— Эти люди не виновны, о них мне больше нечего говорить. (Новый взрыв аплодисментов, правда сразу же прекращенный.) Теперь займемся поисками настоящего преступника. (Глаза Тома буквально вылезли из орбит. А каждый в зале думал: «Да, тяжелый это день для осиротевшего юноши!») Вернемся к младенческим отпечаткам пальцев А и Б. Прошу присяжных заседателей взять эти увеличенные «факсимиле» ребенка А, на которых стоит пометка «пяти месяцев от роду» и «семи месяцев от роду». Соответствует ли одно другому?
— В точности! — провозгласил старшина.
— А теперь посмотрите на этот пантограф, где зафиксированы отпечатки восьмимесячного А. Соответствует ли он двум другим?
И удивленные присяжные отвечали:
— Нет, нисколько!
— Вы безусловно правы. Теперь возьмите вот эти два пантографа ребенка Б, пяти месяцев и семи месяцев от роду. Соответствуют ли они друг другу?
— Да, полностью.
— И вот вам третий пантограф, помеченный Б, восьми месяцев от роду. Соответствует ли он двум другим того же Б?
— Ни в коей мере!
— А знаете ли вы, чем объяснить это странное несоответствие? Сейчас я вам расскажу. По неизвестной для нас причине, преследуя, очевидно, какие-то личные цели, кто-то поменял этих детей в колыбелях.
Эти слова произвели, разумеется, невообразимое впечатление на всех; Роксана была поражена столь замечательной догадкой, но ничуть не обеспокоена. Одно дело — догадаться о подмене, другое — догадаться о виновнике. Простофиля Вильсон несомненно способен на редкостные фокусы, но до чудес ему далеко! Может ли она считать себя в безопасности? Безусловно! И Рокси в душе усмехнулась.
— Малыши были подменены в возрасте от семи до восьми месяцев. — Вильсон сделал еще одну эффектную паузу и добавил: — И лицо, повинное в этом, находится здесь, рядом с вами!
Кровь застыла у Рокси в жилах! По залу словно прошел электрический ток, все вскочили с мест — каждому хотелось хоть одним глазком увидеть, кто же это. Том обомлел, ему показалось, что у него останавливается сердце. А Вильсон между тем продолжал:
— Младенец А был положен в колыбель младенца Б в детской господского дома; младенец Б был отправлен на кухню и стал негром и рабом. (Переполох в зале.) Но через четверть часа он предстанет перед вами как белый и свободный человек! (Взрыв аплодисментов, подавленный служителями.) Итак, с тех пор, когда ему было семь месяцев от роду, и до сегодняшнего дня А являлся узурпатором, ибо, согласно отпечаткам пальцев в моей коллекции, он живет под именем Б. Вот его пантограф в двенадцатилетнем возрасте. Сравните его с отпечатками пальцев на рукоятке кинжала. По-вашему, они похожи?
— Как две капли воды! — ответствовал старшина присяжных.
И Вильсон торжественно закончил:
— Убийца нашего общего друга Йорка Дрисколла, доброго, щедрого человека, находится в зале. Вале де Шамбр, негр и раб, ложно именующий себя Томасом Бекетом Дрисколлом, приложи к оконному стеклу пальцы и оставь отпечатки, которые пошлют тебя на виселицу!
Том с мольбой повернул землистое лицо к говорившему, сделал попытку произнести что-то побелевшими губами и без чувств свалился на пол.
Вильсон нарушил мертвую тишину, произнеся:
— Больше ничего не требуется. Он сознался.
Рокси рухнула на колени, закрыла лицо руками и, рыдая, запричитала:
— Господи, помилуй меня, грешницу!
Часы пробили двенадцать.
Судья встал. Нового арестанта, в железных наручниках, вывели из зала.
Часто бывает, что человек, который ни разу в жизни не соврал, берется судить о том, что правда, а что ложь.
Календарь Простофили Вильсона
12 октября — день открытия Америки. Замечательно, что Америку открыли, но было бы куда более замечательно, если бы Колумб проплыл мимо.
Календарь Простофили Вильсона
Эту ночь город провел без сна. Все только и обсуждали необычайные события дня и ждали суда над Томом. Целыми толпами граждане шли петь хвалу Вильсону, требовали, чтобы он произнес речь, и кричали до хрипоты, повторяя каждую его фразу, ибо теперь все, что он говорил, ценилось на вес золота, казалось чудом. Долгая борьба Вильсона с неудачами и предубеждением кончилась, он стал знаменит.
