— Видал? Прогресс.
— Что?.. — не понимает тот.
— В первый раз попал в третью попытку, а в этот раз — во вторую.
— Что ты не считаешь?..
Стах усмехается — действительно.
Тут окно открывается, и Соколов высовывает голову, и смотрит на них.
— Какого Вольта вы творите?
— Работаете, Андрей Васильевич? — спрашивает Стах. — Допоздна сидите?
— Работаю, Лофицкий, а ты, я вижу, прохлаждаешься.
— А меня дома ждут. Мы уходим, — поднимает рюкзак. — Приятной вам работы.
— Я тебе двойку ставлю, так и знай, — оскорбляется Соколов. Бросает вдогонку: — Одной меньше, одной больше — тебе ведь не важно уже?
Стах смеется, наклоняется к Тиму, говорит:
— Оно того стоило.
— И тебе, Лаксин, за компанию. С голода он умирал, конечно.
На секунду Стаху кажется, что он опять облажался и добавил Тиму проблем. Но тот оскорбляется тоже — следом, оживает, спрашивает шепотом:
— Арис?.. А ты с первой попытки попадешь?..
— Что, в Соколова? — усмехается — и не верит. Тянет укоризненно: — Котофей Алексеич…
— Ну что?.. — обижается Тим.
— Подержи, — отдает рюкзак.
Тим прогибается под весом знаний, устает держать сразу — ставит на снег. Смотрит на Стаха в панике: тот лепит еще один снежок.
— Арис, я пошутил…
— Да не дрейфь, Котофей. Какова вероятность?
— Сейчас вероятность над тобой пошутит…
— Это математика. Математика не шутит. Успокойся.
— Арис, он тебя убьет… — шепчет Тим.
Стах усмехается. Если бы Тим знал, что остановит, разве бы он просил? Теперь, когда прошло уже столько времени, чтобы убедиться: Стах сделает.
И он зовет снизу:
— Андрей Васильевич?
— Ну давай, Лофицкий, рискни.
Улыбка застывает на его губах, когда он начинает целиться. Застывает больше по привычке, по инерции, чем от того, что ему весело. И напоследок он решает как будто бы оправдаться:
— Это за сопромат в моих заданиях!
Снежок проносится над светлой учительской головой, частично задевая. Соколов пригибается и оборачивается на то, что, надо полагать, шмякнулось посреди его кабинета и скоро превратится в лужу.
Стах косится на Тима пораженно: едва пронесло. Тот открывает рот в обалделой улыбке. Хватает за руку, тянет за собой. Стах только успевает подхватить рюкзак за лямку, надевает уже в дороге. Обернувшись, отдает Соколову честь двумя пальцами, и поддается, и убегает за Тимом.
VII
Они замедляются, когда выходят за территорию гимназии. Отдышавшись, смеются. Толкаются. Тим отпускает: у него впервые рука теплей, чем у Стаха. Выдыхает в небо:
— Почти…
— Почти не считается.
Тим немного серьезнеет, смотрит на него. Нет, не смотрит, скорее — любуется. Улыбается. Может, благодарно. Может, просто… Это не важно. Он невозможный, когда улыбается.
Стах унимает веселье, глядя на него, и стихает. Все, задача выполнена — больше незачем быть громким. Тим словно чувствует. И замедляет шаг. Стах, примагниченный, замедляется тоже.
На секунду перестает падать снег, перестают шуметь машины. Но эта секунда разлетается, когда улица вспыхивает хохотом какой-то компании. Стах разрывает зрительный контакт. Они неохотно возвращаются к прежнему темпу.
— Интересно, что он сделает?.. — это с Тима сошел азарт.
— Замечание напишет? «Бросался в учителя снегом».
— Это будет второе твое замечание?.. — тянет уголок губ.
— Нет. У меня же по литературе есть.
— «Неправильно понял»?
— Нет, там не так было написано. Там было по-другому: «Мешает вести урок и подрывает авторитет учителя».
— Серьезно?.. — улыбается Тим.
— Нет. Я не думаю, что это серьезно. Было… пока мать не пошла разбираться.
— Арис… — смеется.
— Что?
Тим смотрит на него несколько секунд, отводит взгляд, качает головой и прячет улыбку за воротник куртки.
— Что? — спрашивает Стах снова.
— Ничего. Просто…
— Что просто?
— С тобой весело.
Вместо «Мне с тобой хорошо»?..
— И с тобой.
