавчик и у него хорошая работа.
— Не может быть, — во мне поднялась волна протеста. — Я мирилась с ним, потому что была слишком добра.
— Ну не настолько же, Минти, — поморщилась она, переворачивая страницу.
— Выходит, что настолько. По крайней мере, раньше так было. Но теперь я изменилась.
— Это заметно.
Я присела на краешек кровати и глубоко вздохнула:
— Знаешь, мне просто очень-очень не повезло, что я вообще познакомилась с Домиником.
— Нет такой вещи, как невезение, Минти. Есть правильный и неправильный выбор. Мне всегда казалось, что раз уж ты выбрала Доминика, у тебя имелись на то свои причины. Откровенно говоря, он был настоящим гадом.
— Неправда. Он мог быть милым. Иногда.
— Когда? — поинтересовалась она.
Пердита вытянула лапки, как две черные эластичные резинки, и блаженно перекатилась на спину.
— Он был очень щедр. Постоянно покупал мне что-нибудь. Сама знаешь. Дорогую одежду, ту сумку… и вообще, много всего.
— Минти, он их не тебе покупал. А себе. Чтобы рядом с ним ты выглядела «подобающе». Неужели ты не понимала? — спросила она, почесывая животик Пердиты. — Ты же не дура. Я в этом уверена.
— И мы прекрасно проводили выходные за городом.
— Но никогда не ездили туда, куда хотелось тебе. — Я вздохнула. — Гольф, рыбалка… Представляю, как тебе было весело.
— Он очень любил свою маму.
— И Джек Потрошитель тоже.
— Слушай, я не хочу говорить о Доминике. Все это уже в прошлом. Меня бесит, что Джо врет, дискриминирует меня…
— Ты хочешь сказать: клевещет, — поправила Эмбер. — Дискриминация — это совсем другое.
— Какая разница. Мы так чудесно проводили вечер, играли в настольный футбол. А он взял и все испортил. Из-за этой ссоры прекрасный вечер превратился в кошмар. Он говорил чудовищные вещи, — ярость вновь клокотала во мне. — Но я поставила его на место. Более того, — похвалилась я, — высказала все, что о нем думаю, не стесняясь в выражениях.
— О господи… Так позвони ему завтра и извинись.
— Что?
— Извинись перед ним утром и скажи, что была неправа. Похоже, ты на самом деле была неправа. К тому же и нагрубила.
— Но он тоже мне нагрубил! Он вел себя ужасно. Перевернул все с ног на голову. Выставил меня каким-то монстром.
— Позвони ему завтра.
— Это исключено.
— Ну, тогда послезавтра. Только обязательно извинись. Потому что, скажу честно, мне кажется, он был прав. Спокойной ночи, Минти.
И она выключила свет. Взяла и выключила свет! Оставила меня сидеть в темноте. Я была в бешенстве. И стала придумывать, какую бы гадость ей сказать. Но ничего равноценного в голову не приходило. Только когда я уже взялась за дверную ручку, меня осенило. Я измыслила нестерпимое оскорбление.
— Твоя кошка совсем разжирела, — выпалила я.
Т. С. Элиот[72] был прав. Апрель и вправду самый жестокий месяц. Если у вас депрессия, как у меня сейчас, при одном виде всех этих нелепо жизнерадостных нарциссов, покачивающих вульгарными головками, как проститутки на бульваре, вас уже тошнит. Вам становится хуже от одного их вида. И от вида тюльпанов тоже. А также этих тошнотворных сахарно-белых соцветий вишни, которые скоро порозовеют.
Радости весны прошли мимо меня: слишком много навалилось забот. Во-первых, папа вел себя очень странно. Во-вторых, я поссорилась с Джо, который мне раньше вроде бы нравился, и даже очень, а теперь не нравился совсем. В-третьих, я не разговаривала с Эмбер, потому что она посмела нагло меня поучать и тогда я обругала ее кошку, поскольку а) хотела сказать что-нибудь обидное и б) это была сущая правда. Кошка действительно разжирела. Но Эмбер лопалась от злости. Я попала в самое больное место. Поэтому теперь она ужасно дулась. Не выходила из своей комнаты — то есть моей комнаты, но это уже совсем другая история, — и я понятия не имела, что там делается. Прошло уже несколько дней, и все без изменений. Может, она обдумывала сюжет нового романа — упаси боже! — или зависала в Интернете. Так или иначе, со мной она разговаривать не желала.
Вот такая неприятная ситуация. Ледяное молчание уже начало меня напрягать. Наконец сегодня утром лед тронулся.
— Прости, Минти, — произнесла Эмбер с нехарактерным для нее, но все еще холодным смирением, спустившись на первый этаж. — По-моему, мне нужно перед тобой извиниться.
«Ничего себе!» — проскрипел Педро. Я тоже удивилась.
— Все в порядке, — сказала я, протягивая попугаю кусочек яблока. — Откуда тебе было знать, что Джо такой отморозок.
— Я не о Джо говорю, — сказала она. — И он не отморозок. По крайней мере, мне так кажется. Нет, я имею в виду Пердиту. У нее действительно… м-м-м… лишний вес.
— Ты хочешь сказать, она наела брюхо.
— Без подробностей, Минти.
— Открой глаза, так оно и есть.
Пердита сидела на подоконнике, подставив маленькую блестящую черную мордочку солнцу с выражением непостижимого блаженства. Она спрыгнула и пошла на кухню, держа хвост под углом девяносто градусов и громко мяуча — требовала еды.
— Все жиреет и жиреет, — задумчиво проговорила я.
Кошку уже заносило под тяжестью собственного веса. Она резко плюхнулась на пол, будто любое движение давалось ей с большим усилием.
— Да, слишком много сардинок, — признала Эмбер. — Вот в чем проблема. Она их обожает, но придется посадить ее на диету.
— Может, это возрастное? — предположила я. — Ты же говорила, что она опережает в развитии кошек своего возраста.
— Странно, что она не везде толстая, — озадачилась Эмбер и взглянула на меня. — Вроде только низ живота. О господи…
— Что?
— А если у нее опухоль? — На лице Эмбер застыл ужас. Глаза наполнились слезами. — Что, если у нее рак, Минти?
— Не глупи. У нее же ничего не болит. Вообще-то, вид у Пердиты был очень довольный.
Она легла на пол, перекатилась на бок, и живот перекатился тоже. Забавно. Я заметила, что соски у нее набухли и стали похожи на два ряда розовых пуговиц. А на мордочке блуждало виноватое, вроде как неуверенное выражение. И внезапно до меня дошло. Словно в голове включилась электрическая лампочка.
— Она залетела, — объявила я.
— Что за глупости, — фыркнула Эмбер. — Она сама еще ребенок.
