Направляясь к андрону, Галена встретила Клитию, возвращавшуюся из поселка рабов. Пожилая женщина тут же накинулась на девушку:
— Где тебя носит, бездельница?!
— Я ходила справиться о здоровье управляющего, — растерянно проговорила молодая рабыня. — Меня госпожа послала.
— Госпожа её послала! — хмыкнула Галена. — Когда это было? Утром! А сейчас, посмотри, солнце к вечеру клонится!
— Я помогала знахарке ходить за больным, — оправдывалась Клития. — Госпожа позволила…
— Пользуетесь вы добротой нашей госпожи, нахалки! Где подружка твоя? Почему она не сидит у постели своего жениха?
— Хиона, наверное, в саду…
— Гуляет, цветочки нюхает, пока ты за Нисифором ухаживаешь? И не стыдно тебе к чужому жениху бегать? Все в поместье над тобой потешаются, дурочка.
Клития ничего не ответила старой служанке. Уже не в первый раз Галена пытается поссорить её с Хионой, но девушка твёрдо знала, что подруга не в чём перед ней не виновата. Об этом ей поведала знахарка. Женщина, кроме лечения недугов, умела гадать и предсказывать будущее, недаром в поселке прозвали её Манто.* «Нужно немного подождать. Пройдет время, и всё встанет на свои места, — говорила Манто. — Не бойся. Твой путь закольцован, а это значит, что окружающие сегодня тебя люди останутся рядом и в будущем. У той девушки всё иначе: боги очень милостивы к ней, но они и потребуют с неё больше, чем с других».
— Эй! Не стой столбом, — голос служанки вывел Клитию из задумчивости. — Беги скорей к андрону, узнай, когда там закончатся работы, а потом без промедления госпоже доложишь. Она издергалась вся, бедняжка. Боится не успеть к возвращению супруга навести порядок в его покоях.
3.
Так случилось, что письмо, написанное Идоменеем в ответ на послание жены, было отправлено в Тритейлион с трёхдневной задержкой. В тот час, когда Федра торопливо срывала печать с долгожданного пергамента, Идоменей в сопровождении Гектора покинул Прекрасную Гавань и направился в своё поместье.
Хозяйка Тритейлиона, читая письмо, никак не ожидала такого скорого прибытия супруга, поэтому первой, кого увидел Идоменей в верхнем Тритейлионе, оказалась Хиона.
— Господин! Вы вернулись! — радостно воскликнула девушка.
Они встретились возле храма. В руках рабыни была корзина с цветами, она собиралась украсить первоцветами храмовые вазы.
— Дай — ка мне посмотреть на тебя, дитя! Как ты повзрослела за эту зиму!
Хиона слегка смутилась от пытливого взгляда господина. Ведь на ней был домотканый хитон, из которого она выросла, так что подол рубашки не прикрывал коленей.
— Мы так скучали без вас, господин! А госпожа! Как она волновалась, как молилась…
— Знаю, милая, знаю, — вздохнул Идоменей. — Беги же скорее к своей госпоже, извести о моём приезде и узнай, дозволит ли она сейчас прийти к ней.
— Бегу, господин, — Хиона поставила корзину на скамью и босиком, даже не надев снятые перед храмом сандалии, побежала к лестнице, ведущей на нижнюю террасу.
Федра, закончив дневную трапезу, отдыхала, и не сразу поняла, что Идоменей уже здесь, в поместье. Несколько мгновений она с недоумением слушала сбивчивую речь юной рабыни, а выглянув в окно и увидев идущего к гинекею мужа, положила ладонь на грудь, пытаясь унять сердцебиение. Быстро провела руками по волосам — не растрепалась ли прическа? Галена поспешно подала госпоже нарядный гиматий, чтобы та могла накинуть его на скромное повседневное платье.
Едва Идоменей переступил порог комнаты, Хиона с Галеной удалились.
— Здравствуй, Федра.
— Идоменей!.. — жена кинулась к нему столь поспешно, что оступилась и едва не упала. Идоменей шагнул навстречу, поддержал. Федра приникла к груди мужа, но он отстранил её, виновато оправдываясь:
— Не мыт с дороги, весь пропылился…
— Сейчас! Я помогу тебе умыться! — Побежав к столику, на котором стоял кувшин с водой и серебряный таз, Федра ловко подхватила полотенце и повесила себе на плечо. — Ну, Идоменей, иди же!
