— Принеси веревку, — крикнула вслед младшая.
Зачем ей нужна веревка?!?
Несколько секунд бедный разум мой пробуксовывал и был полностью дезорганизован. Я даже не поняла, что меня могут убить прямо сейчас… А потом в пропасть на глазах у всех выбросится другая загримированная девушка, страхуемая веревкой. Она исчезнет в окне, а я полечу дальше. И когда монахини подбегут к окну, они увидят уже мой падающий труп, выкинутый из окна внизу. Я побледнела. Еще бы, услышать такое! Мелькнула даже паническая мысль, может действительно я сумасшедшая? Я не могла вспомнить сама себя! Мысли неслись, как кони. Более того — я совершенно ничего не помнила, как не старалась.
Дурацкий сон. И это вызвало шок моего ментального аппарата. Люди ведь на самом деле вовсе не вспоминают, кто они такие — они это просто всегда знают. Нет — осознают. В том чувстве, которое не имеет времени и протяженности, как молния мысли-чувства. И тут я в чувстве оказалась отрезана от воспоминаний своего
"я", внутри что-то бродило, но не превращалось в образы. Это было унизительно беспомощно для меня. Но я не сдавалась, закусив губы до крови…
И, хотя сознание напрягалось в поисках выхода, оно ничего не могло родить.
Ничего!!! Я словно сама была отрезана от самой себя…
Я чуть не закричала от отчаяния: кто я?
Но, слава богу, умишка хватило этого не делать.
Я испытывала странное состояние… Я словно раздвоилась на две части. Одна билась в яростном и упорном бессилии, стремясь умом найти выход, но изнутри я была какой-то хладнокровной, точно спокойствие пронизывало собой все…
Спокойной, стальной и хладнокровной. Странным образом внутреннее спокойствие сочеталось с исступлением сознания… Это надо было почувствовать, чтоб передать хоть отчасти.
Я подумала. Точно, это был не покой, а такое страшное напряжение, когда поверхность просто замерла от чудовищного напряжения всех сил, точно зеркало отражая любой внешний звук… Словно такое напряжение духа, которое делает невозможным суетливость, говоря всему мелкому — ша! И все не в силах ослушаться перед этой мощью… Моя иступленная работа сознания словно имела в духе непоколебимую основу…
Я была какой-то слишком спокойной внутри… И взирала на опасность, от которой сейчас крутилось мое внешнее сознание, точно раздуваемое этой холодной и беспощадной силой изнутри, с какой-то глупой снисходительностью… Я раздвоена… Я больна…
Монахини, повизгивая, пытались вытащить из комнаты загнанные ветром в угол дорогие вещи, расчищая проход, чтоб меня можно было вынести отсюда. Тем более что их путь пролегал мимо окна. Вот еще две скрылись за углом, остальных скрыл большой шкаф. Все было мокрое от дождя, хлеставшего все внутри… Иногда он бил меня по носу и я фыркала…
— Она дора… — тихо сказала сама себе "младшая". И только тут я поняла, что слышу их, несмотря на шум ветра. А может, просто читаю по губам и почти незаметным движениям горла. — Ее воспитывали с детства…
Временами ветер был настолько нестерпим, что душил меня. Дышать можно было, лишь свернувшись клубочком, отвернувшись от ветра и закрывая себя. Я, задыхаясь, кашляла. Никогда бы и не предположила такое. Видимо, страшная сила ветра вызывала небывалое давление.
Но, все равно при всем этом, при почти невозможности бытия здесь, на сердце было очень легко. Вопреки урагану, вопреки моей страшной ситуации-ловушке и безвыходному положению, вопреки тому, что дело казалось безнадежным, мне было очень легко и спокойно. Я была обезоружена внутри потерей памяти, совершенно безоружна внешне и еще и беспомощно тщетна в своих яростных атаках сознания на ситуацию, но я смеялась. Точно кто изнутри с иронией и улыбкой наблюдал всю эту кутерьму изнутри, казавшуюся ему комичной и не требующей какого-то особого труда и усилий…
А ведь на самом деле я должна была собирать себя всю с дьявольским упорством, чтоб просто нормально думать и удержать распадавшиеся и убегавшие мысли, безуметь от одного усилия остаться нормальной и снова не скатиться в пропасть безумия! Просто на самом деле я это даже не замечала, настолько напряжение всех сил до безумия было привычно для себя. Я привыкла ломать свою слабость с презрительной улыбкой, ничем не выдавая внешне, с улыбкой посылая себя и своих солдат, уставших и окровавленных самый ад боя, будто все это нипочем, я бодрая, презрительная и свежая, берите пример с меня…
Эта полная напряженность всех сил, в сочетании с почти невозможностью выдержать все это; в сочетании с крайним напряжением, с просто чудовищностью необходимости ежесекундно преодолевать и ломать себя, вжимать до ничтожной крошечки в кулак всю свою волю, чтобы просто жить, чтобы побеждать, — была мне легка! И естественна. Все это, когда каждый шаг дается с чудовищным усилием, когда трудно просто дышать, — все это вызывало ощущение чего-то родного и хорошо знакомого. Точно вся жизнь такая была — яростная работа до конца, когда все уже упали, когда все вымотаны и остались далеко сзади, когда плевать уже на все — на здоровье, на боль, на жизнь, на все — и осталось лишь желание достичь… Борьба словно была моей стихией, повседневной жизнью, и повседневная жизнь — подвигом, а подвиг, подвиг — обычностью каждого дня. Я шалела от наслаждения и восторга, от боя и борьбы, от сражения с самой природой, с хаосом, с космосом, со стихиями, ласково шевеля плавниками…
Словно я возвращалась в детство.
