тяжелую корзину.
– Так ведь не врали, – Демьян поспешил забрать тяжесть из тонких ручек и сам донес кошелку до полыньи, – ты ведь и впрямь хороша, но, если тебе неприятно, так я не буду больше об том говорить.
Девица едва заметно улыбнулась.
– А ежели тебе какие ухажеры из наших прохода не дают, так ты только скажи, я их быстро отважу!
– Я со двора редко выхожу, никаких ухажеров и не видела, – Матрена гордо откинула косу назад.
– Это хорошо, – слетело у Олексича с языка: «Нечего другим на мою девку заглядываться!» – ревниво подумал он, уже считая Матрену своей.
Девушка окунула в полынью длинное полотно.
– Давай помогу! – подскочил Демьян, – Вода холодная.
– Не надо! – испугалась девица. – С городни видно все, засмеют тебя, боярин, за ремесло бабское.
– Мне до того дела нет, – беспечно махнул Олексич рукой, вынимая из корзины вторую холстину. – А откуда знаешь, что я боярин?
Одет Демьян был просто, и кожух на ловлю одолжил у воев.
– Так ведь откуда у простого ратника меч? И сапоги у тебя справные, да и с князем уж больно дерзко себя вел.
Парень открыл было рот, чтобы спросить, как она угадала Александра, но Матрена опередила его:
– А Ольговского князя здесь уже все знают. Князья ваши уж больно приметны.
Что-то приятно кольнуло в груди Олексича, выходит она знала, что пред ней князь стоит, а выбрала его – Демьяна.
– А ты вот тоже в одежу простую одета, а заушницы такие, что и княгине не стыдно носить.
И до этого на лбу девицы была видна тонкой работы, расшитая цветами алая лента, а теперь неприглядный платок сильно сполз на затылок и открыл виски, на них красовались эмалевые подвесы в виде замысловато перебирающих ногами лошадок.
– Это память о матушке, – быстро поправила платок Матрена, – я их никогда не снимаю.
– Померла, выходит, родительница, – сочувственно кивнул Демьян. – Давно?
– Три лета как, – вздохнула дева, – и братца бродники по весне убили. Они тогда первый раз к Вороножу вышли, все рыскали вокруг, а потом на приступ полезли. Мы уж привычные, отбились, да Иванушку шальной стрелой срезало. Два дня поболел и помер.
По щеке Матрены побежала слеза.
– Не плачь, на все воля Божья, – неловко попытался утешить ее Демьян.
Пес, как будто почуяв перемену в настроении хозяйки, встал со своей снеговой лежанки и втерся между парой, дружелюбно помахивая хвостом. Олексич решился и погладил собаку по лобастой голове. Дружок радостно взвизгнул, прыгнул Демьяну на грудь и лизнул в щеку.
– Чудеса! – сразу повеселела девушка. – Он, как Иван помер, кроме меня никого к себе не подпускал, даже батюшку через раз.
Парень потрепал пса по шее.
– Хороший, хороший.
– Это верно, он у меня хороший, – Матрена тоже погладила собаку по голове, – только скучно ему со мной, привык он около мужского сапога бегать. Может поэтому и к тебе ласкается. Иди, Дружок, не мешай нам, видишь еще стирать много, – она ласково оттолкнула пса, тот послушался, и кинулся наматывать по льду круги.
Демьян с девушкой принялись усердно выполаскивать тряпицы, вместе склонившись над полыньей. Красавица находилась совсем рядом, парень даже чуял приятный аромат свежевыпеченного хлеба смешанный с печным дымком. «Вот сейчас поцеловать можно, – Олексич стрельнул глазами в сторону Матрены. – А вдруг обидится? Испорчу все. Подожду пока».
Демьян сам отжал мокрое полотно, чтобы удалить как можно больше влаги. Вскоре все было готово к обратной дороге.
– Спасибо за помощь, – улыбнулась девушка, закидывая корзинные ремни на плечи.
– Давай я уж и донесу, – бросился к ней Демьян.
– Вот этого не надо! – увернулась девица. – Дозорные увидят, все батюшке расскажут. Влетит мне.
– Ну, можно хоть рядом пойти? – огорчился парень. – Скажешь, пристал какой-то дорогой, отвязаться не могла. В чем вина-то твоя?
Зеленые глаза хитро прищурились:
– Ладно, ступай, только не очень близко. Дружок, домой! – кликнула она пса.
– Что же вы с батюшкой одни живете? – поинтересовался Демьян.
Оба шли неспешно, сильно забирая вправо, что вдвое увеличивало путь.
– Нет, он по осени на Покров женился.
– Так у тебя мачеха есть, не обижает тебя? – Олексичу сразу припомнились слышанные в детстве страшные басни 41 о несчастных падчерицах.
– Что ты! – засмеялась Матрена, показывая белые зубки. – Она из простых, тихая. Побаивается меня, по отчеству величает, никак не привыкнет у нас. Да, ничего, я вот замуж выйду, уеду, так она настоящей хозяйкой станет. По весне толи братик, толи сестрица родится.
– А ты что же просватана? – не на шутку испугался Демьян. «А ведь и верно, такая пригожая. Женихов должно быть много».
– Нет пока, – не заметив его смятения, спокойно ответила девица. – Ну, ведь, когда ни будь выйду?
– Конечно, выйдешь, – с облегчением выдохнул ухажер.
Какое-то время они шли молча, каждый занятый своими мыслями.
– На Покров повенчались, а весной родит? Не рано ли? – вдруг вспомнил Олексич слова Матрены о мачехе.
– А то не твое дело, – вспыхнула девушка.
– А? – дошло до Демьяна. – Ну, и так бывает.
Опять повисло молчание.
«А батюшка-то у нее не праведник, чужую девку чуть не сгубил, а свою в строгости держит, со двора лишний раз не выпускает. Вон ведь, чем ближе подходим, тем все дальше от меня отстраняется, боится, что отец с заборола увидит али дружки его». Девушка действительно ускорила шаг, с опаской поглядывая в сторону приближавшейся городни. Демьян не стал ее догонять, отвернул лицо, делая вид, что рассматривает окрестности. Когда до ворот осталось шагов двадцать, Матрена прикрыла лицо краем платка, так, что остались видны только лучистые глаза. Демьян невольно улыбнулся, заметив ее уловку.
Стоявшие на дозоре вои низко поклонились девице, пряча в бородах лукавые усмешки. Демьяну же они лишь небрежно кивнули головой, что-то нашептывая друг другу.
– Узнали они тебя, точно узнали, – догнал Олексич Матрену, – давай пойду, серебра им дам, чтоб молчали.
– Не надо! – покраснела девушка, – Они и так ничего не скажут. А мне стыдиться нечего, я ничего плохого не делала, – она с вызовом посмотрела на Демьяна. – А если у тебя, боярин, мысли какие дурные на мой счет, так выкинь их сразу. Баловаться не позволю.
Мысли дурные в голову Демьяну прийти не успели, он даже и думать не хотел, а что дальше? А следовало бы. Ведь дочь воротника, как не крути, неровня боярскому сынку. Одно было ясно, уступать девицу он никому не собирался: ни князю на утеху, ни простому вою для честной свадьбы.
Незаметно они вошли в узкий темный переулок, в высоком дощатом заборе виднелась калиточка. Матрена остановилась возле нее, скидывая корзину на снег.
– Пришли, – печально сказала
