— Тебе было позволено так себя вести, — объяснил ей вайда, — потому что я знал, Савийя: это твой единственный шанс найти себе мужа; иначе тебе пришлось бы остаться одинокой!
Савийя пришла в полное недоумение и не сдержала изумленного возгласа:
— Но почему?!
— Потому что я не мог бы дать разрешения на твой брак с каким-нибудь цыганом нашего племени, как, впрочем, и с любым настоящим ромом! — решительно объявил вайда.
У Савийи был совершенно ошеломленный вид. Маркиз пристально смотрел на предводителя цыган, внимательно слушая его слова.
— Мне надо рассказать вам одну историю, — повторил вайда.
Когда цыган начал свое повествование, то маркиз обратил внимание на то, как он великолепно владеет словом: подобного красноречия трудно было ожидать от представителя его племени, пусть даже он и был главой табора.
Возможно, его венгерское происхождение позволяло ему не только владеть даром красноречия, но и говорить, как человеку культурному и образованному, пожившему жизнью, которая разительно отличалась от быта обычных цыган.
А еще, очевидно, в его словах присутствовало некое волшебство, благодаря которому его история приобретала для слушателей особую реальность.
* * *
Зиндело был сыном вайды калдерашей в Венгрии, и их табор находился под покровительством одного знатного венгра-аристократа. Цыганская музыка пользовалась немалым признанием, так что отношение к ним уважительным.
Они были богаты. Они считались частью местного населения. А Зиндело пользовался славой одного из красивых мужчин в стране.
Ему улыбались важные дамы, но он очень гордился своей цыганской кровью и не искал возлюбленных вне своего народа.
Тем не менее до двадцати одного года он так и не встретил ни одной девушки, на которой ему захотелось бы жениться, и отвергал все предложения отца, считавшего, что его сыну пора обзавестись семьей.
Именно в это время венгерский аристократ, на землях которого стоял их табор, получил от русского царя необычный подарок: для выступлений в его личном театре прибыло из России несколько танцоров.
В честь их приезда был устроен праздник, и все светское общество Венгрии съехалось в поместье аристократа, чтобы насладиться искусством русских актеров.
Большинство танцоров выступали раньше в императорском балете, но царь включил в их число и несколько исполнителей цыганских песен и танцев.
Среди них оказалась молодая танцовщица по имени Груша. Зиндело полюбил ее с первого взгляда, а она полюбила его.
Они поженились, и Груша не вернулась в Санкт-Петербург. Их табор долго кочевал по Венгрии, Румынии и Австрии: Зиндело, ставший вайдой, хотелось показать жене множество прекрасных уголков Европы, которую та совсем не знала.
А когда калдераши оказались в Германии, где их начали понемногу притеснять, Зиндело принял решение, что им следует поехать в Англию.
Они отправились на побережье и нашли корабль, который готовился отплыть в Абердин.
Человек тридцать из всего табора, в основном молодежь — любители приключений вроде самого Зиндело, решили, что им хочется посмотреть Шотландию, а оттуда проехать на юг, пересечь Англию и потом снова вернуться на континент.
Путешествие обещало быть прекрасным, но, к сожалению, плаванье оказалось очень нелегким.
К этому времени Зиндело и Груша были женаты уже почти три года, а ребенку, который родился у них еще до отъезда из Венгрии, исполнилось полтора года.
Цыганские дети славятся крепким здоровьем, но малышка Савийя заболела во время плаванья, да и ее мать тоже испытывала сильное недомогание.
Корабль чуть не потерпел крушение, и, хотя Зиндело наслаждался бурной стихией, он не мог не заметить, что его жена, которая прежде никогда не бывала в море, испытывала немалые страдания — не только из-за морской болезни, но и потому, что страшно тревожилась за их малютку.
К тому моменту, когда корабль пристал в Абердине Груша впала в полную прострацию.
Она всегда была легко возбудимой и нервной, а долго прожив в России, она стала склонной к меланхолии и подавленности, не свойственным другим женщинам. К тому моменту, когда цыгане ступили на шотландскую землю, Зиндело был отчаянно встревожен состоянием жены и ребенка.
Во время плаванья малышка отказывалась от еды и питья и поэтому страшно похудела и ослабела.
Груша безумно тревожилась и настолько сильно переживала за ребенка, что у нее начался жар.
Они разбили лагерь неподалеку от берега моря. Воздух был прохладный, но бодрящий, и вскоре остальные цыгане почувствовали себя лучше и начали живо интересоваться всем, что видели вокруг.
На болотистых равнинах водилось огромное количество всякой дичи, так что, когда над кострами забулькала горячая похлебка со свежим мясом, все снова принялись смеяться и петь.
Но Груше становилось все хуже, а малютка слабела.
— Как-то вечером я сидел около нашего шатра, погруженный в глубокое отчаяние, — рассказывал вайда. — И тут ко мне подошел один цыган и сказал, что со мной хочет поговорить какая-то женщина.
Она стояла в густой тени, под деревьями, и явно старалась держаться подальше от света, который отбрасывали наши костры.
Когда я подошел поближе, то увидел немолодую женщину с резкими чертами лица.
«Мне надо поговорить с вами об одном деле, — сказала она мне. — Но только нас никто не должен слышать».
Мы отошли немного подальше, где тень от деревьев была настолько густой, что трудно было хоть что-то увидеть.
«В чем дело?» — осведомился я.
Мне пришло в голову, что она собирается попросить, чтобы ей предсказали судьбу. Именно с такой целью большинство женщин обращается к цыганам, в какой бы части мира мы ни оказывались.
«Я много лет знаю цыган, — сказала незнакомка. — И несмотря на все свои недостатки, они всегда добры к своим детям и всегда остаются хорошими родителями. Я хотела бы, чтобы вы взяли эту девочку и воспитали ее, как свою».
Мне в жизни приходилось выслушивать немало самых странных просьб, но эта просто ни на что не походила!
«Извините, — сказал я ей, — но мы — настоящие романа. Нам не нужны дети других людей, и мы не крадем их, несмотря на слухи, которые о нас распускают».
«Если вы не возьмете эту девочку, — сказала женщина-шотландка, — она умрет!»
«Почему? Чем она больна?» — спросил я.
«Ее хотят убить!»
Я недоверчиво посмотрел на нее.
«Это правда! — сказала она, увидев по моим глазам, что я ей не поверил. — Это — ребенок аристократа, но мать бедной малышки умерла при родах, и ее отец взял себе новую жену».
