Главный инженер заулыбался и мне тихонечко кивает. А лектор — опять:
— Я, — говорит, — сегодня проходил через ваш цех и вижу: трое рабочих сидят и курят… Через два часа иду обратно — они все сидят и курят…
— Мало ли что, — отвечаю ему. — Может, они какое-нибудь рацпредложение обдумывали.
— Сразу трое?!
— А что? Коллектив — это же сила! Посидят — и что-нибудь сообразят. На троих.
Главный наш за голову схватился и враз заморгал.
«Не туда хватил, — думаю. — Черт бы взял этого приезжего!»
А тот не унимается:
— Значит, у вас не бывает, чтобы случилась неувязка или, там, отсутствовал нужный материал?
— Как не бывает! Этого сколько угодно!
— Следовательно, простои бывают?
Меня зло взяло:
— Да говорят тебе, что не бывает! Дело всегда наймется: кто себе плитку мастерит, кто лодочный мотор или, там, мопед ремонтирует — кто что… Простаивать нам некогда.
Лектор вроде бы опешил. Даже очки с носа в стакан с водой булькнули. Выудил их, нацепил, глядит.
— Как же так? — говорит. — Ведь от этих, гм… непроизводственных трудов ваша зарплата страдает?
— Чего ей, голубушке, страдать! На то есть мастера. Они, сколько надо, выведут.
Тут встрял зам. главного инженера:
— Не может того быть, чтоб в рабочее время!
Тогда я на него озлился:
— То есть как — не может быть! — говорю. — А на прошлой неделе наша бригада кому мотоцикл ремонтировала? Забыли? Сами же над душой полсмены стояли…
Главный инженер, конечно, не выдержал и посадил меня на место.
— Спасибо, — говорит, — товарищ! Вы из третьего механического? Что-то я не видел вас в этом цехе.
— И мы вас тоже в цехе редко видим… Вот когда вы водопровод на даче монтировали…
Наш главный засмущался, замахал мне ручкой:
— Спасибо, спасибо! Как ваша фамилия?!
Я говорю:
— Щукин. Ой нет, извиняюсь! Я как-то забыл. Замучин я. Ну да, Иван Макарыч Замучин, хоть секретаршу спросите. А Щукин — это моя добрачная фамилия.
Кое-как выкрутился.
А после мероприятия в коридоре догнал меня тот самый приезжий товарищ:
— Скажите, нельзя ли тут у вас авторучку отремонтировать?
Мой друг Вася Гвоздиков, гордо подбоченясь, стоял на перекрестке в роскошной шапке из ондатры, золотистой и сверкающей, как нимб. Все прохожие на него заглядывались и, по всему видно, желали спросить: «Где вы достали такую шапку?»
Я, конечно, тоже первым делом спросил:
— А где ты взял такую шапку?
— Сам сшил, — самодовольно ухмыльнулся Вася. — Я теперь состою в бюро «Делай все сам».
— В каком бюро?
— Самодеятельном! На общественных началах! — объяснил Вася. — Уже шесть человек нас там состоит! Решили все бытовые услуги оказывать себе сами: кто что умеет. А то надоели эти бесконечные «трояки», да «пузырьки», да «полмитричи», да «чекушки»…
— Это вы правильно, — начал догадываться я.
— Да еще капризы всякие! — не слушая меня, возмущался Вася. — Наш домовый слесарь Мишаня, знаешь, что говорит? «Ты, говорит, мне бутылку не суй, я тебе не алкаш какой. Я, говорит, сам могу тебе пузырек поставить, потому что уважаю с умным человеком выпить, обмозговать о науке, о спорте». А в спорте ему интересно, из чего, например, сделаны золотые медали — из настоящего золота или нет? сколько весят? имеет ли право чемпион их продать? за сколько?.. Придется ему теперь с кем другим обмозговывать, у меня сантехнику ремонтирует аспирантка из НИИ жилищного хозяйства! У нее диссертация как раз по теме унитазов и бачков… А прически у нас делает один художник-оформитель. На своем пуделе он тренировался и обучился гораздо лучше любой парикмахерши, потому что имеет художественный вкус! А Вадька смотрел-смотрел, как жена за каждое платье портнихе Эльвире Трофимовне по четвертной отваливает, обозлился: неужто, говорит, я, лекальщик высшего разряда, в таких простых шаблонах, как выкройки, не разберусь! И сейчас сам шьет. Эльвире Трофимовне до него куда! Словом, оказываем друг другу взаимные услуги! Качество видал?
Вася ткнул пальцем в свою шапку.
— Как же ты научился?
