Но на меня, полутора лет, притча оказала вовсе не такое действие, которое ожидали благочестивые наставники. Я хохотала во все горло до упаду, а потом, удирая из дому от воспитателей, измазывала себе лицо пеплом, садилась на осла и в таком виде с друзьями раскатывала по городу, пока меня не ловили, самозабвенно распевая во все горло неприличные песни. Я, мол, еще немного покатаюсь и вернусь!!!
Надо было видеть разозленные лица моих тэйвонту, когда они забирали меня, крошечную, из рыдающей от смеха толпы, тщетно пытаясь разогнать людей, которые визжали от смеха…
Но когда меня обещали выдрать так, чтоб я не могла сидеть, я только хладнокровно насвистывала им в лицо — я, мол, еще немного покатаюсь…
Хан отчаянно злился на придворного дурака, додумавшегося рассказать "нашему волчонку" такую притчу, хотя изначально было ясно, какую она вызовет у него реакцию…
— Воспитатель чертов! — сквозь зубы выругался он.
Впрочем, насчет неприличных песен, надо сказать, что я тогда, кажется, вовсе не понимала изюминки. То есть, о чем в них поется. Я просто повторяла услышанное…
Боже, какая я была глупая.
Я изучала Дивенор. Да, эта страна так называлась. И я знала ее язык. Куда я попала?
…Ну вот, родная ли это страна мне? В этом я что-то сомневалась. Природа, правда, была близка мне. А вот деревни, люди — те навевали впечатление чего-то виденного в детстве, но не так чтоб очень родного, но ужасно нищего.
…Почему-то чаще всего вспоминалось лицо Радома, вторгаясь в мои мысли…
Почему-то хотелось думать о нем, вопреки всему, и эти мысли упорно роились в голове, как я их не отгоняла… Каждый раз от его облика что-то сладко вспыхивало во мне, и я со стоном переворачивалась, отгоняя непонятное навязчивое видение, и не могла понять, что со мной происходит… Было то так легко и радостно… А вообще — чудовищно. То неожиданно начинавшееся сердцебиение, то острые приступы непонятной хандры… Я себя никогда такой не знала… Я не хочу… Не хотелось мыслить, хотелось увидеть Радома и идти туда, где он… Только надо было избавиться от тела.
Уже на следующий день после первого провала в городе, когда я приблизилась к следующему городу, я, погрузив на вид почти труп на своего белого жеребенка
(он был самый мирный в этой компании отморозков), отправилась к аэнскому знахарю. Ибо я увидела с горы совершенно новый город… В котором, как меня клятвенно уверяли, были целые скопища аэнских знахарей…
Потому еще было только раннее утро, когда я вошла в город, ведя за собой прелестное белое дитя. И прикрыв тело, висящее поперек жеребенка, плащом.
Лучше рискнуть один раз, чем рисковать постоянно.
— Чего везете? — хмуро сказал солдат, преграждая мне дорогу пикой. Больше никого не было, и он так развлекался.
— Жеребенка! — нагло ответила я.
— А там что? — он кольнул плащ копьем.
— Труп, — честно сказала я.
Он понял хорошую шутку и заржал. Ткнув его еще раз наконечником.
— Теперь уже наверняка труп, — подумала я.
— А ты кто? — вытирая слезы, спросил солдат.
— А я та, кто переехала его лошадью… — опять честно ответила я, поглаживая жеребенка, чтоб он не боялся странного всхрапывающего поведения людей.
И вот вам пример, как в этой стране относятся к абсолютной правде и честности!
— А-га-га-га! — грохнули мои окружающие.
Но больше всех рыдал мой проверяющий солдат, сев на пол и только рукой дергал, все пытался рукой жеребенка ударить. Да промахивался.
— Га-га-га!!! А-га-га!!! — ржал он.
— Что он делает? — тихо спросил меня подошедший сзади человек.
— Смеется! — тихо ответила я.
Но, увидев лицо, я рассерженно отвернулась. Мне было не до шуток!
— Забирай своего жеребенка и мотай отсюда живо, — сквозь смех и брызжущие слезы приказал подошедший начальник охраны, — пока мы еще не встали!
Охранник со смеху пытался, видно, ткнуть копьем и меня. Я поспешила погнать жеребенка быстрей от ворот, пока эти дурни не одумались. И не вздумали действительно проверить, что там под плащом. Я только сейчас поняла, насколько легкомысленна была. Ведь мужик в коме и связан. Помри он, пойдут разбирательства — пойди докажи, что он умер сам…
Хорошо хоть, там уже подъехала подвода, и стражники были заняты настоящим делом, вымогая себе пропитание. А я погоняла несчастного жеребенка, как могла
— я вовсе не желала, чтобы количество трупов увеличилось…
Дело не во мне, и не в любви к своей персоне.
