Хиону он увидел издали. Она сидела неподвижно на широкой каменной скамье. Голова рабыни была запрокинута, спина выпрямлена, отведёнными назад руками она опиралась на сидение. Услышав шаги, Хиона вздрогнула и обернулась, и Идоменей заметил на её лице странные пятна. Узнав господина, девушка прикрыла лицо ладонями и воскликнула:
— Господин, не подходите! Не смотрите на меня!
Но Идоменей, заинтригованный, приблизился к рабыне и, отведя её руки, с изумлением осмотрел зеленовато — серую плотную массу, покрывавшую кожу девушки.
— Что ты с собой сделала, девочка? Чем ты измазалась?
— Это снадобье, господин, мне дала наша знахарка.
— Зачем? Разве ты больна? — Идоменей всё не мог прийти в себя от увиденного.
— Это не от болезни, господин! Оно для красоты!
— Что?!
Идоменей отпустил руки Хионы и захохотал. Он не помнил, когда последний раз так смеялся. Мужчине даже пришлось опереться о дерево, чтобы устоять на ногах.
— Позвольте мне уйти, господин, — в голосе девушки сквозила обида.
— Хиона, не сердись. — Идоменей утёр слезы. — Для меня было неожиданностью увидеть тебя с этим… с этим снадобьем на лице. Я даже испугался. Иди, дитя, умойся, и приходи в андрон, нужно написать письмо, пока не стемнело.
Возвращался Идоменей не торопясь. Вечерело, в саду было свежо, оттого дышалось легко и свободно. Богиня весны варила своё колдовское зелье из тысячи ароматов, и этими запахами был пронизан воздух. Всё, что ещё недавно спало мёртвым сном, ожило и зазвучало — звонкой капелью, журчанием ручьев, птичьим щебетом. В высоком небе чертили невидимые линии неугомонные стрижи.
Идоменей вернулся в андрон в более хорошем расположении духа, чем когда вышел из него. Тревоги, одолевающие его последнее время, никуда не делись, но появилась уверенность, что и с посевной, и с торговыми делами скоро всё наладится.
7.
Хиона не только умылась, но переоделась в длинный светло — голубой хитон, подхваченный на тонкой талии серебристой тесьмой.
— Господин, я пришла, — сказала девушка, переступив порог андрона.
— Подойди сюда, — мужчина поманил рабыню и, взяв её за подбородок, шутливо произнес: — Хочу посмотреть, намного ли красивее ты стала.
Она не обиделась, кокетливо опустила ресницы, губы тронула легкая улыбка.
— Хороша! — сказал мужчина и цокнул языком. Девушка весело посмотрела на Идоменея и закусила губку, чтобы не расхохотаться. — Присядь к столику, дитя, я буду диктовать, а ты пиши.
— Кому вы хотите писать, господин? — полюбопытствовала Хиона, беря в руку стиль.
— Архонту Ольвии.
Только они закончили письмо, как в покои, потирая глаза, вошел Гектор.
— О боги! Уже вечер, пора зажигать лампионы! — воскликнул старый слуга. — Это сколько времени я спал?
— Довольно много, приятель.
— А ведь прилёг на минутку! Что ж вы меня не разбудили, господин?
— Не было нужды прерывать твой отдых, Гектор, — ответил Идоменей и обратился к Хионе: — Благодарю за помощь, дитя. Можешь вернуться в гинекей и передать своей госпоже, что завтра утром я навещу её.
Идоменей отказался от ужина, он решил отправиться спать пораньше, чтобы с рассветом приступить к делам. Перед тем как лечь в постель, он ещё раз вспомнил забавную встречу с Хионой в саду. Она повзрослела, хочет быть красивой… Не для Нисифора ли старается? Когда появится свободное время, нужно поговорить с ней, узнать, какие чувства к управляющему живут в девичьей душе.
_________________________________________________
Буле — государственный совет в Древней Греции.
Стоя — галерея-портик для отдыха, прогулок, бесед.
Эфебы — юноши от 18 до 20 лет.
Ксены — чужеземные купцы.
Калиптра — косынка, платок или лёгкий шарф.
Агороном — чиновник, наблюдавший за порядком на рынках и площадях.
Демагоги — общественные деятели, дающие ложные обещания.
Хора — сельскохозяйственные угодья, расположенные вокруг городов.
Тавреон — март-апрель по ионийскому календарю.