— Со мной?..
— Да.
— Мне кажется — наоборот…
— Тебе кажется.
Тим блестит обсидиановыми глазами. Наблюдает, как Стах дышит на руки, пытаясь их отогреть, и прячет в карманы.
— Почему ты без перчаток?
— А ты? — усмехается.
— Я за снег не хватаюсь…
— Для такого у тебя есть я.
Они идут по дороге, то и дело переглядываясь. Тима еще странно не слушаются ноги, как будто он опьянел, и он все время задевает Стаха — и снова отходит. Причем это не выходит слишком нарочито и часто. Выходит естественно. Хочется его поймать. Удержать. Не отпускать.
— Что это, Тиша, тебя штормит? Голова не кружится?
— От чего?
— От недоедания? — бросает навскидку. Опережает реакцию: — Только не обижайся.
— Обижусь, — и показательно сникает.
— Ты сегодня очень ранимый. Даже Соколов под раздачу попал.
— Под твою…
— Это все равно, — отрезает.
Тим тянет уголок губ, снова стыкуется плечом. Стах толкает его в ответ. Тим отплывает. Возвращается.
Они уже прошли развилку, и Стах делает вид, что не заметил, и пялится на Тима.
— Как поживает круг твоих доверенных лиц?
Тим сначала не понимает вопроса. Потом слабо морщится, мол, дурак, что ли.
— Я думаю, Арис, это даже не круг…
— А что?
— Ну… — зажимает между пальцами пару миллиметров. — Точка?..
Стах усмехается. Но спрашивает серьезно:
— А папа?
— А ты много говоришь родителям?
— Я вообще стараюсь с ними лишний раз не общаться.
— Ну вот…
— У тебя же есть «Мари», — говорит с придыханием.
Тим умоляет взглядом.
— Что? Ее ты тоже прогнал?
— Попробуй ее прогнать…
Стах смеется. Потом унимает веселье: они уже дошли до дома Тима. И тот затихает. Останавливается. Стах чувствует, что не хватило. Он смотрит на Тима и ждет, что тот хоть что-нибудь скажет. Но Тим молчит.
Стах тянет ему руку на прощание. Тим, помедлив, решается — и Стах удерживает худенькие пальцы с чувством, что ничего важнее больше нет. Тим терпит несколько секунд, потом хочет улизнуть, но Стах — не разрешает. Усмехается:
— Ты меня не отпускаешь, — словно не он.
Тим расслабляет пальцы, но Стах — нет. Тим прячется за воротником.
— Я скучаю.
Стах видит только по изломанному изгибу бровей — Тима задело.
Тим все-таки вырывается — и уходит.
Стах смотрит ему вслед с чувством утраты и повторяет про себя строчки, чтобы не свихнуться — от мыслей.
========== Глава 40. Символ мира ==========
I
Соколов вызывает Стаха. Тот уже планирует отвечать: «Третий закон Ньютона. За что боролись». Но в кабинете стоит тишина. Соколов кладет на стол черную тетрадь — в изломах, с пожелтевшими страницами. Стах знает, чья она, каким-то шестым чувством. Он поднимает взгляд. Соколов говорит:
— Думаю, лучше ты вернешь, чем я на педсовете… Будет, чем утешить.
— Как вы нашли?..
— Да тут как-то прибегала… девочка с химбио, бойкая такая. Начала меня отчитывать, как мальчишку, за Лаксина, и говорит, мол, к нему не надо лезть, если хочу разговорить кого-то — любую мразь, а чтобы Лаксина не трогал. Ну я так подумал… Если любую… да по отдельности.
Где ж метла-то Маринина? Под подушкой, наверное, прячет… Везде успела…
II
Стах кладет тетрадь в рюкзак. Думает о ней целый день. Может, там есть ответы. На часть вопросов. Но Стах не станет читать.
Каким бы образом этот дневник ни попал в руки шакалов, Стах — не шакал, чтобы вонзать клыки в чужую покалеченную жизнь. И если Тим когда-нибудь будет готов рассказать, он расскажет…
III
Стах ищет Маришку в дыме у гимназического двора. Она замечает, улыбается, машет ему рукой. Он подходит, угождает в объятия, а потом не пускает ее. Шепчет на ухо:
— После педсовета — сразу к Тиму, ладно? И дождетесь меня.
— А что случилось?
— Мы уедем. Я его увезу.
Она останавливает Стаха, который уже спешит.
