было. Я все время шел с ним рядом и терся об ноги. Около какого-то моста он остановился:
— Ты любишь меня, Ретто?
Странный вопрос.
* * *
Теперь мы живем не в городе. У нас маленький домик, три комнаты. В одной кровать, в другой письменный стол, в третьей он, мой близкий, ест и пьет чай. Сплю я почти всегда с ним, потому что в комнатах холодно, а я теплый. Когда наступают сумерки, мы выходим и идем в поле, все белое от снега.
Он часто останавливается на одном месте и смотрит куда-то вдаль и вздыхает. Тогда я ложусь прямо на снег и смотрю в ту же сторону. Когда становится холодно, он зовет меня домой:
— Пойдем, Ретто…
А ночью, как прежде, садится за стол и долго пишет. Теперь он еще больше любит, когда я вдруг подымаюсь с места, подхожу к нему, кладу голову на колени и тихонько виляю хвостом. Он очень хороший и добрый человек.
Я знаю много людей, которые очень не любят юмористов и юмористики.
— Разве это литература? Шел человек, на голову ему банка с цветами упала. Побежал, а за пальто собака уцепилась. Это не искусство.
— С чьей стороны? — иногда решался я вступить в спор. — Со стороны собаки, банки или человека?
— Со стороны юмориста, извините. Или еще: попалась человеку в жены дура. Другой бы рассказал, почему она дура, почему женились на ней, а юморист — что? Ха-ха да хи-хи.
— Конечно, — соглашался я, — в этих случаях приличнее дать герою возможность кончить жизнь самоубийством, чем смеяться… Но дело не в этом… Юморист должен быть наблюдательным…
— Подумаешь. Мало ли смешных случаев на улице. Тут старуха упала, тут лошадь на лоток с яблоками наступила… А в семейной жизни — еще больше… Нет, батюшка. Настоящий беллетрист, он разбирается во всем. Ему мало, что герой блондин. Почему он такой, да как его детство довело до этого?.. Да, у каждого психология своя есть…
Почти все возражения сводились к этому. Каждый юморист представляется добродушному русскому читателю незаконнорожденным сыном кафешантанного негра и вдовы уездного исправника. От батюшки он приобретает неизменную веселость мыслей и умение отбивать ногами чечетку, а от матушки — нюх на кухонные и уличные события.
Жизнь его представляется, приблизительно, в таком виде. Утром юморист встает и, еще не умывшись, начинает смеяться.
— Ты что? — спрашивают домашние.
— А так, — легкомысленно отвечает юморист, — сейчас лежал и думал, а что, если бы у меня три ноги было. Вот здорово-то было бы…
Одевшись, он идет по улице и лезет ко всем знакомым с подробными расспросами:
— А у вас ничего не случилось? А свинья в колодец не упала? А по морде дворнику никто не дал? А комнатных жильцов никто с лестницы не сбрасывал?
Узнав, что одно из этих событий произошло, юморист бежит сейчас же домой и пишет.
За обедом он заставляет всех близких рассказывать анекдоты, случаи из личной и предков жизни, радуется, когда кто-нибудь подавится рыбной костью, и, вспомнив какой-нибудь случай со своей старой теткой, снова бежит писать.
Так, приблизительно, думает о юмористах обычный хороший русский читатель. Это необоснованный взгляд, как сказал один утопающий грек, которого упрекали в этот момент, что он не хочет вылезать из воды.
Юмористы в жизни очень скучные люди. Они любят потолковать о том, как хоронили покойников в старину, поймав малознакомого человека, по два часа жалуются ему на изжогу и любят долго поговорить о колониальной политике Португалии или о непорядках в духовном ведомстве.
Весь секрет, все достоинство и недостатки юмористики в том, что она смотрит на каждое событие с точки зрения отрицания в нем серьезных элементов. Беллетрист, описывая глупую жену, будет рыдать, рвать на себе и на читателе волосы, создаст на три печатных листа скандалов, выбросит из окна двух умных мужчин и только в конце романа выгонит дуру из мужниной квартиры в меблированные комнаты к усатому акцизному чиновнику.
Юморист выгоняет ее сейчас же и опишет только, как она, укладывая чемоданы, совала в шелковые платья банки с вишневым вареньем, для того чтобы досадить мужу. И из этого каждый поймет, что она — дура, что и требовалось доказать тому же беллетристу.
И какую бы вы ни взяли тему, ее можно описать как угодно. Каждый только делает это по-разному.
Для доказательства возьмем очень популярный и несложный стихотворный рассказ о Чижике. Посмотри, изменится ли само событие, послужившее темой, если за него возьмутся разные лица: юморист, беллетрист-бытовик, чистый лирик и беллетрист-психолог.
* * *
Юморист напишет так.
Мы сидели и играли в карты, когда дверь внезапно растворилась и в комнату ввалилось какое-то пьяное существо с красными глазами навыкат.
— Чижик, Чижик… Где ты был? — спросил я.
Он подмигнул и самодовольно усмехнулся:
— На Фонтанке водку пил.
— А зачем ты так надрался?
Он посмотрел, виновато почесал затылок и ответил: — Выпил рюмку, выпил две… Зашумело в голове… — Чего же ты делал потом?
Он икнул и посмотрел на нас глупыми глазами, гордо похлопал себя по груди:
— Ехал Чижик в лодочке, в генеральском чине.
Нас искренно рассмешило это хвастовство, но. так как от Чижика вкусно пахло солеными груздями и спиртом, я предложил:
— Не выпить ли водочки по этой причине?
Пили всю ночь. Под конец Чижик стал буйствовать, разбил лбом стекло и хотел выпрыгнуть на улицу. Мы устроили ему своеобразную тюрьму из моего кабинета и стали — Чижика ловить, чтобы в клетку посадить. Он бегал по комнате и кричал:
— А тю-тю, а тю-тю… А я в клетку не хочу…
К утру нас всех отвезли в участок.
Беллетрист-бытовик расскажет историю с Чижиком так.
В воровском притоне сидел хмурый человек и считал деньги на столике, залитом пивом.
— Чижик, Чижик… Где ты был? — положил кто-то к нему на плечо тяжелую руку.
— На Фонтанке водку пил! — злобно ответил Чижик товарищу.
— Сговорился с нашими? — шепотом спросил тот. — Видел их?
— Выпил рюмку, выпил две — зашумело в голове, — уклончиво бросил Чижик, — не помню.
— Ничего ты, Чижик, не сделал! — упрекнул товарищ. — А хотел переодеться, разузнать насчет купца…
— Чижик ехал в лодочке, в генеральском чине, — шепнул Чижик, наклонясь к уху товарища, — понял?
— Значит, дело на мази? — внезапно оживился тот. —
