рассказал?
— Нет. Об артистке он не рассказал, но это томление, эта тоска, эти ночные кутежи вне дома… Недаром этот ваш знакомый рассказывал, что он целую ночь вас утешал… Сначала утешитель, потом утешительница явится…
— Верочка…
— Вера Дмитриевна.
— Оставьте это. Все вздор.
— Ну знаете. Алексей Сергеевич, если для вас это — вздор, чего же я могу ожидать дальше?..
— Верочка…
Еще через несколько дней мне удалось восстановить прерванную чужой добротой линию своей жизни. Деньги я вернул Шванину с короткой и характерной припиской, после которой мы избегали встреч друг с другом.
Мне рассказывали, что в одном обществе, говоря обо мне, Шванин невольно прослезился при воспоминании о незаслуженной обиде и тихо сказал:
— Как тяжело, как больно быть отзывчивым… Они топчут это чувство сапогами… Так жестоко, так холодно топчут…
С тех пор я решительно избегаю встреч с добрыми людьми.
I
Какой-то нервный человек, возвращая Коле Вытридову заметку, сказал ему:
— Уйдите, Вытридов… Вы малодеятельны, вы инертны… В нашей профессии нужна инициатива, нужна решительность, смелость, умение взять человека в нужную минуту. Уйдите, Вытридов.
Поэтому, когда Коля пришел ко мне, с рекомендательным письмом от одного моего друга, он не поздоровался, даже не снял широкополого котелка, а только постучал набалдашником своей палки по столу и сказал:
— Я — американец, я умею брать за горло. Нужный человек от меня не убежит.
— Вы плохого представления об американцах, — сурово произнес я, недовольный Колиным вторжением, — на языке уголовного судопроизводства такой способ общения с нужными людьми имеет несколько другое название…
— Кроме того, — Коля взял у меня со стола папиросу, — дайте спичку… Спасибо. Кроме того, у меня громадная инициатива. Вы еще глазом моргнуть не успеете, а я вам любого деятеля живым или мертвым приволоку…
— Видите, — сухо сказал я, оглядывая свою маленькую, прокуренную комнату, — приемов для живых общественных деятелей устраивать я не могу, что же касается до вашего любезного устроить у меня мертвецкую, то…
— Какой же вы редактор, — иронически произнес Коля, играя палкой, — в вас горения нет, искры нет. Что ваш издатель-то смотрит, — дружески закончил он.
— Простите… господин… господин…
— Вытридов, Николай Александрович.
— Господин Вытридов… Я занят… У меня срочные…
— Ну, ладно, не сердитесь, — примиряюще закончил он, — просто меня ваш брат-мямля раздражает. Ну, хотите, я вам на завтра интервью с балериной Паевой устрою. Идет?
— Не надо, — раздраженно ответил я, — не люблю балерин.
— Ну, старичина, успокойтесь, интервью будет. Только уже принесу — деньги на бочку. Я, знаете, не люблю этих переговоров: очень уж вы все плутоватый народ. Я, голубчик, — американец. Товар мой, деньги ваши. До свиданья.
II
Приблизительно часа через четыре меня позвали к телефону.
— Это вы, мерзавец Вытридов? — резко спросил чей-то негодующий женский голос. — Вы, вы?
— Нет… это не я… то есть не он, — ответил я, — здесь нет такого…
— Что же, вы еще станете отпираться? Куда же мне обращаться? В полицию? Да, в полицию? Я обращусь, честное слово обращусь, — звенел и надрывался голос, — вы этого хотите?
— Как знаете, — пожимая плечами, сказал я, — если у вас есть какое-нибудь неотложное дело, требующее полицейского вмешательства, конечно, обратитесь. Только при чем здесь мы?.. Здесь редакция…
— Ну да, редакция… Что же из этого… Если редакция, так и всякие пакости можно делать… Я этого так не оставлю, господин Вытридов. У меня есть достаточно связей в градоначальстве…
— Я не Вытридов, понимаете вы, не Вытридов. С кем имею честь разговаривать?