Мужчина уже не помнил, когда такое было, чтобы жена собственноручно поливала ему из кувшина, подавала полотенце, помогала вытереться. Умывшись, он обхватил лицо Федры ладонями и ласково произнес:
— Благодарю за заботу.
Потом принялся целовать, и целовал долго: в лоб, в щёки, в виски, в веки, только до губ ни разу не дотронулся. Но Федра так радовалась возвращению мужа, что не обиделась на эти братские поцелуи.
— И снова боги были милостивы к нам, — глядя мужу в глаза, сказала Федра, — но стоит ли ещё раз испытывать судьбу, мой дорогой супруг? Я, конечно, рада, что ты так быстро вернулся, но эта ужасная буря… О Идоменей, зачем рисковать собой? Ведь твой приезд ничего не изменил — Керкинитида пала.
— Знаю, но всегда нужно пытаться.
— Хочешь, прикажу подать обед? Пока будешь есть, я расскажу обо всём, что произошло в поместье за время твоего отсутствия, а после трапезы ты поведаешь мне о городских новостях.
— Спасибо, моя дорогая супруга, за приглашение, когда — нибудь мы отобедаем вместе, обещаю. Но сейчас недосуг…
— Присядь хоть на минуту и выпей вина.
Он кивнул, молча соглашаясь, и опустился в кресло. Федра наполнила килик, Идоменей, осушив его, сказал:
— Знаю о болезни Нисифора и что буря натворила бед, но у нас всё ещё не так ужасно, как у других. Я видел по дороге в Тритейлион много разрушенных домов, затопленных и размытых водой полей. То зерно, что было брошено в землю до бури, погибло, значит, хорошего урожая не будет. А если прибавить к этому прошлое неудачное для хлебов лето, то, боюсь, осенью людей ждет голод.
— Что ты говоришь, Идоменей! — Федра, позабыв о своих переживаниях, которые собиралась излить на супруга, уселась на скамеечку для ног, что стояла у кресла и заглянула в лицо мужа: — Всё так серьезно?
— Серьезней некуда. На Совете обсуждали, как помочь пострадавшим. Даже о Керкинитиде почти не говорили, со своими заботами разобраться бы.
— Что же решили?
— Выдадут часть зерна из городского хранилища. Люди смогут пересеять поля, но хватит ли его на всех? Существует большая вероятность, что введут временный запрет на вывоз зерна и продуктов.
— О боги! — Федра вскочила со скамеечки. — Значит, торговля тоже пострадает! Нечем будет заполнить трюмы кораблей…
— Да, — согласился Идоменей, — в этом году, по — видимому, нас ждут одни убытки.
— А те корабли, что ты строил в Ольвии?
— Они почти готовы, но отправить их этой весной, как я планировал, не выйдет, буду ждать осени. Надеюсь, с первыми кораблями, что придут из — за понта, мы получим вести от наших сыновей, — добавил Идоменей поднимаясь с кресла. — Благодарю за вино.
— Разве в хранилищах недостаточно зерна? Не хватит, чтобы загрузить новые корабли?
— Сейчас не время думать только о себе, Федра. То зерно, что останется у нас после посевной, я хочу распределить между бедолагами, у которых непогода уничтожила посевы.
— Что же ты возьмёшь с них за это?
— Ничего, они получат нашу помощь безо всяких условий.
Федра молчала, обдумывая решение мужа. С одной стороны, этот широкий жест — раздать бесплатно остатки зерна — казался слишком легкомысленным. Но с другой — она понимала опасения Идоменея. Больше всего от неурожаев страдает беднота; лишившись возможности кормить свои семьи, люди бунтуют, сбиваются в шайки, грабят путников и беззащитные селения. Нужно уметь жертвовать малым, чтобы сохранить большее.
— Ты как всегда дальновиден.
— Рад, что ты поняла меня, Федра, — Идоменей приблизился к жене и, положив ей на плечо руку, добавил: — Как же хорошо сегодня говорить с тобой, моя мудрая супруга, и я надеюсь, что ты не раз удостоишь меня беседой, а сейчас мне нужно увидеть Нисифора.
— Иди, Идоменей, я не держу. Знаю, сколько дел на тебя свалилось из — за болезни управляющего. — Когда мужчина был уже у двери, Федра попросила: — Передай Нисифору, что я желаю ему скорейшего выздоровления и, — она лукаво улыбнулась — догадываюсь, какая весть поможет быстро поставить на ноги нашего управляющего. Наверное, сейчас не время, но ты должен это знать, Идоменей. Нисифор просил руки Хионы.
