здесь-то как живем? Бродники на приступ лезли, да что я пережила, а если бы не сдюжили. Что от нее убудет что ли, если она пока смолчит, а души безвинные спасет! Может этим от греха отмоется!
– Ладно, – устало сказала Агафья. – Только выйдите все, я здесь в притворе хочу с мужем попрощаться.
Попадья резво вскочила на ноги, уводя Леонитя, десятники, почесывая затылки, вышли следом. Молодые остались одни.
– Прости меня, – шепнул Демьян, прижимая жену к себе.
– И ты меня, я теперь тебя слушаться должна, а сама…
– Я сейчас скажу, только ты выслушай спокойно, ладно?
– Сказывай.
– Если я до морозов не вернусь за тобой, значит, меня в живых уж нет, вдова ты. Замуж снова выходи, красоту свою не губи понапрасну.
– Да, что ты такое говоришь?! Ты уж возвращайся, я тебя ждать стану.
Они долго стояли обнявшись.
– Агафья Федоровна, светло уж совсем, – нетерпеливо заглянула попадья. – Пойдем, я до дома тебя доведу. Кто увидит, так скажем, молиться в церковь Божию с утра ходили.
Агаша нехотя отступила.
– Подожди, – Демьян быстро стал отвязывать от пояса калиту. – Вот возьми, – протянул он тощий кошель. – Здесь мало совсем, но все же. И это, – он снял с пояса ловчий нож.
– Зачем мне?
– Как отцу признаешься, так отдашь за прокорм. Чтобы не говорил, что я ему жену на шею навязал. А нож – это тестю от меня подарок, он дорогой, здесь смарагд 56 в рукояти. Побрезгует, не возьмет, так приберешь куда на память. И вот еще, – Демьян запустил руку за пазуху, и достал небольшой деревянный гребень, на нем была вырезана точно такая же лошадка, как на заушницах Агафьи. – Подарить тебе хотел, мои вырезали.
– Я беречь стану, – прижала молодая жена к груди подарки. – Возвращайся, – сказала она Демьяну и пошла прочь, уже за церковной оградой на повороте последний раз обернулась, махнула мужу рукой и скрылась в переулке. Все. Увидит ли он ее еще раз? В груди давило, сбивая дыхание.
Олексич присел на церковной паперти рядом с десятниками.
– Может, все же забрать ее с нами? – вздохнул он.
– Пусть все как есть, – посмотрел в серое небо Горшеня.
Крупными хлопьями над Вороножем опять пошел снег, зима наводила в своих чертогах чистоту, после разгула проказницы оттепели.
Провожать курян вышел весь Воронож. Кто с любопытством, кто с явным облегчением следил за сбором чужаков. Чьи-то прекрасные девичьи очи наполнялись слезами.
На церковной площади дружины выстроились получить благословение перед дальней дорогой. Леонтий кропил воев святой водой, на Демьяна он плеснул побольше, так, что с шапки на лицо потекли тонкие струйки.
– Домой, домой! – слышалось отовсюду.
– Эх, Масляная в дороге пройдет, – сокрушался Пронька.
Воевода, одетый в лучшие одежды, беседовал с князьями, неспешно советуя им, как лучше ехать, где переходить Дон, вкруг каких оврагов следует объезжать.
– Рад, небось, Федор, до смерти, что восвояси убираемся? – подмигнул ему Святослав.
– Что-ты, ежели наш светлый князь Федор Романович брата у себя на заставе видеть желает, так и мы рады радешеньки, – лукаво сощурил глаза вороножский хозяин.
– Ох, Федор, я б такого воеводу как ты на своей заставе не хотел бы иметь. Больно нос для боярина высоко дерешь.
– Такого как я еще поискать, и захочешь да не найдешь.
Святослав засмеялся.
– Ладно, прощаться давай. Спасибо, что терпел, – князь широким жестом обнял воеводу. – По коням, выезжаем!
– Ворота открывайте! – крикнул Федор своим.
Все зашевелилось. Застоявшиеся лошади радостно заржали.
Воевода ни разу даже украдкой не посмотрел на Демьяна. «Словно и нет меня, пустое место, – с горечью подумал Олексич. – Да кто я такой, чтобы об меня глаза-то ломать?»
Когда все повернули коней к выезду, Демьян развернул Зарянку в проулок.
– Я сейчас! – крикнул он Александру.
И тут тесть с зятем впервые встретились взглядами, Федор молча скрежетал зубами и раздувал ноздри, понимая, что Демьян едет к его двору. Но молодец, не обращая внимания, пришпорил кобылу.
Жена ждала его в окошке светлицы, бледная, заплаканная и все равно красивая. Он махнул ей рукой, подняв Зарянку на дыбы. Агафья печально улыбнулась. «Ждать буду!» – кричали зеленые глаза. Демьян, без конца оглядываясь, поскакал догонять своих.
Солнце взбиралось к полудню. Куряне уходили лесной тропой по правому берегу Вороножа. «Так короче», – советовал им воевода.
Демьян скосил глаза вниз и охнул, у его правого сапога, спокойным размеренным шагом, с чувством собственного достоинства, бежал Дружок.
– Ты, что со мной? Хозяйка тебя ко мне приставила?
Пес вильнул хвостом. Демьян перегнулся в седле и потрепал пса за ухом.
– Смотрите! – закричал Буян. – Воевода вместо дочери Робше собаку подарил! Мол, ласкай взамен дочки моей.
Но никто не засмеялся этой злой шутке, даже Святослав презрительно отвернулся от любимца.
Вороножский лес расступился. Широким белым холстом уходил на полдень могучий Дон. За ним бескрайние снежные дали звали дружины домой.
Часть II. Золото бродников
– Здрав буде, отче, – выход из меловой пещеры заслонила огромная тень. Солнечный свет, бьющий чужаку в затылок, не давал разглядеть лица, но низкий с хрипотцой голос заставил иноков вздрогнуть.
Отец Стефан разогнул натруженную спину, оправил на груди деревянный крест.
– Что нужно?
– Не ждали? – размашистой медвежьей походкой бродник двинулся к игумену, за ним толпой стали протискиваться внутрь и его люди. Иноки испуганно жались к настоятелю.
– Признал? – толи улыбнулся, толи усмехнулся чужак.
– Зачем пожаловал? – Стефан сурово обвел взглядом незваных гостей. От его пронзительных глаз некоторые вои стыдливо потупились, другие – наоборот дерзко оскалились.
– Не ласков ты, отче. То гордыня, не гоже черноризцу 57 в гордыне пребывать.
– Не тебе меня учить, – спокойно, но твердо ответил Стефан.
– Зря так суров, я твой монастырь не грабил, без памяти лежал, сам про то ведаешь, а за дружков своих я не в ответе. С добром я к тебе пришел, отблагодарить за спасение.
– Мне твоя благодарность ни к чему. Ступай с Богом.
– Брезгуешь, – усмешка снова пробежала по крупному обветренному лицу. – А вы никак переезжать надумали, уж и пожитки собраны. Далеко ли, отче?
– Про то Господь ведает.
– Хитер, старый лис.
К вожаку подбежал верткий малый и громко зашептал в самое ухо.
– Твердила, глянь. Это ж наша…
– Быть того не может! – главарь переменился в лице, кровь отлила от сытых щек.
– Точно тебе говорю из схрона, скол на окладе приметный, то я уронил, помнишь, ты еще по шее мне за то навалял.
Бродник порывисто схватил стоявшую в нише икону Пресвятой Богородицы Знамение.
– Коль с добром