Мне, может, просто не хотелось тратить деньги еще на их лечение.
Не знаю почему, но голова у меня кружилась и болела. Вроде и не холодно на улице, а у меня жар… То голова кружится…
А тут еще по городу, говорят, носится бешеная собака. Взбесившийся волкодав…
И никто убить не может — нескольких коней и людей порвал, уйму покусал, все в панике.
Не знаю почему, но я не могла найти врача, и часто присаживалась, почему-то ужасно уставая от простой ходьбы.
В один из таких моментов я остановилась, растерянная и почему-то дезорганизованная, хоть никогда не могла заблудиться даже в лесу, у букинистической лавки. Как-то жарко сегодня светит солнце — подумала я, задыхаясь. Но не могла отказать себе в соблазне зайти в тень, а заодно, наконец, посмотреть на книги и поискать карту…
Это оказалась не букинистическая лавка, а антикварная, в которой продавали и новоделы… И просто сувениры…
Почему-то сегодня сознание за ничего не могло уцепиться, скользило просто так…
Ко мне подошел продавец, спрашивая, что господину надо… Мне так хотелось лечь и спать, ничего не слыша, но этого "господин" сказать ему не мог…
Неужели я такая страшная, что меня приняли уже за господина?
Выходить на улицу не хотелось… Чтобы задержаться я оглянулась по сторонам…
— Богиня победы! — словоохотливо объяснил он, уловив мой взгляд.
…Я посмотрела на скульптуру богини победы… Кого-то она мне напоминала.
Отдаленно, но, усталая, я не могла уловить… Только то, что она была, как и я, маленькая… Какие большие глаза!
Я спросила — это вымысел?
— Нет… — ответил продавец, и воровато оглянувшись во все стороны, шепотом добавил. — Она сделана с портрета принцессы королевской Семьи…
Я пожала плечами. Он сказал это, будто это некое откровение или чудо.
— Вы не местная? — догадался он. — Не из Дивенора и Славины?
Я отвлеченно кивнула…
— Дело в том, что на протяжении десятков тысяч лет Дивенором правили цари… — сказал он шепотом. — И ни разу за все десятки тысяч лет в королевской семье не рождались девочки…
Я удивленно подняла брови.
— … потому что их тут же убивали священники или специальные знахарки…
Церковь не допускала девочек даже седьмым ребенком, чтоб даже отвлеченной возможности женщине стать правителем Дивенора не появилось. Ведь, по кодексу
Древних, вырезанному в Храме, женщины имеют одинаковое право на власть… — сказал он опасливо. — Хуже — главное! — он говорил совсем тихо. Да нет — что там главное — если есть девочка, именно она должна править, и становится наследницей, — наконец сказал он истину.
— Но ведь у вас есть принцессы, — удивилась я. — Я видела… И они правят, кажется, повсеместно, так их много…
— Так то так, — продавец напугано сглотнул. — Да, это было принято издревле, чтоб женщина правила… Так их воспитывают тэйвонту… Но в королевской семье все по-другому…
— Я не понимаю, почему об этом говорят шепотом и запрещают говорить, раз это тысячу лет, — удивленно пожала плечами я. — По-моему, это порождает нездоровый интерес…
— Дело в том… — продавец запнулся, а я отчего-то похолодела, — …что шестнадцать лет назад… — тут он вздрогнул, а голос его стал строже, чище и взволнованнее, а у меня по спине побежали мураши, — что пятнадцать лет назад в семье наследника первенцем родилась девочка!!!
Рука у меня против воли задрожала.
— И, по слухам, она до сих пор жива… — выпалил он.
Скульптура выпала у меня из рук и со звоном разлетелась по полу…
Бросив ему деньги за разбитую фигурку, я выскочила наружу. Руки у меня дрожали, спину противно холодило… Я твердо решила исчезнуть из города, но сначала надо было найти врача и отдать сбыть ему тело… Лихорадочное веселье овладело мной, сменяясь периодически апатией… Я никак не могла сообразить, что к чему… В голове все путалось… Но, сжав зубы, я твердо решила найти аэнца, где бы он не скрывался от моих глаз… Бросить тело на дороге совесть не позволяла…
В общем, всего через три часа блужданий я уже сидела в приемной аэнского врача, высыпав ему значительную часть своих денег… Но он твердо сказал, что возьмет плату лишь после того, как прооперирует больного и посмотрит, что с ним можно сделать…