В каждой группе восторженных обывателей, когда они покидали дом Вильсона, обязательно находился хоть один совестливый человек, который робко говорил:
— И вот такие, как мы, целых двадцать лет называли его простофилей! Друзья, он освободил это место!
— Конечно, но оно уже занято: простофили-то мы!
Братья-близнецы снова были возведены в ранг героев, и репутация их восстановлена. Но они устали от своих приключений на американском Западе и тут же отбыли в Европу.
Сердце Рокси было разбито. Хотя юноша, которого она заставила двадцать три года жить в рабстве, и обещал сохранить ей пенсию в тридцать пять долларов, назначенную ей мнимым наследником, раны Рокси были слишком глубоки, чтобы деньги могли их залечить; взор ее потух, статная фигура утратила свою воинственную осанку, беззаботный смех умолк. Единственным утешением Рокси стала теперь религия.
Подлинный наследник внезапно оказался богатым и свободным человеком, но положение его было весьма затруднительным. Он не умел ни читать, ни писать и говорил на том простом диалекте, на котором говорят только негры. Его манеры, походка, жесты, смех — все было неотесанно и грубо, все выдавало в нем раба. А деньги и дорогое платье не могли исправить эти недостатки или, тем более, скрыть их: наоборот, делали их еще более явными, а его — еще более жалким. Бедный юноша замирал от страха, находясь в гостиной среди белых, и чувствовал себя спокойно только на кухне. Пыткой было для него и сидеть на родовой скамье Дрисколлов в церкви, а между тем «негритянский балкончик», где можно было отдохнуть душой, оказался теперь для него закрытым навсегда. Но мы не можем дальше заниматься его необыкновенной судьбой — это отняло бы слишком много времени.
Мнимый наследник признался во всем и был приговорен к пожизненной каторге. Но тут возникло одно осложнение. Имение Перси Дрисколла находилось в таком плачевном состоянии после его смерти, что в свое время кредиторам было предложено получить только шестьдесят процентов долгов, и им пришлось согласиться. Зато теперь все кредиторы сбежались и подали жалобу: поскольку-де была такая ошибка и мнимый наследник не числился среди описанного имущества, значит по отношению к ним была совершена ужасная несправедливость! Мнимый Том Дрисколл, по закону, должен был уже целых восемь лет принадлежать им; они и так достаточно потеряли, оттого что были лишены его услуг в течение столь долгого времени, и нельзя же требовать, чтобы они терпели дальнейшие убытки. Если бы «Тома» выдали им в самом начале, они бы продали его, и он не смог бы тогда убить судью Дрисколла, а посему в убийстве судьи виноват не он, а виновата неправильная опись имущества. И все согласились, что это логично. Все поддержали мысль, что, будь «Том» белым и свободным, его бесспорно следовало бы наказать, поскольку это не принесло бы никому убытка, но посадить за решетку на всю жизнь раба, представляющего денежную ценность, — это уж совсем другое дело!
Как только губернатор уразумел, в чем тут суть, он сразу же помиловал Тома, и кредиторы продали его в низовья реки.
Американский претендент Том Сойер за границей Простофиля Вильсон
Произведения Твена, печатающиеся в седьмом томе, были написаны в первой половине 90-х годов XIX века. Это был период создания в США новых капиталистических монополий и укрепления старых, обострения классовых противоречий внутри страны и роста экспансионистских тенденций в ее внешней политике, «…американцы, — писал в конце 1892 года Ф. Энгельс, — с давних уже пор доказали европейскому миру, что буржуазная республика — это республика капиталистических дельцов, где политика такое же коммерческое предприятие, как и всякое другое»[9]. В эти годы продолжает углубляться недовольство Твена американской действительностью и его разочарование в буржуазной демократии. Однако все это находит в его произведениях сложное и даже противоречивое выражение.
В повести «Американский претендент», написанной Твеном в 1891 и опубликованной в 1892 году, читатель снова встречается с героями «Позолоченного века» (1874) — Селлерсом и Вашингтоном Хокинсом. Снова они носятся с проектами обогащения, принимающими на этот раз совершенно абсурдный характер. Значительное место в «Американском претенденте» занимает мотив претензий Селлерса на графство Россмор, который был, очевидно, подсказан Твену длительной борьбой за свои «права» его дальнего родственника, считавшего себя законным носителем титула графов Дерхем.
