Тигр Мага-шкура желал также донизать чем-нибудь свою признательность; но тигры настоящая голь: у них никогда не бывает запаса. Однако ж светлая мысль блеснула в его голове: вблизи был загородный дворец лекновского султана, и он с вершины горы увидел прелестную дочь этого индийского князя, уединенно сидящую в киоске и читающую восточные стихи о любви мотылька к свечке и соловья к розе; он мигом перескочил чрез каменную стену, окружающую строения, ворвался в сад, задушил мечтательную княжну страшными своими лапами, сорвал с нее богатые ожерелья и запястья, украшенные огромными алмазами, яхонтами и изумрудами, и принес их своему спасителю в обагренной кровию лапе.
— Возьми это и продай, — сказал он ему. — Люди за эти игрушки отдают все: свои жизненные припасы, свои дома и свою совесть. Будешь богат и обойдешься без их милости и подаяний.
Нечего сказать: поистине благодарность a la tigre[74], но тигры иначе не умеют оказывать благодарности. Люди — большие мастера на разные тонкие вежливости, возвышающие цену этого священного чувства; однако ж многие исторические мужи доказывали свою признательность преданием мечу жителей целых городов и опустошением целых областей.
Факир был обрадован до крайности, чувствительно благодарил своих животных-приятелей и говорил про себя в душе: «Как я счастлив, что приобрел дружбу этих тварей! Если животные до такой степени не чужды понятия о признательности, сколько же должен одушевляться им человек, благороднейшее создание в мире. Пойду прямо к Мага-Бубе, тому богатому золотых дел мастеру, который клялся, что поделится со мною своим достоянием и будет почитать меня наравне с отцом своим».
Входя в город, факир нашел все народонаселение его в страшном замешательстве и тревоге. Глашатаи с барабанным боем и при звуке труб извещали всех жителей, что в саду загородного дворца совершилось ужасное злодеяние: разбойники проникнули в него, умертвили стыдливейшую султаншу, сидевшую уединенно в киоске, похитили все бывшие на ней драгоценности и скрылись; и благополучнейший султан Лекнова и государь разных иных земель по сю и по ту сторону Гангоса, средоточие вселенной и убежище мира, жалует награду в десять тысяч червонцев тому, кто поймает или откроет злоумышленников. Факир, ничего не догадываясь, ни на что не обращая внимания, направил шаги свои к дому Мага-Бубы, который принял его радушно, обнял, поцеловал, посадил на почетном месте и спросил, чем может он быть ему приятным или полезным.
— Любезный друг, — сказал факир, — ты обещал мне поделиться со мною твоим имением...
— Да!.. — прервал золотых дел мастер с заметным смущением. — Я обещал... Это правда... Но это... знаете, любезный друг... так только говорится... особенно, когда человек растроган... С другой стороны, и обстоятельства мои переменились... Теперь трудное время.
— Не в том дело, — отвечал факир. — Я не хочу твоего имения, а только прошу сделать дружеское одолжение. Вот дорогие вещи, цены которых я не знаю. Скажи, чего они стоят, и постарайся продать их выгодно для меня.
При сих словах факир вынул из кармана ожерелья и запястья, подаренные ему тигром. Мага-Буба узнал их с первого взгляда, потому что сам их делал для дочери султана; но он нисколько не дал того заметить своему спасителю. Напротив, он сказал ему:
— Любезный друг, можешь смело полагаться на мою честность и преданность. Я продам их, как мои собственные. Ты — мой благодетель, я тебе обязан жизнью. Позволь только удалиться с ними на короткое время: пойду к соседу взвесить эти каменья и посоветоваться с ним о цене их.
Факир охотно согласился на его предложение. Золотых дел мастер взял дорогие пещи, вышел с ними на улицу и побежал прямо во дворец, прося доложить султану, что он поймал убийцу стыдливейшей государыни, его дочери, в доказательство чего и представляет похищенные у нее драгоценности.
Султан чрез главного своего евнуха велел поблагодарить его за усердие и вручить ему определенную награду.
Но золотых дел мастер отвечал, что он не хочет денег: он делает это из чести; при поимке разбойника он подвергал опасности собственную жизнь и теперь желал бы получить гораздо почетнейшую награду. Он ходатайствовал и ползал, чтоб султан в знак отличии пожаловал ему свой старый башмак, с правом носить его на спине, на золотой цепи.
Султан пожаловал его кавалером старого башмаки. Надобно знать, что в Индии это столь же важно, как у нас орден золотой шпоры.
На другой день добрый факир лежал обезглавленный на куче навоза, а золотых дел мастер гордо расхаживал по городу с орденом старого башмака на спине.
Обезьяна, змея и тигр, узнав о несчастной кончине своего спасителя, заплакали и сказали:
— Теперь он узнал, что такое люди!..
1832
Впервые: Комета Белы, альманах на 1833 год. —
Спб., 1833. — С. 179-204.