— Да меня один скорняк разволновал. Я, понимаешь, приобрел семь шкурок, как раз на шапку, прихожу к скорняку, а он: тут отрежется, там отрежется, давай еще три шкурки!.. А у самого глаза так и забегали! Я доказал ему шиш и ушел. Думаю: неужели я, с техническим образованием, не сумею шапку сшить?.. Достал книжку «Кустарь-надомник», в двадцатые годы издана, и — видишь?
— А мне сошьешь? — спросил я, захваченный идеей.
— Запросто! — ответил Вася.
Год я искал шкурки. Я брал отпуск за свой счет и ездил в глубинные районы, где среди озер и болот модный зверек ондатра скрывается от целой армии шкурников, за которыми в свою очередь охотятся местные шерлоки холмсы и приезжий левый покупатель. Не стану описывать все приключения, которые я там пережил: как меня укусила неизвестная собака, как в станционной уборной меня душили одичавшие браконьеры… Словом, семь шкурок я достал — золотистых и сверкающих!
В ближайшее воскресенье я отправился с ними к Васе Гвоздикову.
Вася сидел за столом, заваленным, как у настоящего скорняка, меховыми обрезками, и пытался смонтировать из микроскопических кусочков нечто цельное, работая с тщательностью и кропотливостью художника, создающего мозаичное панно. На болванках торчали две уже готовые шапки.
— Как бюро? — спросил я. — Процветает?
— Распалось бюро, — сказал Вася, печально махнув рукой. — Исхалтурились все. Художнику моя жена дала импортный лак для себя, а он этот лак — в заначку, а ей облил волосы какой-то не то политурой, не то клеем, еле-еле потом керосином отмыли! А Вадька-лекальщик совсем обнаглел, дерет почище Эльвиры Трофимовны. Мечтает уйти с завода, да боится, как бы не причислили к тунеядцам.
— А как аспирантка?
Вася вздохнул:
— Та, конечно, делает все аккуратно, но пьет только коньяк. И в это время любит во всех подробностях рассказывать, отчего с мужем развелась… А сама из-под мини-юбочки круглыми своими коленками так и сверкает! Ты же знаешь, какая у меня жена: отсталый элемент. Все понимает по-своему и, конечно, скандалит. Даже к матери временно переехала… Хотя мне, чем про чужих мужей слушать, интересней с каким-нибудь умным человеком потолковать о науке, о спорте. Как вот, скажем, может спортсмен свою золотую медаль продать?
Вася достал из буфета начатую бутылку и поставил на стол:
— Давай тяпнем! Я тебе не какой-нибудь шабашник, мне магарычей не нужно, хорошему человеку я сам пузырек могу поставить!
Выпив, Вася взялся за мои шкурки. Он долго вертел их, ерошил, нюхал, поворачивал так и этак, почему-то поминутно взглядывал на свою незавершенную меховую мозаику, наконец сказал:
— Маловато на шапку… Понимаешь: животы отрежутся, бока отрежутся… Еще надо бы три шкурки.
Я молча показал ему шиш, забрал шкурки и ушел.
Теперь вот ищу книжку «Кустарь-надомник», изданную в двадцатые годы.
— Давай! Давай! — он звал с трибуны в зале.
— И ты давай! — оратору сказали.
Оратор после этого умолк:
Он звать умел, а вот давать не мог.
Он за троих тянул. В конечном счете
Так и сгорел, бедняга, на работе.
Но производства здесь вина
исключена,
Поскольку он сгорел-то… от вина.
Не успел Куликов надеть нарукавники и достать арифмометр, как появилась секретарша директора:
— Понькин уходит на пенсию. Собираем па подарок. Кто желает присоединиться?
Все знали, что Понькин работает в другом учреждении, но отказать уважаемой секретарше, которая дружила с Понькиными и доставала через них дефицитные вещи, никто не решился…
Через час в отдел заглянул инкассатор с шапкой в руке.
— По целковому! — потребовал он голосом, не допускавшим возражений. — Деев защитил диплом.
Деева никто не знал. Куликов хотел выяснить, какое отношение имеет к его бюджету диплом Деева. Но боясь показаться мелочным в глазах Марьи Ивановны, согнал с лица кислое выражение и мечтательно произнес:
— Такое случается не часто.
Марья Ивановна дала рубль, потому что дал Куликов. Петр Иванович последовал примеру Марьи Ивановны…
После обеда залетел профорг:
— Булкина уважаете? — задал он напрямую вопрос.
— Уважаем, — нетвердо сказали сотрудники.
— Тогда гоните валюту. Булкину не оплатили прогул.
А к вечеру пришел мужчина в телогрейке с подмигивающим, как стоп-сигнал, глазом и без объяснений собрал по рублю. Как потом выяснилось, он нигде не работает и ему крайне нужно было купить железнодорожный билет до Ростова.
