Сюзанна нахмурилась, посмотрела ему в глаза и серьезно заметила:
— Вы же терпеть не можете чай.
— А, так вы помните, — не стал отпираться лорд Ренминстер. — Удивительная память!
— А зачем же лгали? — строго осведомилась Сюзанна.
— Наверное, для того, чтобы подольше побыть с вами, — честно признался граф и посмотрел так, словно она была шоколадным печеньем.
Да, он действительно не любил чай, но шоколад — совсем другая история.
Сюзанна отошла на безопасное расстояние.
— Почему?
— Действительно, почему? — эхом повторил граф. — Хороший вопрос.
Она отступила еще на шаг, но путь преградил диван.
Лорд Ренминстер улыбнулся.
Сюзанна улыбнулась в ответ — во всяком случае, попыталась улыбнуться.
— Можно выпить чего-нибудь другого — не обязательно чай.
Граф на миг задумался.
— Нет, благодарю. Пожалуй, мне пора. Сюзанна с трудом скрыла разочарование. Она и сама не заметила, как недовольство своеволием гостя сменилось желанием оставаться с ним рядом. А чего хотел он? Трудно сказать. Сначала обнимал за талию, потом придумывал повод задержаться и вдруг неожиданно решил уйти.
Он играл с ней. Но еще опаснее, что в глубине души она наслаждалась этой игрой и жаждала продолжения.
Лорд Ренминстер подошел к двери.
— Что ж, значит, увидимся в четверг?
— В четверг? — недоуменно переспросила Сюзанна.
— На катке, — напомнил граф. — Кажется, я написал, что заеду за вами в половине двенадцатого.
— Но я не давала согласия, — возразила Сюзанна.
— Неужели? — мягко улыбнулся граф. — А я мог бы поклясться, что согласились.
Сюзанна боялась ступать на скользкую почву, но упрямство диктовало собственные условия.
— Нет, — решительно повторила она, — не соглашалась.
В следующее мгновение он оказался рядом — настолько близко, что дыхание остановилось, сменившись новым, одновременно и сладким, и опасным состоянием.
Запретная, но восхитительно прекрасная сила овладела и душой и телом.
— Надеюсь, что согласитесь, — весомо произнес граф и бережно коснулся пальцами ее подбородка.
— Милорд, — прошептала Сюзанна, сраженная его близостью.
— Дэвид, — поправил он.
— Дэвид, — покорно повторила Сюзанна, поддавшись гипнотической силе зеленых глаз.
Гордое имя звучало приятно. Ей еще ни разу не приходилось его произносить, не приходилось даже думать об этом человеке иначе, как о брате Клайва, графе или лорде Ренминстере. И вдруг он превратился в Дэвида. Заглянув в таинственные глаза, она неожиданно увидела нечто совсем новое. Увидела человека. Не титул, не богатство. Перед ней стоял живой человек. И этот человек бережно сжал ее пальцы и поднес к губам. Невесомый поцелуй обжег почти болезненной нежностью.
— Значит, до четверга, — повторил Дэвид.
Сюзанна молча кивнула. Ничего иного она просто не могла сделать. Замерев и потеряв дар речи, она смотрела на то, как удивительный гость повернулся и подошел к двери.
И вдруг, уже почти коснувшись ручки, он остановился, обернулся и, глядя на Сюзанну произнес не столько для нее, сколько для себя самого:
— Нет-нет, так не годится.
В три широких шага он снова оказался рядом. А в следующее мгновение — восхитительное и одновременно пугающее — обнял и поцеловал Сюзанну.
Поцелуй продолжался так долго, что она едва не сгорела от желания.
Поцелуй продолжался так долго, что Сюзанна едва не задохнулась.
Поцелуй продолжался так долго, что она не могла думать ни о чем другом: осталось лишь стремление видеть это лицо, ощущать прикосновение этих рук, чувствовать на своих губах эти губы… всегда, вечно.
А потом, так же внезапно, как вернулся, Дэвид отстранился и снова подошел к двери.
— Значит, до четверга? — Фраза показалась странно знакомой.
Сюзанна молча кивнула и поднесла пальцы к губам…
Дэвид улыбнулся чувственно, жадно.
— Буду с нетерпением ждать встречи, — пообещал он.
— И я тоже, — прошептала Сюзанна, едва дверь закрылась. — И я тоже.
«Видит Бог, невозможно сосчитать, сколько светских леди и джентльменов самым элегантным образом распростерлись на снегу и даже на скользком льду во время праздника, организованного Морландами на катке возле пирса.
Приходится признать, что наше светское общество вовсе не настолько искусно в катании на коньках, как хотелось бы думать».
Светские заметки леди Уислдаун. 4 февраля 1814 года
Карманные часы, в точности которых Дэвид не сомневался, показывали ровно сорок шесть минут после полудня. Не приходилось сомневаться и в том, что сегодня был четверг, третье февраля тысяча восемьсот четырнадцатого года.
В этот момент, в 12.46 пополудни, 3 февраля 1814 года, в четверг, Дэвид Манн-Формсби, граф Ренминстер, ясно осознал три неопровержимые истины.
Первую, впрочем, скорее следовало бы отнести не к фактам, а к умозаключениям. А состояла истина в том, что праздник на катке с треском провалился. Лорд и леди Морланд приказали бедным, дрожащим от холода слугам развозить по катку тележки с сандвичами и мадерой, что само по себе было просто очаровательно, однако не позаботились научить несчастных твердо держаться на льду — на предательски опасной поверхности, скользкой и в то же время изобилующей снежными кочками. Ветер и мороз отлично знали свое дело и не ленились.
В результате возле пирса собралась стая отвратительных голубей. Они жадно набросились на выпавшие из перевернутой тележки сандвичи, а несчастный лакей беспомощно сидел на берегу, вытирая платком лицо — прежде чем бедняга успел ретироваться, жадные птицы изрядно его поклевали.
Вторая истина, которую удалось понять Дэвиду, оказалась еще менее приятной. А заключалась она в том, что лорд и леди Морланд собрали множество гостей не просто так, а с вполне определенной целью — подыскать жену своему глуповатому сыну Дональду, и в этом отношении мисс Баллистер годилась в той же мере, что и любая другая молодая леди. Они бесцеремонно лишили графа спутницы и бросили ее в лапы хищника. Спастись бегством Сюзанне удалось лишь через десять минут (после этого заботливые родители переключили внимание на леди Каролину Старлинг, но Дэвид решил, что это уже не его проблема, и предоставил Каролине самой бороться за независимость).
Третья истина привела его в ярость. Заключалась она в том, что мисс Баллистер, которая уверяла, что не умеет кататься на коньках, скромно говоря, преуменьшала собственные достоинства.
Это стало ясно сразу, как только она вынула из сумки коньки, которые совсем не походили на обычные. Коньки Дэвида считались верхом современной мысли: они состояли из длинных лезвий, прикрученных к деревянным платформам. Платформы, в свою очередь, привязывались к сапогам. На коньках Сюзанны лезвия были короче, но главное, принципиальное отличие заключалось в том, что они уже были прикручены к ботинкам. Таким образом, чтобы надеть, коньки, нужно было переобуться.
