— Рад был помочь. — Веселая улыбка вернулась на губы Джеймса Фаринга и в его глаза. — Так вы на самом деле Ангел.
Ее мать и леди Пенстон подошли к ним, за ними следовала еще одна груда свертков. Беспокойный взгляд матери на их нового знакомого был еще более красноречивым, чем у ее отца, и Энджел на мгновение задумалась, не вовлечет ли ее маркиз в еще большие неприятности, чем это могла сделать собака.
Маркиз кивнул дамам и подошел ближе к Энджел.
— Если вы меня извините, — произнес он, очевидно, ощутив, что его присутствие менее желательно, чем его уверяли. — Мне лучше отправиться в путь. — Он предложил девушке конец поводка, его глаза встретились с ее глазами, когда их пальцы соприкоснулись.
Отец Энджел откашлялся.
— Моя дочь права. Мы будем рады, если вы присоединитесь к нам, — предложил он. — Как уже сказал Пенстон, хотя мои лошади могут и не отвечать вашим стандартам, но у моей кареты рессоры значительно лучше, чем у наемного экипажа.
— Твоя упряжка великолепна, отец, — с негодованием вмешалась Энджел. В конце концов, она сама помогала выбирать ее.
Ее отец улыбнулся.
— Но мы же говорим о человеке, который владеет одной из самых замечательных конюшен в Англии. — Он указал маркизу на экипаж. — Милорд?
— Я, ах… — Джеймс бросил взгляд на Анжелику и слегка улыбнулся. — Я буду вам благодарен. — Он жестом указал себе за спину. — Только позвольте мне взять мой багаж.
— Я удивлен, что он вообще может стоять, — пробормотал барон, пока маркиз хромал обратно по направлению к концу пирса.
— Почему вы так говорите? — спросила Энджел.
— Его позиция при Ватерлоо была захвачена противником, — ответил Пенстон, — и он оказался достаточно безумен, чтобы остаться на месте и удерживать её. Сначала ходили слухи о том, что он мертв, затем — что он жив, но потерял руку и ногу. Этому парню дьявольски повезло.
Барон и баронесса направились к своему экипажу, пока ее отец рассказывал матери о том, как Энджел спасла Брутуса, и помогал им обеим сесть в карету. Брутус без уговоров запрыгнул туда же и улегся у ее ног. Камелия, леди Найстон, уставилась на животное; потом, очевидно, ощутив, что есть нечто более важное, требующее ее внимания, повернулась к своему супругу.
— Томас, я не могу поверить, что ты предложил этому человеку подвезти его в нашем экипаже до Лондона, — резко проговорила она.
Найстон наклонился в экипаж.
— Он спас Энджел от того, чтобы ее протащили по всему Дувру, Кэмми.
Эти слова заставили Камелию перевести взгляд на дочь.
— Это верно, юная леди. Я не знаю, для чего мы беспокоились и нанимали для тебя бесконечную череду гувернанток, когда ты, кажется, не можешь даже на две минуты запомнить, как следует вести себя леди. Я содрогаюсь при мысли о том, как отреагировал бы Саймон Тэлбот, увидев тебя в такой ситуации. Теперь, возможно, ты понимаешь, почему мы настояли на том, чтобы подождать год до твоей свадьбы, и почему мы воздержались от объявления о помолвке. Это возмутительное поведение должно прекратиться. А эта… собака должна уйти.
Эти слова едва ли были справедливы, и у нее были всего лишь семь или восемь нудных гувернанток, а вовсе не бесконечная череда, как очень часто преувеличивала ее мать.
— Саймон не возражал бы. И Брутус…
— Леди не кричит, не размахивает своим ридикюлем и не задирает юбки напоказ всему миру, — оборвала ее мать.
— И что тогда я должна была делать? — запротестовала Энджел. Леди Найстон сердито взглянула на дочь.
— Ничего.
— Ничего? — недоверчиво повторила Анжелика. — Этот чертов…
— Энджел… — предупреждающе произнесла ее мать.
— Этот ужасный человек, — неохотно исправилась она, — бил Брутуса.
— Это неважно, — ответила леди Найстон, игнорируя сердитое выражение лица Энджел. — Когда леди стоит перед выбором оказаться вовлеченной в скандал или ничего не делать, то леди ничего не делает.
— Я не вызвала никакого скандала, — парировала Энджел. — Я спасла бедную, запуганную собаку.
— И беседовала с человеком, которому ты не была представлена. Ты могла бы разрушить свою репутацию.
Энджел закатила глаза.
— Маркиз посчитал, что я поступила правильно, так что в этом не было никакого вреда.
Ее мать усмехнулась.
— О да, в этом был вред. Ты оказалась в долгу у джентльмена с чрезвычайно дурной славой.
— Но кто же он? — умоляюще воскликнула Энджел.
— Маркиз Эббонли.
Энджел побледнела. Джеймс Фаринг выглядел как герой из какой-нибудь романтической сказки, со своим стройным сложением и чарующими изумрудными глазами. Она и понятия не имела, кто он на самом деле. Не удивительно, что ее родители были так встревожены.
— Дьявол? — прошептала она.
— В точности так, — ответил ее отец, нахмурившись. — Сам Дьявол.
— Но он… — Энджел замолчала, осознав, что ее жизнь только что намного усложнилась. — Он кузен Саймона.
Граф Найстон сказал правду. Ехать в его карете было значительно мягче, чем в отвратительном наемном экипаже. Если бы не тщетно скрываемая неприязнь четы Грэмов и его собственные всё ещё ноющие раны, то Джеймс мог бы решить, что наслаждается своим возвращением в Лондон. Тем не менее, он был рад хотя бы тому, что рядом был Брутус, который принимал на себя часть плохо замаскированной враждебности.
Самым мудрым решением, несомненно, было остаться в Дувре еще на несколько дней. В любом случае маркиз не был уверен в том, что в Лондоне ему окажут теплый прием, хотя в прошлом он об этом особо не беспокоился. Но настало время исправляться, время узнать, сможет ли он наконец-то стать респектабельным. В этот раз он отсутствовал почти год, и после того, через что провели его Веллингтон и Наполеон, демонический символ общества, готов был остепениться.
Джеймс с любопытством взглянул на Энджел. Самый простой и очевидный способ продемонстрировать то, что он свернул с дурного пути — это найти жену. И если быть полностью честным, то Анжелика Грэм казалась более живой и определенно более интересной, чем та послушная и скромная женщина, которую он воображал в качестве спутницы жизни для себя. Она была красавицей, с волосами цвета меди и блестящими карими глазами с невероятно длинными ресницами, и он оказался совершенно не способен сопротивляться желанию броситься и спасти ее.
Граф Найстон откашлялся.
— Как получилось, что вы вернулись в Англию именно сегодня? — поинтересовался он.
— Доктор позволил мне покинуть постель всего лишь неделю назад, — ответил Джеймс. Он пожал плечами, от этого движения натянулся едва заживший шрам на его левом плече. — Сегодня — первый день, в который я решил, что смогу это сделать.