Младшая тоже куда-то вышла, оставив меня одну.
Она тоже вышла!!!
С треском разлетелось окно.
Я безумствовала и открыто наслаждалась этим безумством, этим бешеным ветром, подставляя бешено хлещущим струям свое лицо!
…Но все же, наверное, остаток здравого смысла заставлял меня возвращаться к сегодняшнему дню. Не к этой бушующей, одуряющей, пьянящей меня смуте, которая затягивала меня, как маленькую девочку первое свидание, обещающее дюжину самых сладких предвкушений, а возвращаться к тому, как удрать отсюда, пока мне самой не сделали ноги… Сломав для страховки шею.
Она удрала, — скажут обо мне.
Тщетно кружила мыслью около — ничего не приходило в голову.
Надо было решать крайне быстро. Только вот чем решать? Чем решать не было…
Когда у тебя нет памяти, у тебя нет себя. Нет сознания. Я разрывалась на части… Одна, безумная, хотела просто наслаждаться, другая бешено пыталась давить мысль… Что делать, куда кидаться? Даже голова заболела от безуспешных усилий. В голову ничего не приходило, и от этого было дурно… Я пыталась упорно найти выход, упираясь в ощущение слабости ума и бессилия… Я закусила губы от своего бессилия… И все пыталась думать из последних сил… Я упорно сражалась и сражалась сама с собой, точно с тяжестью дурного сна при пробуждении…
Мне было хорошо, когда ураган ломал все, но надо было думать.
Я всегда ненавидела чувство бессилия и безумела от него, делая все возможное, чтоб победить… И сражалась теперь особо яростно со слабостью, заставляя себя качать сквозь сознание обстоятельства…
Я в монастыре, я в монастыре, я в монастыре… Меня хотят убить.
Но… Пока я напрягала свое сознание, я все так же тупо сидела, как глупая овца, не в силах подняться, и ждала, пока придут убийцы.
Сейчас они вернутся… И уже ничего не сделаешь…
Так протекли минуты, но я ничего не придумала… Да и голова, честно сказать, была какой-то тяжелой… Тяжелой для думания, легкой для безумства… Я рассмеялась в лицо ветру…
В конце концов…
Так уперто сидеть — это точно накличешь смерть… Иногда отход — это лучшее наступление, та же атака, если ты заманиваешь врага в ловушку… Вообще, отступление это мерзкое слово, я знаю только одно слово — атака! Всегда атака!
Когда ты уходишь, чтобы зайти в тыл, это все равно атака. Если ты не сломан, если ты полон решимости сражаться, то для тебя все будет — атака! Я хладнокровно переключила мозг, страшно хладнокровно, будто все вокруг и не грозило мне смертью… Злые могут подумать, что я просто не выдержала этой глухой и тягостной стены безумия и безмыслия… В общем, плюнула и решила отключиться, позволив себе хоть немножко удовольствия.
Но на самом деле после периода интенсивной мозговой атаки, долгой концентрации сознания на предмете, иногда полезно и переключиться. Дать поработать подсознанию. И тогда ответ придет неожиданно и в момент, когда ты не ожидаешь.
Так всегда бывает, если ты творец. Иногда нужно отпустить себя и дать волю чувству, чтоб чувство могло выявиться сквозь твой собственный ум. Когда ты вынашиваешь мышлением в подсознании мысль, ты первое время просто изучаешь, не получая результата, а именно засевая и напрягая сознание интенсивным, напряженным мышлением. В какой-то момент, если ты много творишь, если у тебя проблема, сознание само прикажет тебе переключиться…