Манто — прорицательница, предсказательница.
Глава 13. Звёзды под ногами
1.
Зел перевернулся на спину и застонал. Несмотря на глубокую ночь и усталость, ему так и не удалось уснуть. Каждая мышца, каждая косточка ныла и болела. Затылок ломило, шея, стёртая до крови грубым ремнём сеялки, горела огнём. Опалённое лучами весеннего солнца лицо было покрыто волдырями. Вот таким оказался итог первого дня работы в поле.
Знахарка дала рабу — библиотекарю немного оливкового масла и тряпицу, смоченную в травяном настое. Мужчина смазал маслом обожжённое лицо, а тряпицу приложил к ране на шее, но все эти действия не принесли заметного облегчения. Мучительней боли была мысль о том, что завтра с рассветом придётся подняться с ложа и снова трястись в телеге по дороге к пашне, а потом весь день ходить с сеялкой на шее, бросая в землю зерно.
Он вспомнил, как будучи подростком впервые попал в Тритейлион. Тогда юного раба определили на работу в виноградники. Там тоже приходилось трудится от зари до зари, но всегда была возможность найти тень и укрыться от солнца. Иногда удавалось даже подремать, свернувшись калачиком в глубокой лунке. Сейчас же, в просматривающейся от карая до края степи, негде было спрятаться от всевидящего ока надзирателя, разрешалось только ненадолго отойти, чтобы глотнуть воды или разбавленного вина, да ещё справить нужду.
Воспоминания, словно надсмехаясь над страданиями измученного тела, перенесли несчастного библиотекаря в тенистый летний сад, полный покоя и прохлады, по которому он когда — то прогуливался вместе со своими воспитанниками — хозяйскими сыновьями. Затем был богатый афинский дом и необременительные обязанности писца. Разве мог Зел представить, что ему, освоившему эллинскую науку, придётся работать в поле наравне с неотёсанными рабами?
Зел всхлипнул от жалости к самому себе, и глаза его наполнились слезами.
2.
Рассвет едва забрезжил, а хозяйка гинекея была уже на ногах. Наскоро умывшись и закрутив на затылке волосы тугим узлом, Федра прошествовала на кухню. Там Галена уже разводила огонь в очаге. Увидев госпожу, она повинилась:
— Рано вы поднялись сегодня, госпожа, я не успела согреть воду для умывания.
— Не переживай, Галена, я уже умылась.
— Как это умылись? — удивилась служанка. — Холодной водой?
— Холодной, — кивнула Федра.
— А кто вам поливал из кувшина?
— Справилась сама.
— А где Клития с Хионой? Неужели ещё спят?
— Я не заглядывала в их комнату.
— Вот негодницы! Нежатся в кроватях, позабыв о своих обязанностях!
— Не ругайся, — Федра повязала передник и добавила: — Сейчас нужно приготовить завтрак. Идоменей сказал, что ради экономии времени будет приходить на трапезы ко мне в гинекей. И тогда мы сможем обсуждать текущие дела. Сходи — ка в кладовую за мукой, яйцами и кислым молоком, хочу замесить тесто для оладий.
3.
Федра внимательно оглядела сервированный к завтраку стол.
— Всё в порядке, Клития, ты можешь идти.
Не успела рабыня закрыть за собой дверь, как та снова распахнулась, и в комнату вошёл Идоменей.
Федра поприветствовала мужа и широким жестом пригласила его к столу.
— Давненько я не занималась стряпнёй, — смущённо улыбнулась хозяйка гинекея. — Надеюсь, не разучилась готовить.
— Я знаю — за чтобы ни взялась моя жёнушка, всё у неё выходит превосходно, — произнёс Идоменей, усаживаясь в кресло.
Федра засмеялась и подвинула мужу блюдо с оладьями:
— Сначала попробуй!
Некоторое время они ели молча. Насытившись, мужчина взял килик с вином и, откинувшись на спинку кресла, сказал:
— Благодарю за вкусный завтрак, Федра. Знаю, что ты взяла на себя обязанности кухарки, и сейчас тебе приходится нелегко…
— Я счастлива, что могу хоть что — то сделать для тебя, Идоменей, и никакие трудности меня не страшат, если ты рядом, если мы вместе… — Он молча кивнул, соглашаясь. — Ты хотел говорить о делах, потому позволь узнать, что ты собираешься делать после посевной — останешься в поместье или вернёшься в Ольвию?