— Он имеет честь! — возмущенно заявил женский голос. — Ворвался в дом, нагрубил, а потом имеет честь… Не притворяйтесь, батюшка… Сами прекрасно знаете, что говорит балерина Паева… Нахал…
Я вспомнил Колю Вытридова и повесил трубку. С большим наслаждением я повесил бы в этот момент самого Колю.
III
Как передавали мне другие репортеры, сильно заинтересованные американизмом Коли Вытридова, его посещение балерины Паевой обстояло приблизительно так.
Около шести вечера, когда Паева отдыхала после обеда, Коля позвонил и сказал горничной, чтобы она сняла с него пальто.
— Барыня спит, — вежливо предупредила горничная. — вам обождать придется.
— Поди и разбуди барыню, — лаконически приказал Коля, охорашиваясь перед зеркалом, — мне надо.
— Барыня сердятся, когда их будят, — робко возразила горничная, — я не смею.
— Что же мне, самому идти будить, — возмущенно спросил Коля, — иди, иди. Мне некогда.
Горничная искоса взглянула на висевшие в передней чьи-то шубы и вздохнула.
— Не приказано будить, — повторила она.
— Ах, не приказано, — усмехнулся Коля и, круто повернувшись к горничной, резко спросил: — А перед судом отвечать будешь?
Горничная побледнела и пошла будить.
Через несколько минут заспанная, густо напудренная балерина предложила Коле пройти в гостиную.
— Я, знаете, от одной газеты, — небрежно кинул Вытридов и опрокинулся в мягкое кресло. — Спали? Вид-то у вас неважнецкий…
— Спала… — нерешительно ответила балерина, — вы, собственно, от какой…
— Чего от какой?.. Ах, да, от газеты!.. Да вот этой… Ну, вот еще рисунки на второй странице… Ну, как ее… Эх, прости ты Господи… Да, да — от «Слухов».
Балерина насторожилась.
— Видите ли… Я не знаю, как, собственно, — протянула она, — меня так всегда ругают в ней… Каждое выступление, знаете…
— Ну, ругают? — засмеялся Коля. — И здорово? Чего же это они?.. Содрать, наверное, хотели… Я и сам не особенно долюбливаю балет — так, лошадиное искусство…
Балерина покраснела.
— Вы забываете, — с деревянной улыбкой сказала она, — я ведь балерина…
— Ну, кого чем Бог обидит, — пошутил Коля и подмигнул Паевой, — не знаю, собственно, что с вами говорить…
Плохой я знаток в этой… хореомании, Терпсихоре, так сказать…
Паева смущенно улыбнулась и посмотрела в окно.
— Знаете, вот к городскому голове придешь, — там есть что-то… Или к архитектору какому, — дружески произнес Коля и потрогал фарфоровую статуэтку, — видишь шкаф с книгами, этажерка, стол письменный… Читает человек, думает. А здесь так что-то: прыг-дрыг, и вся философия… Читать-то редко, чай, приходится?
— Нет… Я читаю, — немного взволнованно ответила балерина. — только я, собственно, не знаю…
— Может быть, в отставку выходите, — доставая блокнот, спросил Коля, — вам под сорок? Пенсия будет?
— Н-нет… до пенсии далеко, — теребя платок и смотря в сторону, ответила Паева. — Я на гастроли уезжаю, в Америку.
— В Аме-е-е-рику? — протянул Вытридов. — Танцевать? Вот тоже… Американцы. Знаете, чудаки. Сами не знают, чего хотят.
Паева со злобной нетерпеливостью постучала пальцами.
— Здорово обстановочка-то стоит, — огляделся кругом себя Коля, — нелегко, наверное, добыть деньжищ. Жалованья, наверное, не бвльше двухсот получаете, а вот за ту картину, поди, пятьсот отвалили. Именно уж трудом праведным..
— Послушайте, — встала Паева, — неужели… неужели у редакции не было… сотрудников, что ли… более
