дома, почему мне нельзя ее увидеть?
– Клянусь тебе, она дома! – Эту клятву Арне мог дать с чистой совестью. – Господин запретил ей принимать гостей.
– Но почему?
– Потому что… – Он усмехнулся. – Ты знаешь, что Вуефастов сын себе другую жену нашел?
– Что? Какой сын?
Мысли Правены сейчас были так далеки от Унегостя, что она совершенно забыла о своем разговоре с ним и даже не сразу сообразила, о ком речь. А ведь из-за него она и пошла за Витляной и ее спутником к громобою.
– Да Гостята Вуефастич! С кем она обручена была! Женился, вишь!
– Женился? Гостята Вуефастич?
Правена не верила своим ушам. Унегость хотел жениться – на ней самой, но она не стала его слушать.
– Не может этого быть!
– Уж поверь мне! С утра Радольв приезжал, выкуп от Вуефаста привез за нарушение слова, чтобы не держали обиды.
– Но на ком он мог жениться?
– Явиславу знаешь, Будомирову дочь? Остроглядову внучку? Вот, она. Теперь всякие толки пойдут, на Витляну коситься станут, что, мол, случилось такое… Жених сбежал, да почему сбежал, отчего сбежал? Опять про тех жаб вспомнят. Господин не хочет разговоров, велел ей дома тихо посидеть и ни с кем покуда не видеться.
– Но это… ты за верное знаешь, что она там? Позволь мне ее увидеть хоть одним глазком!
– Да что с вами такое, девки? – Арне дернул плечами. – Сбесились вы, что ли? Навки вас покусали? Разрази меня гром – сидит она в девичьей, жива, здорова, я видел ее утром. Ничего твоей подруге не сделалось. Ступай отсюда, сделай милость. Не до тебя сейчас.
Арне понимал: у господина и без того полно забот, и его не обрадует, если двор начнут осаждать подруги Витляны. А видеться ни с кем ей отец не позволит, чтобы не разболтала смертельно опасную тайну, чреватую изгнанием и крушением всей семьи. Наклонившись, Арне успокоительно похлопал Правену по руке, вцепившейся в ремни. С потерянным лицом, она выпустила их и отошла, а он проехал мимо нее в ворота.
Правена заглянула во двор, но увидела лишь кое-кого из челяди и оружников. Ворота без промедления затворились. Правена постояла еще немного и побрела по улице прочь. Арне она поверила: Витляна жива и дома. Но почему не вернулась к громобою? И как теперь с ней увидеться и рассказать, что Хилоусов меч лежит у Правены, в ларе с ее приданым, запрятанный на самое дно, под косяки тонкого беленого льна? Пока Витляна об этом не знает, она, Правена, все равно что украла его! А ей-то он зачем? Если бы им увидеться – она бы призналась и спросила, что с ним делать. Это так ее мучило, что утром, спрятав меч, она решилась пойти к Свенельдову двору, хотя и собственные родичи запрещали ей это, и Мистина в прошлый раз велел больше не приходить.
Правена брела по улице, в ушах у нее шумело. События вокруг Хилоусова меча захватили и ее, и куда унесет этот поток? Как обернуться, чтобы не причинить вреда Витляне, себе, своим родным? Мистине, над которым нависла туча княжьего гнева? Киеву, который сделался подобием берлоги, где два медведя, старый и молодой, рычат друг на друга, грозя вот-вот вступить в открытую схватку?
Уже завернув за угол улицы, Правена не увидела, как к воротам Свенельдова двора подъехал Торлейв со своими отроками. В седельной сумке он вез сверток из толстой кожи, но, разумеется, знал, что внутри лишь обломанный дубовый сук. Он привез его, чтобы Мистина мог убедиться: Витляна не обманула, Хилоусов меч и правда взят оттуда, куда его спрятал негодяй Куно с подручными. А значит, оставшихся на свободе немцев спрашивать о сокровище бесполезно: теперь они знают не больше вон той курицы, что роется в пыли под тыном.
Слухи о разрыве обручения и внезапной женитьбе Унегостя на Будомировой дочери разбежались по Киеву, и уже с утра на другой день на Свенельдов двор явились две старшие дочери Мистины, Святана и Держана. Однако в девичью, где сидела Витляна, их не пустили сторожившие на крыльце отцовские отроки.
– Свенельдич не велел, – с сожалением пояснил им Бранд. – Никого не велел к ней пускать.
– Но мы-то! – Святана смотрела на него как на сумасшедшего. – Ты что, нас не узнаешь?
– Никого не велел. Провинилась она чем-то сильно, – наклонившись, прошептал Бранд.
Две сестры переглянулись. Им пришло в голову, что Витляна сама как-то виновата в том, что Унегость скоропалительно взял другую жену. Может, обозвала его глупцом и рохлей прямо на людях, он и не стерпел. А разрыв с Вуефастом сейчас, когда все благополучие семьи под угрозой, вполне мог вызвать отцовский гнев.
– Но почему нам нельзя ее видеть? – повторила Держана.
Две старшие дочери были ближе с отцом, чем младшие дети. Они не всегда знали о причинах его действий и решений, но твердо верили: эти причины есть, даже если их на первый взгляд не видно. Однако нынешняя суровость Мистины их изумляла. Никого из них он еще ни разу не сажал под замок! И замуж отдал по их собственному выбору, не понуждал идти за немилых.
– Почем мне знать? – вздохнул Бранд. – У него и спросите.
Он знал правду, но воля господина наложила прочные оковы на его язык, и он молчал, хотя дочери Мистины ему были почти как сестры: сам вырос на Свенельдовом дворе и играл с ними с младенчества.
Обращение дочерей к отцу делу не помогло: Мистина мягко выставил обеих, велев об этом деле не болтать.
На том заботы не кончились: многие женщины из окружения Мистины и Эльги жаждали увидеть Витляну, расспросить, что случилось, и побранить негодяя Унегостя. Иные уже виделись с родителями Явиславы и сами могли кое-что рассказать. Но к Витляне не допустили никого, а Мистине видеться с бабами было и вовсе недосуг.
Однако вся эта суета не прошла даром и подтолкнула Мистину к решению. Витляна по-прежнему упрямилась и отказывалась выдать свою тайну.
– Надо убрать ее из города, – сказал Мистина Торлейву. – Отвези ее в Вышгород… нет, это близко и там у Ивора полно своего бабья. Отвези ее в Витичев, к Тормару. Пусть там посидит, подумает. А то здесь еще просочится как-нибудь… Я послал бы Вельку, но он… та дурь, что она в голову забрала, и ему тоже может понравиться. А брату она уж верно все выложит.
– Может, она ему выложит, где меч?
– Статочно, да, но он не скажет мне. Она получит союзника.
Мистина хорошо понимал:
