«Почему? Чем она больна?» — спросил я.
«Ее хотят убить!»
Я недоверчиво посмотрел на нее.
«Это правда! — сказала она, увидев по моим глазам, что я ей не поверил. — Это — ребенок аристократа, но мать бедной малышки умерла при родах, и ее отец взял себе новую жену».
— Она говорила настолько убедительно, — добавил вайда, — что я поверил в то, что ее слова — правда.
«И кто же хочет смерти этого ребенка?» — спросил я.
«Мой господин женился во второй раз. Эта женщина твердо решила заполучить его, хотя на могилке моей бедной госпожи еще трава не успела вырасти! — ядовито проговорила старая шотландка. — А теперь она сама разрешилась от бремени, и ребеночек у нее недоношенный. Это — девочка, и ей сказали, что других детей у нее уже не будет».
«И это — большая трагедия? — полушутливо спросил я. — На свете найдется сколько угодно таких женщин».
«В Шотландии, — ответила она, — есть закон: если нет сына-наследника, после смерти отца все остается дочери. Старшей дочери!»
Я начал понимать, о чем хочет сказать мне пожилая незнакомка, очевидно няня малышки.
«Так вы хотите сказать, что вторая жена вашего господина намеревается убить этого ребенка, чтобы наследницей стада ее собственная дочь?»
«Она ее убьет, можете не сомневаться, — ответила шотландка. — Сегодня вечером я застала ее в детской с подушкой в руках. Если бы я в ту минуту не вошла к моей малышке, эта тварь задушила бы бедняжку прямо в ее колыбельке!»
«Это печально, очень печально, — посоветовал ей я, — но, боюсь, я ничем не могу вам помочь. Если я возьму ребенка горджио, люди станут говорить, что мы ее украли. Можете себе представить, какой шум тогда поднимется и какие нападки нам придется выносить?»
«Ну, пожалуйста! — взмолилась она. — Пожалуйста, спасите малышке жизнь! Я не принесла бы ее сюда, если бы только вчера мне не сказали, что волосы у нее темные, как у цыганочки! Возьмите ее с собой! Кому может быть дело до того, что у вас в таборе появился еще один ребенок?»
С этими словами она отвела край одеяльца, которым было прикрыто личико девочки. Я увидел, что ребенок еще очень мал, а волосы у него темные и такие густые, какие редко встретишь у детей такого возраста.
Я смотрел на малышку, жалея, что такое крохотному и беззащитному существу суждено умереть, но понимая, что ничем не смогу ей помочь.
И тут вдруг раздался отчаянный крик. Он донесся из моего шатра.
Повернувшись, я бросился туда, ничего не сказав моей собеседнице: я понял, что меня зовет жена.
Она сидела на постели в бреду. Я обхватил ее за дрожащие от рыданий плечи.
«Что случилось? Что так тебя расстроило?» — спросил я.
«Мне приснился сон! Такой ужасный сон! — вскрикнула она. — Мне приснилось, что наша Савийя умерла. Умерла!»
Она громко выкрикивала эти слова. Крепко прижимая ее к себе, я потянулся за чашкой успокаивающего нервы травяного настоя, который приготовила одна из наших цыганок.
Выпив его, она немного затихла и, казалось, начала успокаиваться.
«Это был всего лишь пустой сон, Груша, — сказал ей я. — Постарайся уснуть».
«Ты присмотришь за Савийей?» — умоляюще спросила она.
«Конечно, присмотрю. Даю тебе слово. Она крепко спит. Ее не разбудили даже твои громкие рыдания».
Я бережно уложил жену на подушки и подождал, пока ее глаза не закрылись. А потом заглянул в плетеную корзинку, стоявшую в противоположной части шатра, где спала наша маленькая дочурка. Она была мертва!
Маркиз заметил, что, слушая рассказ вайды, Савийя буквально окаменела от изумления. Ему казалось, все его нервы напряжены до предела. Он ловил каждое слов вайды, опасаясь, как бы не упустить чего-то важного.
Потом вайда рассказал им, как взял на руки свою маленькую дочь и, сходя с ума от горя, стал думать о том, как расскажет жене о том, что случилось.
Она и так находилась на грани безумия, вызванного опасным плаваньем и тревогой за ребенка.
— В тот момент я понял, — сказал печально вайда — что судьба уже помогла мне найти выход. Я вернулся к шотландской женщине.
— Вы поменяли детей! — воскликнул маркиз.
— Та женщина переодела их, — ответил вайда, — при этом все время повторяла, как удивительно они похожи друг на друга. Обе были хрупкими и небольшими для своего возраста. У обеих были темные волосы.
«Мне многие говорили, что моя малышка похожа на цыганку», — сказала она, когда у меня на руках оказалась живая девочка, а у нее — завернутое в одеяльце тело моей мертвой дочери.
— И ваша жена не заметила подмены? — удивленно спросил маркиз.
— Долгое время она оставалась тяжело больна, — ответил ему вайда. — Я решил, что нам не следует задерживаться в Шотландии, и мы почти немедленно тронулись в путь.
Тут он судорожно вздохнул, словно вспомнил то тревожное время и свой поспешный отъезд из Шотландии.
— Савийя, новая Савийя, все время оставалась у меня на руках, и никто в таборе даже не подозревал о том, что это не тот ребенок, с которым мы отплыли из Германии.
К тому времени, когда мы снова оказались в Европе, я и сам почти забыл о том, что существовала другая девочка и что она умерла из-за того, что я имел глупость повезти мой табор в Шотландию вместо того, чтобы оставаться в Европе.
— Значит… я тебе не дочь! — чуть слышно прошептала Савийя, и голос у нее дрогнул.
— По крови — не дочь, — подтвердил вайда. — Но ты должна знать, что часть моего сердца всегда была твоей.
Савийя была бледна, почти смертельно бледна.
— Я… я не могу в это поверить! — воскликнула она. — Я… не могу понять, как это я вдруг оказалась не цыганкой!
— Теперь ты понимаешь, — сказал вайда, — почему я никак не мог допустить, чтобы ты вышла замуж за какого-нибудь юношу из нашего народа. Наша кровь должна оставаться чистой. Хоть я и удочерил тебя ради того, чтобы спасти рассудок моей жены и твою собственную жизнь, я не мог пойти на то, чтобы выдать тебя замуж по нашим законам: все мои убеждения восставали против того, чтобы ты, горджио, стала женой одного из нас.
— И… я для тебя по-прежнему горджио? После стольких лет… которые я провела… с тобой? — с болью в голосе спросила Савийя.
— Ты знаешь, по каким законам я живу, — просто ответил ей вайда.
Маркиз хранил молчание. Ему хотелось обнять Савийю, успокоить и утешить ее, но в то же время он понимал, какое потрясение она переживает. Несмотря на связавшую их любовь, сейчас он был для нее человеком посторонним.
Савийя должна была самостоятельно справиться тем, что имело отношение только к ней одной, касалось ее прошлого и того, кем она себя считала.