ВСЯ ЖЕНСКАЯ ЖИЗНЬ В НЕСКОЛЬКИХ ЧАСАХ
Скажите мне, как рождается женщина?.. Откуда берется в ней, в самом начале ее существования, в самой ночке ее жизни эта душа женского пола, душа сладкая, мягкая, благовонная, легкая, прозрачная, хрустальная; рдеющая разноцветными искрами, быстро играющими по мелкой ее грани, налитая эфирною негою, беспрерывно вспыхивающая пламенем молнийных ощущений; насыщенная любовью, втягивающая в себя любовь отвсюду: из вещественной атмосферы, из умственного мира, из вымысла, из надежд, из обманчивых видений, подобно тому, как игла громового отвода втягивает в себя разлитое вокруг нее в воздухе и облаках электричество; блестящая любовью, дышущая любовью и испаряющаяся из тела в горячий туман любви!.. душа с розовыми понятиями, с светлыми чувствами, с лучезарным воображением, с отрадным началом веры и горькими семенами земного счастья; чистая, как само счастье, и робкая, как добродетель; кроткая, стыдливая, слабая и беспечная; страшащаяся ядовитого жала опытности и как опытность проницательная?..
Не есть ли это только блистательная, но неосязаемая радуга, производимая отражением лучей нежности, красоты и прелестей ее тела?..
Но любовь!.. но непреложное, неизгладимое желание любить?.. Нет! эта душа должна быть частицею бесконечного объема божества наполняющего мир, им созданный; но частицею, отторгнутою от него с другого боку, не с того откуда взята душа мужеская.
Скажите мне еще и то, почему, при всегдашнем замешательстве, господствующем в делах рода человеческого, никогда такая душа во время рождения не попадется в жесткое, медное мужское тело — ни душа мужская, душа смелая, гордая, сильная, брыкливая, жадная крови, увлажненная началами всех высоких добродетелей и всех нечистых страстей, душа без страха, без врожденного стыда, без сострадания не завалится случайно в тихое, роскошное, пуховое тельце девушки? По крайней мере, все члены Общества испытателей природы[75] утверждают, что этого никогда не бывает. По положению, оно может быть так в самом деле, но в практике, я думаю, случаются в этом отношении большие, ужасные, непростительные ошибки.
Как бы то ни было, я очень сожалею, что не родился девушкою. И, наблюдая со вниманием неземную красоту женской души, я не понимаю даже, как можно в нашем просвещенном веке согласиться быть мужчиною; как все люди давно уже не переродились в женщин; как вся природа не оборотилась, например, молодою, прекрасною, чувствительною графинею?.. Как тогда было бы весело на свете! Мы не знали б ни пушек, ни сражений, не революций. Вся земля была бы одною огромною модною лавкою, вся наша солнечная планетная система — одним необъятным английским магазином.
Словом, я в отчаянии, что я не девушка. И вы тоже, не правда ли?.. И, сказать по совести, из чего бьемся мы на свете, служим, кланяемся, хлопочем?.. То ли дело, если б я и вы, благосклонные подписчики этого журнала — да умножится число ваше до бесконечности! — были миленькими, пригожими девушками, в коротеньких розовых юбочках, с пестрыми шелковыми передничками! Нас тотчас отдали б, всех вместе, в девичий пансион.
А в пансионе другой свет, другое житье! Сто, двести, триста существ, хорошеньких, смазливых, обворожительных, невинных, и худых, и жирных, и белых, и черных, и прямых, и кривых, учатся для виду, на деле беззаботно порхают мыслию за потехами, за игрушками, за наслаждениями; то вяжут дружбы на тех же прутиках, как и шелковые сетки, то порют сетки и дружбы, то ищут отрады в примирениях, то шепчутся, то перемигиваются, то дуются, то передразнивают, то заглядываются на улицу, то заводят глубокие тайны, то исподтишка высовывают языки гувернанткам, то слегка упражняются в любезном лицемерстве, то мечтают о балах и любви; а, за недостатком лучшего, пробуют свое сердце на бледных, угрюмых, педагогических лицах учителей. Ленты и местоимения, сплетни и причастия, злословие и таблицы умножения, прелести нежной страсти и эпохи древней истории, моды и катехизис, антр-ша и добродетели, нравоучения, локоны, косы, реки, моря, Олимп, Париж, Каменный Остров кружатся омутом в этих быстрых, ветреных, игривых воображениях, образуя в них, как кусочки цветного стекла в калейдоскопе, всякий раз новые, всякий раз более и более любопытные, но всегда блестящие, но всегда веселые, стройные, пестрые, причудные, сжатые, распрыснутые фантасмагорические узоры, которые забавляют их, смешат, радуют, развлекают мгновенно — потом вдруг исчезают, не оставляя после себя никакого следа, никакого воспоминания, кроме чувства минувшего удовольствия и жажды нового наслаждения. Прелесть ведь быть девушкою и образовать свой ум и свое сердце в пансионе!..
